Диана Гэблдон - Чужестранка. Книга 1. Восхождение к любви

Мы уселись, опустив ноги в воду и передвигаясь то на солнышко, то снова в тень, когда нас чересчур припекало; болтали о том о сем, а больше ни о чем, замечая малейшее движение другого и оба радостно ожидая, когда взгляд станет многозначительным, а прикосновение – зовущим.

Джейми показал мне, как ловят форель. Пригнувшись, чтобы не задевать низко нависающие ветви, он склонился с выступа над темной водой, удерживая равновесие распростертыми руками. Осторожно повернулся ко мне и протянул одну руку, чтобы помочь следовать за ним.

Юбки у меня уже были подвернуты, я это сделала, прежде чем войти в заросли, так что я теперь справилась с задачей успешно. Мы вытянулись во весь рост на прохладных камнях, голова к голове, и смотрели вниз в воду, а ивовые ветви гладили нас по спинам.

– Все, что надо, – сказал Джейми, – это найти подходящее местечко, а потом ждать.

Он опустил одну руку под воду мягко, без всплеска, и оперся тыльной стороной руки о песчаное дно совсем рядом с границей тени, которую отбрасывала прибрежная скала. Длинные пальцы слегка согнулись по направлению к ладони, благодаря преломлению света в воде казалось, что они колышутся туда-сюда в унисон, словно листья водяных растений, хотя, судя по расслабленности мышц предплечья, Джейми вообще не шевелил рукой. Опущенная в воду рука словно бы вышла из сустава – как в тот день месяц назад или чуть больше, когда я впервые увидела его. Господи, прошел всего только месяц!

Встретились месяц назад, день назад поженились. Связаны обетом и клятвой крови. И дружбой тоже. Я надеялась, что не причиню Джейми слишком сильную боль, когда придет время расстаться. Я рада была тому, что сейчас мне не нужно об этом думать: мы находились далеко от Крэг-на-Дуна и не было ни малейшей возможности сбежать от Дугала теперь.

– Вот она, – скорее выдохнул, чем сказал, Джейми, – еще раньше он говорил мне, что у форели очень чуткие уши.

С моей точки зрения, форель была не больше чем блики на пестром песке. Глубоко в тени от скалы даже поблескивания чешуи нельзя было разглядеть. Пятнышки набегали на пятнышки, перемещавшиеся движением расправленных веером плавников, которые шевелились почти неуловимо. Мальки, собравшиеся возле руки Джейми и с любопытством теребившие волоски у него на запястье, вдруг шарахнулись и уплыли в освещенную часть водоема.

Один палец слабо задвигался, так слабо, что это почти невозможно было заметить. Я сказала бы, что он просто чуть-чуть изменил свое положение относительно других пальцев. Еще один палец слегка согнулся. И после долгого, долгого времени – еще один.

Я едва осмеливалась дышать, казалось, что сердце колотится прямо о холодный камень подо мной в ритме более быстром, чем дыхание рыбы. Пальцы медленно распрямились, один за другим, ладонь раскрылась, а потом еле заметное гипнотизирующее движение началось снова – один палец, еще один, еще, чуть дрожа, как подрагивает край рыбьего плавника.

Словно завороженная этими медленными колебаниями, форель подвинулась вперед, рот то и дело слегка приоткрывался в такт движению дышащих жабр, розоватая линия которых то показывалась, то исчезала под жаберными крышками.

Шевелящиеся рыбьи губы заглатывали воду. Все тело форели было теперь на виду, хоть и в тени; она зависла в воде, словно бы невесомая. Мне был виден один глаз, он подергивался, ничего не выражая и никуда не глядя.

Еще чуть больше дюйма – и похлопывающие жаберные крышки окажутся прямо над предательски заманивающими пальцами. Я вдруг обнаружила, что вцепилась в камень обеими руками, прижалась щекой к твердому граниту, стараясь сделаться как можно незаметнее.

И внезапно – взрыв движения. Все произошло так молниеносно, что я не могла уследить за этим. Тяжелый всплеск воды, шлепнувшейся о землю в одном дюйме от моего лица, взмах пледа, когда Джейми перекатился через камень надо мной, и влажный удар тяжелого тела рыбы, пролетевшего по воздуху и упавшего на усыпанный листьями песок. Джейми вскочил с уступа и бросился к своей добыче, чтобы не дать оглушенной рыбе ускользнуть в свое убежище под водой. Ухватив форель за хвост, он умертвил ее одним ловким ударом о камень и показал мне.

– Не маленькая, – гордо сказал он, держа в руке рыбу длиной примерно дюймов в четырнадцать. – На завтрак хватит.

Он улыбнулся мне, мокрый чуть не до пояса, с упавшими на лицо волосами, в забрызганной водой и усыпанной опавшими листьями рубашке.

– Я же говорил, что не дам тебе голодать.

Он обернул рыбу листьями лопуха, а поверх них – влажной и холодной тиной. Ополоснул пальцы в воде ручейка, выбрался на камень и протянул мне аккуратный сверток.

– Странный свадебный подарок, – он кивнул на форель, – но не беспрецедентный, как выражается Нед Гоуэн.

– А что, есть такие прецеденты, когда молодой жене дарят рыбу? – спросила я.

Джейми снял с себя чулки и разложил их сушиться на камне, освещенном солнцем. Подвигал длинными босыми пальцами ног, которым явно было приятно тепло.

– Это старинная любовная песня, с Островов. Хочешь послушать?

– Разумеется, хочу. Только, если можно, пой по-английски.

– Хорошо. Голос у меня не музыкальный, так что я тебе просто скажу слова.

Откинув волосы со лба, он продекламировал речитативом:

Он продолжал все тем же речитативом перечислять животных и растения с Островов, а я сидела, слушала его декламацию и думала о том, как все это странно: вот сижу на камне у шотландского водоема, внимаю гэльской любовной песне, а на коленях у меня лежит большая мертвая рыба. А самое странное то, что все это доставляет мне неподдельную радость.

Когда Джейми кончил, я зааплодировала, зажав рыбину между колен, чтобы не уронить.

– Мне эта песня очень понравилась! Особенно слова: «Я пред тобой появлюсь, нагруженный дарами». Настоящий влюбленный.

Джейми рассмеялся, сощурившись от солнца.

– Я мог бы добавить строчку от себя: «Ради тебя готов я в воду нырнуть».

Мы посмеялись, потом посидели молча, греясь на солнышке раннего лета. Здесь было так мирно – и тихо, только журчал ручей, сбегая в озерцо. Дыхание Джейми сделалось спокойным. Мне было видно, как его грудь то подымается слегка, то опускается и как медленно пульсирует жилка у него на шее, где у самого основания горла виднелся небольшой треугольный шрам.

Между нами снова возникла натянутость. Я протянула руку и дотронулась до Джейми, надеясь, что прикосновение восстановит непосредственность, как это уже было прежде. Он обнял меня за плечи, но это лишь дало мне почувствовать твердые линии его тела под тонкой рубашкой. Я отодвинулась – под предлогом, что хочу сорвать несколько цветков розовой лесной герани, выросшей среди камней.

– Помогает от головной боли, – объяснила я, сунув маленький букетик за пояс.

– Это беспокоит тебя, – отозвался Джейми, повернув голову и пристально посмотрев на меня. – Я не о головной боли, понятное дело. О Фрэнке. Ты думаешь о нем, и тебе неспокойно, когда я дотрагиваюсь до тебя, потому что думать о нас обоих одновременно ты не можешь. Верно?

– Ты очень восприимчивый, – сказала я на это, удивленная.

Он улыбнулся, но больше ко мне не прикасался.

– Это не слишком сложная задача, милая. Когда мы вступали в брак, я представлял себе, что хочешь ты этого или не хочешь, но непременно станешь часто думать о нем.

Я не думала перед этим о Фрэнке, но Джейми был прав: с этим ничего не поделаешь.

– Я сильно похож на него? – вдруг спросил Джейми.

– Нет.

Трудно было бы представить себе большую противоположность. Фрэнк был стройный, гибкий и смуглый, а Джейми крупный, крепкий и светлый, точно солнечный луч. Оба они были наделены атлетической грацией, но Фрэнк обладал сложением теннисиста, а Джейми – воина, борца, сформированного – и закаленного – неблагоприятными физическими обстоятельствами. Фрэнк был на неполных четыре дюйма выше моего роста в пять футов шесть дюймов. Стоя лицом к лицу с Джейми, я весьма уютно утыкалась носом в маленькую ямку посредине его груди, и он с легкостью мог бы положить свой подбородок мне на макушку.

Но эти двое мужчин отличались один от другого далеко не только физически. Разница в возрасте составляла почти пятнадцать лет, что вполне соответствовало чисто городской сдержанности и замкнутости Фрэнка и непосредственной открытости Джейми. Фрэнк был блестящий, изощренный, но вместе с тем деликатный любовник – и очень к тому же опытный. Не обладая опытом и не претендуя на это, Джейми просто отдавал мне всего себя – без остатка. И глубина моего отклика на это совершенно выбивала меня из колеи. Джейми наблюдал за моей внутренней борьбой не без сочувствия.

– Мне кажется, у меня в связи с этим есть только два выхода, – сказал он. – Либо предоставить это твоей заботе, либо…

Он наклонился ко мне и прижался губами к моим губам. Мне приходилось целовать мужчин, особенно во время войны, когда флирт и постоянные романы были легкомысленными спутниками смерти и неуверенности в завтрашнем дне. С Джейми это было совсем по-другому. Его исключительная нежность ни в малой мере не была продиктована опытом; скорее она была проявлением силы, осознающей, но сдерживающей себя; вызовом и побуждением тем более примечательными, что в них не заключалось требования.

Я твой, как бы говорила она. И если ты меня принимаешь, значит…

Я принимала, губы мои приоткрылись навстречу его губам, да, я принимала от всего сердца и вызов, и побуждение. После долгого поцелуя он поднял голову и улыбнулся мне.

– …либо я должен попытаться отвлечь тебя от твоих мыслей, – закончил он.