– Но здесь я по другой причине. Я пришел, потому что Айра в своих инструкциях касательно проведения аукциона попросил меня сказать вам несколько слов. Признаюсь, я бы предпочел этого не делать. Хотя я прекрасно чувствую себя в суде или в собственной конторе, мне редко приходится выступать перед публикой, в числе которой столько людей, облеченных правом приобретать произведения искусства для частных лиц или организаций по цене, которую я назвал бы заоблачной. И все-таки, поскольку мой друг Айра попросил меня выступить, я выполню его просьбу.

В зале раздались добродушные смешки.

– Что я могу сказать про Айру? Что он был хорошим человеком, честным, совестливым? Что он обожал жену? Или лучше рассказать вам про его магазин и про то, что в разговоре от него исходила тихая мудрость? Я задавал себе сотню вопросов, пытаясь понять, что конкретно хотел Айра, обращаясь ко мне с этой просьбой. Что сказал бы он сам, если бы стоял перед вами? Наверное, вот что: «Я хочу, чтобы вы поняли».

Он помолчал, чтобы убедиться, что его внимательно слушают.

– Я помню одно удивительное изречение, которое приписывают Пабло Пикассо, – продолжал Сандерс. – Как известно большинству из вас, он – единственный иностранный художник, чьи работы представлены на сегодняшнем аукционе. Много лет назад Пикассо якобы сказал: «Мы все знаем, что искусство не правдиво. Искусство – это ложь, которая делает нас способными осознать правду. По крайней мере правду, которая нам явлена».

Сандерс вновь взглянул на публику и заговорил тише:

– «Искусство – это ложь, которая делает нас способными осознать правду», – повторил он. – Пожалуйста, задумайтесь… – Он окинул взглядом притихших слушателей. – По-моему, это очень глубокое изречение – во многих смыслах. Разумеется, оно отражает взгляд, которым вы, возможно, будете смотреть на картины, выставленные здесь сегодня. Впрочем, поразмыслив, я задумался, говорил ли Пикассо только об искусстве или, может быть, хотел, чтобы мы переосмыслили всю нашу жизнь. На что он намекал? С моей точки зрения, Пикассо имел в виду, что реальность формируют наши ощущения. Та или иная вещь хороша или плоха только потому, что мы – вы и я – так считаем, основываясь на собственном опыте. А Пикассо говорит, что это ложь. Иными словами, наши мнения, мысли и чувства – то есть наши ощущения – в перспективе ничего не решают. Наверное, одни сейчас думают, что я некстати пустился в рассуждения о нравственном релятивизме, а другие – что я просто старик, который слетел с катушек…

Аудитория вновь рассмеялась.

– Я хочу сказать вот что: Айра счел бы эту цитату уместной. Он верил в добро и зло, в хорошее и дурное, в любовь и ненависть. Он жил в эпоху, когда разрушение и ненависть обрели глобальный масштаб. И все-таки Айра не позволил им стать определяющими для себя – и для своего будущего. Я хочу, чтобы сегодняшний аукцион вы считали своего рода напоминанием о том, что было самым важным для Айры. Но главное, я хочу, чтобы вы поняли.


София сама не знала, что имел в виду Сандерс, и, посмотрев по сторонам, заподозрила, что остальные тоже пребывают в некоторой растерянности. Пока поверенный говорил, одни набирали сообщения, а другие изучали каталог. Настала короткая пауза, во время которой седовласый джентльмен совещался с Сандерсом. Наконец аукционист вернулся на возвышение, вновь надел очки и откашлялся.

– Как большинству известно, аукцион пройдет в несколько этапов, первый из которых состоится сегодня. Пока что нам не известны ни количество последующих мероприятий, ни их даты, поскольку это решится по результатам сегодняшнего дня. Я знаю, многие из вас хотели бы узнать условия аукциона…

Гости, как один, сосредоточенно подались вперед.

– Условия, опять-таки, установил наш клиент. Соглашение получилось довольно… необычным в ряде деталей, в том числе в отношении порядка, в котором будут представлены лоты. Согласно расписанию, с которым вы все ознакомились заранее, мы сейчас прервемся на полчаса, чтобы вы могли условиться с вашими клиентами. Список картин, которые выставлены на торги сегодня, можно найти на страницах каталога, с тридцать четвертой по девяносто шестую. Также обратите внимание на фотографии вдоль стен. Кроме того, порядок проведения аукциона мы выведем на экран.

Люди поднялись и полезли за телефонами. Начались оживленные обсуждения. Люк шепнул Софии на ухо:

– В смысле, никто заранее не знает в каком порядке будут представлены лоты? А что, если картину, за которой они пришли, выставят только в самом конце? Они же проторчат здесь полдня!

– Ради такого необыкновенного события, полагаю, они готовы ждать до второго пришествия.

Люк указал на мольберты вдоль стены.

– Ну, какую ты предпочитаешь? У меня в бумажнике завалялась пара сотен долларов, а под стулом как раз лежит табличка с номером. Хочешь Пикассо? Или Джексона Поллока? Или Уорхола?

– Не шути так.

– Думаешь, цены здесь дойдут до предполагаемых?

– Понятия не имею, но не сомневаюсь, что у фирмы все схвачено. Если и не дойдут, то будут близко.

– Да некоторые из этих картин стоят, как двадцать наших ранчо.

– Знаю.

– Бред какой-то.

– Возможно, – согласилась София.

Люк покрутил головой, осматриваясь.

– Интересно, что сказал бы Айра?

София вспомнила старика, которого увидела в больнице, и письмо, в котором ни слова не говорилось о картинах.

– Не удивлюсь, если ему вообще было бы все равно, – ответила она.


Когда перерыв закончился и публика вернулась на места, седовласый мужчина поднялся на возвышение. В ту же минуту двое служителей осторожно поставили на мольберт прикрытую тканью картину. В момент начала аукциона София ожидала услышать заинтересованный гул, но, окинув взглядом зал, поняла, что лишь некоторые проявляют явное внимание. Пока аукционист готовился, многие сосредоточенно набирали сообщения. Девушка знала, что первый крупный лот – одна из картин де Кунинга – идет под вторым номером, а полотно Джаспера Джонса – под шестым. В промежутке выставлялись картины авторов, которых София почти не знала, и первый лот был, несомненно, из их числа.

– Первый лот – картина, которую вы можете также увидеть на тридцать четвертой странице каталога. Масло, холст, двадцать четыре на тридцать дюймов. Сам Левинсон назвал ее «Портрет Рут». Рут, как большинству здесь известно, была женой Айры Левинсон.

София и Люк устремили взгляды на картину, с которой как раз сняли ткань. Позади, на экране, появилось увеличенное изображение. Даже нетренированный глаз Софии распознал, что она написана ребенком.

– Художник Дэниэл Маккаллум, годы жизни – 1953-1986-й. Точная дата создания картины неизвестна, хотя считается, что это случилось в промежутке с 1965 по 1967 год. По словам Айры Левинсона, Дэниэл некогда учился у Рут. Картина была передана в дар мистеру Левинсону вдовой Маккаллума в 2002 году.

Слушая аукциониста, София встала, чтобы разглядеть картину получше. Не было сомнений, что это любительская работа, но после того как девушка прочла письмо, ей стало интересно, как выглядела Рут. Несмотря на условность черт, Рут на портрете казалась красивой, и выражение лица у нее было ласковое, как у Айры. Аукционист продолжал:

– О художнике мало что известно, и он ничего больше не написал. Те, кто не получил возможности изучить картину вчера, могут подойти к сцене. Торги начнутся через пять минут.

Как София и ожидала, никто не двинулся с места. Она слышала разговоры. Одни болтали, другие тихонько подавляли волнение, которое испытывали в ожидании следующего лота. В ожидании момента, когда начнется настоящий аукцион.

Медленно прошли пять минут. Стоявший на возвышении аукционист не выказывал удивления. Он перебирал лежавшие перед ним бумаги и, казалось, не обращал внимания ни на кого. Даже Люк как будто расслабился, и девушку это удивило: ведь он тоже слышал письмо Айры.

Когда время истекло, аукционист попросил о тишине.

– «Портрет Рут», авторства Дэниэла Маккалума. Мы начнем с одной тысячи долларов, – сказал он. – Тысяча долларов. Кто-нибудь предложит одну тысячу?

Никто не шевельнулся. Стоя на возвышении, седовласый аукционист не заметил в публике никакого интереса.

– Я слышу «девятьсот долларов»? Пожалуйста, обратите внимание, это шанс приобрести картину из уникальной частной коллекции…

Тишина.

– Восемьсот?

Еще несколько секунд спустя:

– Кто-нибудь предложит семьсот долларов? Шестьсот?

С каждой минутой София все больше ощущала горечь в душе. Почему они так себя ведут?… Она вновь вспомнила письмо, которое Айра написал Рут. Письмо, в котором он объяснял жене, как много она для него значила.

– Пятьсот долларов? Четыреста?

И в этот момент девушка увидела, как Люк поднял табличку с номером.

– Четыреста долларов, – сказал он, и звук его голоса эхом отразился от стен. Несколько человек обернулись, но лишь с незначительным любопытством.

– Четыреста долларов. Четыреста. Кто-нибудь предложит четыреста пятьдесят?

В зале стояла мертвая тишина. У Софии вдруг закружилась голова.

– Четыреста – раз, четыреста – два, продано.


К Люку подошла симпатичная брюнетка с блокнотом в руках. Она попросила назваться и объяснила, что уладить финансовый вопрос нужно теперь же. Не мог бы он предоставить свои банковские реквизиты или форму, которую заполнил раньше?…

– Никаких форм у меня нет, – сказал Люк.

– Как будете расплачиваться?

– Вы наличные принимаете?

Брюнетка улыбнулась.

– Да, сэр. Пожалуйста, пройдемте.

Люк пошел за ней и вернулся через несколько минут, с чеком в руке. Он сел рядом с Софией. На его лице играла хитрая улыбка.

– Ну и зачем? – спросила девушка.

– Держу пари, эта картина нравилась Айре больше других, – сказал Люк и пожал плечами. – Недаром ее выставили на продажу первой. И потом, он любил свою жену, и мне показалось несправедливым, что никто не захотел купить портрет Рут…