Гости сходились, расходились, переходили от группы к группе. Принесли еду, которая довольно быстро была съедена, шум вечеринки все нарастал. Сестры Клегг поведали Нине, что жизнь в Лондоне была несравненно интереснее, чем в Графтоне, и что Патрик так ужасно добр к ним. Нина тоже переходила от группки к группке, прислушиваясь к новостям и свежим сплетням. Чуть позже, когда гости начали уже расходиться, Нина вдруг почувствовала, что очень устала стоять и, обнаружив место в углу огромного дивана, направилась туда. Рядом сидели мужчина в джинсах и женщина, которую, впрочем, было почти не видно за молодым человеком.

Она услышала, как мужчина спросил:

— А не принести ли мне всем кофе?

Он встал, и Нина осталась в обществе женщины. Она почувствовала, что ее рассматривают, и повернула голову.

— Я — Миранда Френч, — сказала женщина.

Она была моложе Нины — лет, наверное, тридцати, с темно-рыжими волосами, примерно такими же, как у Нины, забранными в пучок на затылке и с челкой, падающей на лоб. Темно-красная помада делала ее рот почти что черным, а тонкие прямые брови подчеркивали темные большие глаза. Нине вдруг стало неуютно под ее взглядом. Было в этой женщине что-то неприятное, угрожающее, что, впрочем, можно было отнести за счет выпитого.

— Нина Корт, — представилась в свою очередь Нина.

— Я знаю. Вы — знакомая Дарси Клегга, правда? А вон те девушки — его дочери?

— Да. А откуда вы знаете Дарси?

— Я работала с ним когда-то давно. Все, что с ним сейчас происходит, просто ужасно!

Они немного поговорили о неприятностях Дарси, о газетной шумихе, о процессе, дату которого все еще не назначили. Миранда Френч не сводила глаз с лица Нины, и это вызывало у той неприятное чувство. Хотелось встать и уйти куда-нибудь, где Миранда уже не будет ее видеть. Она как раз обдумывала, как лучше это сделать, когда заметила вдруг, что глаза Миранды наполнились слезами. Женщина заморгала, и капельки заблестели на ее ресницах, а затем потекли по щекам.

— Вы ведь не знаете, кто я, правда? — прошептала Миранда.

— Нет, не знаю, — Нина почувствовала, как беспокойно забилось сердце.

— Да и откуда вам знать? — Миранда подалась вперед, и Нине вновь пришлось бороться с желанием спрятаться от ее взгляда. — Но я любила его. Я была его любовницей.

Нина тупо смотрела в одну точку.

— Чьей любовницей? Дарси?

— Ричарда, — произнесла Миранда, отчетливо проговаривая каждую букву его имени.

Шум вечеринки по-прежнему достигал ушей Нины, ей казалось, что он волнами проходит сквозь нее, пока она переваривает сказанное.

— Ричард был моим мужем, — удивленно произнесла Нина.

Плечи Миранды сотрясали рыдания, она спрятала лицо в ладонях. Нина равнодушно отметила про себя, что они начинают привлекать к себе внимание.

— Вы думаете, я не знаю, что он был вашим мужем? О, Ричард замечательно заботился о том, чтобы вы ничего о нас не узнали. Он всегда защищал вас от всего. Но я была его любовницей. И я была с ним там…

— Где вы были с ним? — спросила Нина, стараясь, чтобы по лицу нельзя было догадаться о ее чувствах.

— Тогда в коттедже в Норфолке. Всю неделю. Я уехала в то самое проклятое утро. Я была последней, кто видел его живым. Он вышел на дорогу помахать мне, когда я уезжала.

Нина представила себе яблоню, садовую дорожку, коттедж. Когда они с Патриком прибыли на место, тело Ричарда уже внесли в дом.

— И как долго это продолжалось? — вырвалось у Нины. Она не хотела расспрашивать, не хотела слышать подробности, но не смогла удержаться.

— Два года, — помада Миранды размазалась, из глаз градом катились слезы.

Все с интересом смотрели в сторону двух женщин. Нине захотелось спрятаться от этого всего. Она немедленно уезжает из этого дома, от этих людей, от этой женщины.

— А вот и я, — услышала Нина у себя над головой. Перед ними стоял мужчина в джинсах с чашкой кофе в каждой руке.

— Извините, — громко сказала Нина. Она не помнила, как встала и как дошла до двери, проталкиваясь через толпу гостей. На лестнице тоже были люди, но Нина протиснулась и среди них, тяжело опираясь на перила. Пальто ее было в куче одежды на кровати в одной из нижних комнат. Ни Патрика, ни архитектора нигде не было. Она оделась и подняла воротник пальто, как будто желая защититься таким образом. Она направилась к выходу, вжав голову в плечи и моля Бога, чтобы ей удалось выбраться из дома, пока ее не заметил Патрик.

В дверях, уже на улице, она остановилась перевести дух, как будто долго бежала куда-то. Темное небо было прозрачным, воздух — холодным.

Нине потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, где она находится, и еще какое-то время — чтобы вспомнить, что ее машина стоит на параллельной улице. Она нашла «мерседес» и несколько минут с отрешенным видом сидела в кабине, глядя поверх капота на ровные линии аккуратных домов, спускавшихся с холма.

Перед глазами ее вновь и вновь вставал образ рыжеволосой Миранды, удаляющейся по дороге от коттеджа, и Ричарда, стоящего на шоссе и машущего ей вслед. Когда приезжала Нина, он тоже всегда выходил помахать ей.

Руки ее сжимали руль. Мимо прошла, обняв друг друга за талию, какая-то парочка. Они оглянулись, чтобы рассмотреть, кто сидит в машине. Это отвлекло Нину от ее невеселых мыслей. Она включила зажигание и нажала на газ, не очень представляя, куда она едет.

Два года. Нина перебирала в памяти все события, произошедшие за последние два года ее жизни с Ричардом, отпуска, вечеринки, дни рождения, и пыталась вспомнить, было ли хоть раз в поведении Ричарда что-нибудь такое, что позволило бы ей хотя бы предположить, что перед ней не только ее муж, но и любовник другой женщины. Ничего не приходило в Голову. Ричард всегда вел себя одинаково, и, думая сейчас об этом, Нина чувствовала себя еще более одураченной и окончательно запутавшейся.

Нина ехала и ехала по незнакомым улицам. Наконец, заметив в стороне огни ночной бензоколонки, она остановилась заправиться. Из автомата около бензоколонки она набрала номер Патрика и очень удивилась, когда ей ответил электронный секретарь. Вечеринка, видимо, затянулась, и было очень странно, что Патрик все еще там, рядом с этой женщиной. Она надиктовала на автоответчик довольно сухое сообщение, что она жива и здорова, но не вернется сегодня ночевать.

Нина поехала дальше, продолжая размышлять о Ричарде, об их долгом, казавшемся счастливом браке, не только о последних двух годах.

Салон «мерседеса», всегда вызывавший в памяти воспоминания о Гордоне, сейчас, как ни странно, действовал на Нину успокаивающе. Через какое-то время Нина увидела знаки, указывающие на близость шоссе и проехала по ним, пока не свернула наконец на залитую оранжевым светом гладкую дорогу. Она слилась с движущимся потоком и почувствовала что-то вроде облегчения: отпала необходимость останавливаться на светофорах и решать на перекрестках, направо или налево надо поворачивать. Езда действовала успокаивающе, потрясение от услышанного на вечеринке потихоньку проходило. Она чувствовала теперь лишь грусть, усталость и что-то еще — пожалуй, скуку.

Она проехала через арку, означавшую, что теперь она за пределами Лондона, и, по-прежнему не задумываясь над тем, что делает, свернула на восточное ответвление и поехала в сторону Графтона. За городом фонари светили не так ярко. Нина поняла вдруг, что смертельно устала. Глаза ее слипались. Казалось, так просто закрыть глаза, снять руки с руля — пусть все происходит само по себе, без ее участия. Нина склонила голову на грудь и смежила веки.

Затем она заставила себя выпрямиться, чувствуя одновременно испуг и что-то вроде отвращения к себе.

Нина открыла окно, и холодный воздух ударил ей в лицо. Она включила радио, и салон заполнился оглушительной музыкой. Нина дрожала — от холода и от того, что только что пришло ей в голову и чего она почти успела пожелать.

Ведь теперь у нее был ребенок. Не ребенок Ричарда, а ее собственный. А кругом были машины с невидимыми водителями.

Нина вспомнила, как через несколько месяцев после смерти Ричарда испытывала сильное желание, чтобы друзья прекратили ей сочувствовать, а вместо этого, сказали ей, что Ричард умер, но она-то, черт возьми, жива и должна продолжать свою дорогу по жизни. Что ж, в результате она так и сделала… Она продолжала жить, иногда забывая о своем горе, иногда злясь на Ричарда, ушедшего из ее жизни и оставившего после себя неугасимую боль утраты. Потом были Гордон, Барни, ее дружба со Стеллой Роуз и общение с графтонскнми парочками, ее работа, а скоро будет еще и ребенок. И она будет жить, какие бы еще сюрпризы не всплывали из прошлого, чтобы выбить ее из седла. Нину охватило вдруг радостное чувство.

Она вновь стала вспоминать свой роман с Гордоном. Нина всегда будет помнить то ощущение неземной радости и ту боль, которую принесли ей их отношения. И ведь ей никогда не приходило в голову ни тогда, ни сейчас обвинять Гордона, осуждать его за то, что он заставил пережить Вики. Да и как бы она могла? И как же может она теперь обвинять Ричарда, чья жизнь так трагически прервалась и который никогда уже не сможет сам рассказать ей всю правду.

Нина начала постепенно приходить к тому, что она может злиться на мужа, может ревновать, переживать, но не имеет никакого права осуждать его за то, что он сделал, что принадлежало теперь прошлому, в котором нельзя ничего изменить. И она невольно испытала при этой мысли что-то похожее на сочувствие к плачущей рыжеволосой женщине.

Нина ехала все дальше не запад, продолжая размышлять о чужих тайнах, предательстве, о своих графтонских знакомых и тех тонких и очень личных моментах, на которых держится брак.

Еще через час Нину опять начало клонить в сон. Часы на приборной панели показывали три часа утра. Нина свернула с шоссе и поехала наобум по какой-то проселочной дороге, ведущей через деревню в поля. Она свернула на обочину и выключила двигатель. Откинувшись на спинку, Нина поплотнее закуталась в пальто. Мысли ее становились спокойнее, постепенно ускользали, гасли, и наконец Нина заснула.