– Господи Иисусе, да она пьяна, как старая карга в своей хибарке, – произнес чей-то голос у меня над ухом.

Голос неприятный – как будто его обладатель жевал наждачную бумагу. Сравнение меня насмешило, и я хихикнула.

– Уймись, женщина! – проскрежетал тот же наждачный голос.

Прозвучал он несколько тише – видимо, потому, что говоривший отвернулся, чтобы сказать кому-то еще:

– Пьет, как лэрд, а каркает, как попугай. Чего же еще…

Его перебили, но я не могла разобрать, что говорит другой: слова были какие-то смутные и нечленораздельные. Правда, голос куда приятнее – глубокий и успокаивающий. Он приблизился, и я даже начала разбирать отдельные слова, но мое внимание тут же рассредоточилось, уплыло куда-то.

Муха снова заползла в лужу и барахталась в самой ее середине, окончательно увязая. Свет из разноцветного окна упал на нее и заискрился на зеленом брюшке. Мой взгляд остановился на зеленом пятнышке, которое подергивалось в такт усилиям насекомого.

– Дружище… у тебя нет ни единого шанса, – выговорила я, и искры погасли.

Глава 14. Бракосочетание имеет место

Проснувшись, я увидела над головой низко нависший, перекрещенный балками потолок; сама я была до подбородка укрыта толстым пледом. Одета, кажется, только в нижнюю рубашку. Я попыталась было сесть и дотянуться до своей одежды, но сочла за лучшее прервать свою попытку на половине. Очень осторожно я улеглась снова, закрыла глаза и схватилась за голову – иначе она, пожалуй, сорвалась бы у меня с плеч и запрыгала по полу.

Через некоторое время я пробудилась снова оттого, что кто-то отворил дверь. Я рискнула приоткрыть один глаз. Волнистые линии мало-помалу преобразовались в суровую фигуру Мурты, который стоял в ногах кровати и смотрел на меня в высшей степени неодобрительно. Я закрыла глаз. Послышалось «шотландское фырканье», также весьма неодобрительное, но, когда я решилась еще раз открыть глаза, Мурта уже исчез.

С чувством благодарности я уже готова была снова погрузиться в небытие, когда дверь отворилась опять – на этот раз, чтобы пропустить женщину средних лет, в которой я признала жену хозяина гостиницы. Она принесла с собой кувшин и таз. Бодрой поступью она прошлась по комнате и отворила ставни с таким грохотом, что у меня по голове словно танк проехал. Женщина надвинулась теперь на меня уже как целый танковый дивизион, вытянула край пледа из моих ослабевших пальцев и отбросила плед в сторону, выставив на обозрение мое жалкое дрожащее тело.

– Подымайтесь, милочка, – сказала женщина. – Мы должны вас подготовить.

Крепкой рукой она приподняла меня за плечи и усадила на постели. Я приложила одну руку ко лбу, другую – к тому месту, где у меня находился желудок; сквозь вонючую массу, наполнившую рот, с трудом выговорила:

– Подготовить?

Женщина принялась быстрыми движениями мыть мне лицо.

– Ну да, – ответила она. – Вы же не хотите пропустить собственную свадьбу?

– Хочу, – сказала я, но она, не обращая на это внимания, бесцеремонно стащила с меня рубашку и поставила меня на середину комнаты для дальнейших интимных процедур.

Немного погодя я уже сидела на кровати, полностью одетая, растерянная и в то же время воинственная, но весьма благодарная доброй женщине за предложенный мне ею стакан портвейна. Я осторожными глотками потягивала второй стакан, в то время как моя благодетельница расчесывала мне волосы гребнем.

Я дернулась и едва не подпрыгнула, пролив портвейн, когда дверь отворилась еще раз.

«Час от часу не легче», – со злостью подумала я.

В комнату теперь явились двое, Мурта и Нед Гоуэн, и у обоих на лицах было написано осуждение. Мы обменялись взглядами с Недом, а Мурта тем временем медленно обошел вокруг кровати, разглядывая меня со всех сторон. Вернулся к Неду и что-то негромко ему сказал – я не расслышала ни слова. Бросив на меня последний негодующий взор, Мурта удалился, затворив за собой дверь.

Моя прическа наконец-то удовлетворила женщину: волосы зачесаны со лба и собраны на макушке так, чтобы локоны свободно падали сзади на шею, а на щеках возле ушей уложены два колечка. Волосы были стянуты так сильно, что казалось, с меня снимают скальп, но впечатление при взгляде в зеркало, протянутое мне женщиной, складывалось вполне благоприятное. Я почувствовала себя почти что человеком и даже нашла силы поблагодарить женщину за ее старания. Она оставила мне зеркало и отбыла, заметив на прощание, что очень приятно выходить замуж летом – так много цветов, которыми можно украсить голову.

– Итак, мы умереть готовы, – произнесла я, обращаясь к своему отражению в зеркале, и сделала приветственный жест.

Потом рухнула на постель, прикрыла лицо влажным полотенцем и снова уснула.

Мне снился приятный сон, какие-то зеленые луга с множеством цветов, но, увы, то, что я принимала во сне за прикосновение легкого игривого ветерка, забивающегося мне в рукава, оказалось наяву чьими-то не слишком нежными руками, которые тормошили меня. Я рывком села на постели и начала отмахиваться вслепую.

Кое-как разлепив веки, я вдруг увидела перед собой не свою крохотную комнатку, а станцию метро – и человеческие лица по стенам: Нед Гоуэн, Мурта, хозяин гостиницы, его жена и долговязый юнец – должно быть, сын хозяина – с целой охапкой цветов в руках, в полном соответствии с моим сном. Была тут и молодая женщина с плетеной корзинкой, она приветливо улыбалась мне, обнаруживая в улыбке отсутствие нескольких зубов.

Как выяснилось, то была деревенская портниха, мобилизованная для того, чтобы пополнить недостатки моего гардероба, подогнав по мне одеяния, которые хозяин гостиницы благодаря своим связям смог в короткий срок позаимствовать у местных жителей. Нед нес некое платье; перекинутое через руку, оно напоминало охотничий трофей. Разложенное на кровати, оно оказалось роскошным туалетом из тяжелого кремового шелка, с низким вырезом и отдельным корсажем, который был усеян маленькими пуговицами, обтянутыми материей; на каждой пуговице была вышита золотыми нитками геральдическая лилия. Вырез ворота и рукава-колокольчики были богато отделаны кружевными рюшками, так же как и подол вышитой верхней юбки из шоколадно-коричневого бархата. Хозяин гостиницы, можно сказать, утонул в нижних юбках, которые он нес, его щетинистые бакенбарды были еле видны среди пышных, как пена, оборок.

Я взглянула на пятно от портвейна на моей серой саржевой юбке – и суетность одержала победу. Если мне и в самом деле предстояло сочетаться браком, то я не хотела выглядеть при этом словно деревенская батрачка.

После короткого приступа бешеной деятельности – я при этом стояла недвижимо, словно портновский манекен, а все прочие метались по комнате, что-то подавали, что-то критиковали и без конца спотыкались друг о друга – конечный продукт был готов, украшен белыми астрами и желтыми розами в волосах, причем сердце у него бешено колотилось под кружевным тесным корсажем. Платье подогнали не слишком хорошо, и оно сохраняло достаточно сильный запах предыдущей владелицы, однако шелк был тяжелый и дивно шуршал вокруг моих ног от соприкосновения со складками и оборками нижних юбок. Я чувствовала себя королевой – и не такой уж дурнушкой.

– Вы не заставите меня сделать это, так и знайте! – угрожающе шипела я в спину Мурте, спускаясь следом за ним по лестнице.

Но мы с ним оба отлично знали, что мои слова – пустая бравада. Если и была у меня достаточная сила характера оказать сопротивление Дугалу и попытать удачи с англичанами, то она улетучилась вместе с парами виски.

Дугал, Нед и все прочие находились в буфетной возле лестницы, выпивая и обмениваясь любезностями с несколькими местными жителями, которым, как видно, во второй половине дня только и оставалось, что ошиваться тут.

Дугал увидел меня, когда я медленно спускалась по лестнице, – и внезапно замолчал. Вслед за ним умолкли и остальные, и я приплыла вниз, окруженная весьма приятным облаком почтительного восхищения. Глубоко посаженные глазки Дугала не спеша окинули меня с головы до ног и обратно, после чего он кивнул мне с явным одобрением.

Что бы там ни было, но уже немало времени прошло с тех пор, как мужчина смотрел на меня подобным образом, и я как можно грациознее кивнула в ответ.

После недолгого молчания собравшиеся в буфетной выразили свое восхищение словами, и даже Мурта позволил себе еле заметную улыбку, в полном удовлетворении от результатов своих усилий.

«Тебя-то кто назначал законодателем моды?» – сердито подумала я, но в глубине души вынуждена была признать, что именно он устроил так, что я венчаюсь не в серой сарже.

Венчаюсь. Боже ты мой! Портвейн и кремовые кружева временно вернули мне жизнерадостность, и я решила забыть о значительности момента.

Окинув собравшихся взглядом, я заметила одно существенное упущение. Жениха моего тут не было. Подбодренная мыслью о том, что ему, возможно, удалось удрать через окно и он теперь уже далеко, я приняла очередную порцию вина из рук хозяина гостиницы, прежде чем последовать за Дугалом на улицу.

Нед и Руперт пошли за лошадьми. Мурта куда-то исчез, возможно, отправился на поиски следов Джейми.

Дугал поддерживал меня одной рукой – как бы на тот случай, если я оступлюсь в своих длинных и узких шелковых туфлях, но скорее всего – чтобы предотвратить попытку обрести свободу в последнюю минуту.

Стоял так называемый теплый шотландский денек, то есть туман был не настолько густым, чтобы превратиться в изморось. Внезапно дверь гостиницы распахнулась – и явилось солнце в образе Джеймса. Если я выглядела сияющей невестой, то жених был поистине великолепен. Я прямо-таки замерла с разинутым ртом.

Шотландский горец при всех регалиях являет собой впечатляющее зрелище – любой шотландский горец, пусть даже старый, некрасивый или мрачный. А при виде стройного, отнюдь не безобразного и молодого шотландского горца попросту захватывает дух.

Густые золотисто-рыжие волосы были гладко причесаны и падали волной на воротник тонкой батистовой сорочки со складочками спереди, с широкими рукавами и кружевными манжетами, которые соответствовали пышному кружевному жабо у ворота, заколотого рубиновой булавкой.