– Я и не собираюсь спать, англичаночка, – ответил он спокойно. – По крайней мере теперь.

Он подошел к кровати и бережно уложил меня на вытканное розами одеяло.

– Ты отлично знаешь, что я имею в виду, черт тебя побери!

Я повернулась, намереваясь соскочить по другую сторону кровати, но он остановил меня, крепко ухватив за плечо и повернув лицом к себе.

– Я не хочу заниматься с тобой любовью!

Голубые глаза уставились на меня с близкого расстояния, и дыхание застряло у меня в глотке.

– Я тебя не спрашиваю о твоих предпочтениях на этот счет, – проговорил он угрожающе низким голосом. – Ты моя жена, о чем я говорил тебе достаточно часто. Если ты не хотела выходить за меня, у тебя был выбор. Если ты не обратила внимания вовремя, то напоминаю, что твоя часть обета включала слово «повиноваться». Ты моя жена, и я хочу тебя, женщина, и возьму тебя, чтоб черти меня побрали!

Голос его все повышался, и под конец он почти кричал.

Я встала на колени, прижала кулаки к бокам и тоже закричала на него. Страдания последнего часа поставили меня на грань срыва, и я позволила себе взорваться:

– Будь я проклята, если отдамся тебе, ты, наглая свинья! Ты воображаешь, что можешь приказывать мне ложиться с тобой в постель? Употреблять меня как шлюху, как только тебе приспичит? Не выйдет, ты, затраханный ублюдок! Сделай это, и тогда ты не лучше твоего драгоценного капитана Рэндолла!

Он смотрел на меня всего мгновение, потом вдруг встал и отошел в сторону.

– Уходи, – сказал он, мотнув головой в сторону двери. – Если ты так думаешь обо мне, то уходи. Я не стану тебя преследовать.

Я замолчала, наблюдая за ним. Зубы у него были стиснуты от гнева, он нависал надо мною, словно Колосс Родосский[38]. Свой темперамент он на этот раз крепко держал в узде, но разгневан был так же сильно, как на дороге к Дунсбери. Но он сказал, что думал. Если бы я предпочла уйти, он бы меня не удерживал.

Я задрала подбородок вверх и стиснула челюсти так же крепко, как и он.

– Нет, – ответила я. – Нет. Я не привыкла спасаться бегством. И я тебя не боюсь.

Его взгляд задержался на моем горле, где как бешеный колотился пульс.

– Да, я вижу, – произнес он, глядя на меня сверху вниз.

На лице у него постепенно появилось выражение вынужденной уступчивости. Он присел на кровать, подальше от меня, я тоже села – с опаской. Он несколько раз глубоко вздохнул, лицо мало-помалу приняло обычный для него бронзовый оттенок.

– Я тоже не привык убегать, – сказал он ворчливо. – Ладно. Скажи мне, что значит «затраханный».

Мое удивление было столь очевидным, что он поспешил объяснить:

– Если ты непременно должна давать мне прозвания, дело твое. Но я не хочу выслушивать то, на что не могу ответить. Я понимаю, что слово это грязное, судя по тому, как ты его выговорила. Но что оно значит?

Он захватил меня врасплох, и я засмеялась – несколько смущенно.

– Оно значит… ну, оно значит то… что ты хотел сделать со мной.

Одна бровь взлетела вверх, на лице появилась кривая усмешка.

– А, значит, перепихнуться? Я был прав, словечко очень грязное. А что такое садист? Ты меня один раз так назвала.

Я подавила желание рассмеяться.

– Ну, это такой человек, который… э-э… получает сексуальное удовлетворение, причиняя боль.

Лицо у меня побагровело, но сдержать улыбку я так и не смогла.

Джейми фыркнул.

– Ты не очень-то мне льстишь, – сказал он, – но я не могу возразить на твои замечания.

Он глубоко вздохнул, откинулся назад и расцепил руки. Расправил пальцы, положил руки ладонями на колени и посмотрел мне в лицо.

– Что же это такое? Почему ты так себя ведешь? Девушка? Я сказал тебе тогда чистую правду. Но это не вопрос доказательства. Это вопрос о том, веришь ли ты мне или нет. Ты веришь мне?

– Да, я тебе верю, – неохотно призналась я. – Но дело не в этом. Или не только в этом, – добавила я в порыве полной честности. – Я думаю, дело в том… словом, обнаружилось, что ты женился на мне из-за денег, которые ты должен получать.

Опустив глаза, я водила пальцем по узорам на одеяле.

– Я знаю, что не имею права жаловаться, ведь я тоже вышла за тебя из эгоистических побуждений, но…

Я прикусила губу и сглотнула, чтобы голос звучал яснее.

– Но и у меня ведь есть своя гордость, знаешь ли.

Я бросила на него взгляд исподтишка и обнаружила, что он уставился на меня с выражением полного ошеломления.

– Деньги? – произнес он пренебрежительно.

– Да, деньги! – Меня возмутила эта его небрежность. – Когда мы вернулись, ты поспешил выложить Колуму, что ты женился и теперь требуешь свою долю из доходов Маккензи.

Он некоторое время глядел на меня с открытым ртом, как будто собирался что-то сказать. Вместо этого он начал мотать головой из стороны в сторону, а потом захохотал. Закинул голову назад и закатился, опустил башку на руки и все еще продолжал истерически смеяться. Я в негодовании откинулась на подушку. Что тут смешного?

Все еще мотая рыжей гривой, он встал, тяжело дыша, и взялся за пряжку поясного ремня. Я невольно вздрогнула, и он это заметил. Гнев и веселье все еще смешивались странным образом у него на лице, но на меня он посмотрел в полном раздражении.

– Нет, – сказал он сухо, – я не собираюсь тебя бить. Я дал тебе слово никогда не повторять этого – вот уж не думал, что пожалею об этом так скоро.

Он положил ремень и начал рыться в прикрепленном к нему спорране.

– Моя доля в доходах Маккензи составляет около двадцати фунтов за квартал, англичаночка, – сказал он, перебирая какие-то непонятные вещицы в сумке из шкуры барсука. – И это шотландские фунты, а не фунты стерлингов. Цена примерно половины коровы.

– И это все? – глупо спросила я. – Но…

– Это все, – подтвердил он. – Все, что я когда-либо смогу получать от Маккензи. Ты, должно быть, заметила, что Дугал – человек прижимистый, так вот Колум в два раза прижимистей. Но даже из-за такой огромной суммы, как двадцать фунтов в квартал, вряд ли стоит жениться, думается мне, – добавил он не без сарказма. – Я не стал бы сразу спрашивать о деньгах, – продолжал он, достав наконец из споррана маленький бумажный пакет, – но они мне были нужны, чтобы купить одну вещь. Вот какое у меня было дело, а с Лаогерой я встретился случайно.

– Какую же вещь ты так сильно хотел купить? – спросила я подозрительно.

Он вздохнул, помедлил – и бросил мне на колени крошечный сверток.

– Обручальное кольцо, англичаночка, – ответил он. – Я купил его у Юэна-оружейника, он делает такие вещицы в свободное время.

– Ох, – скорее выдохнула, чем произнесла я.

– Ну же, – подбодрил меня Джейми чуть погодя. – Разверни его. Оно твое.

Контуры маленького пакета расплылись перед глазами. Я моргала и сопела, но не разворачивала пакет.

– Я очень сожалею, – сказала я.

– Пожалуй, так и следует, англичаночка, – отозвался Джейми, но голос у него уже не был сердитым.

Дотянувшись, он взял пакетик с моих колен и разорвал обертку, вынув из нее широкое серебряное кольцо, выполненное в шотландском стиле – из переплетенных между собою звеньев, причем в центре каждого из них было вырезано крохотное изящное изображение цветка чертополоха.

Я смотрела и смотрела, пока глаза мои не затуманились снова.

Я достала платок и постаралась остановить им поток слез.

– Оно… прекрасно, – откашлявшись, выговорила я.

– Ты будешь носить его, Клэр?

Теперь голос Джейми был нежным, и он назвал меня по имени, что делал либо в случаях официальных, либо с особой лаской, – и едва не довел меня этим снова до слез.

– Ты не обязана делать это, – сказал он, серьезно глядя на меня поверх сложенной чашечкой ладони. – Для нас достаточно брачного контракта – он законный. Ты под защитой, ты в безопасности от чего бы то ни было, за исключением правомочных инстанций, но и от них, кстати, тоже, пока ты находишься в замке Леох. Если хочешь, мы можем спать отдельно, наверное, именно это ты имела в виду, когда городила всякую чепуху о Лаогере. Ты можешь не иметь со мной дела, если это твой честный выбор.

Он замолчал и сидел неподвижно, сидел и ждал, прижимая к сердцу крошечный обруч.

Итак, он предоставлял мне выбор, который я намеревалась предложить ему. Связанный со мной в силу обстоятельств, он готов был отказаться от своих прав, если я его отвергну. Была, конечно, и альтернатива: принять кольцо – со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Солнце клонилось к закату. Его последние лучи пронизали синий стеклянный графин, который стоял на столе, и бросили на стену сияющий лазурный отблеск. Я почувствовала себя такой же хрупкой и сияющей, как стекло: дотронься до меня – упаду и разобьюсь о пол на блестящие осколки. Если я намеревалась пощадить либо чувства Джейми, либо свои собственные, то, кажется, я несколько запоздала.

Я не могла говорить, но протянула ему свою правую руку, пальцы слегка дрожали. Прохладное и светлое кольцо скользнуло через сустав к самому основанию пальца – оно было мне впору. Джейми взял мою руку, подержал немного, потом вдруг поднес ее к губам. Поднял голову, и я на минуту увидела перед собой его взволнованное лицо, прежде чем он резким движением усадил меня к себе на колени.

Он крепко прижал меня к себе, не говоря ни слова, и я чувствовала, что пульс у него на шее бьется так же сильно и часто, как у меня. Он положил руки на мои обнаженные плечи и отстранил меня от себя; я взглянула снизу вверх на его лицо. Его руки были такие большие и теплые… у меня немного закружилась голова.

– Я хочу тебя, Клэр, – произнес он задыхающимся голосом и ненадолго умолк, словно не знал, что еще сказать. – Я так хочу тебя, что едва могу дышать. А ты…

Он сглотнул, потом откашлялся.

– Хочешь ли ты меня?

К этому времени я обрела голос – тоненький и дрожащий, но все-таки голос.

– Да, – ответила я. – Я хочу тебя.