Плечо резко дернулось.

– Я не мог пошевельнуться, но я крикнул ей, что мне не больно, мне и вправду было не очень больно, и чтобы она не соглашалась ни за что, даже если мне перережут глотку у нее на глазах. Они держали ее позади меня, я не мог видеть, но по звуку догадался, что она дала ему пощечину. Должно быть, так, потому что Рэндолл после этого сгреб меня за волосы, откинул мою голову назад и приставил нож к горлу. «Я, пожалуй, приму твое предложение», – прошипел он сквозь зубы и кольнул меня ножом так, что закапала кровь. Я видел кинжал совсем близко, а капли крови падали в пыль под телегой…

Голос у него сделался какой-то сонный, и я решила, что от боли и усталости он впал в некое гипнотическое состояние и не помнил, что рядом с ним нахожусь я.

– Я хотел крикнуть сестре, сказать ей, что предпочитаю смерть ее бесчестью по вине такого мерзавца, но Рэндолл убрал кинжал с моего горла и всунул его мне между зубами. Я ничего не мог выговорить.

Джейми вытер губы, словно вновь почувствовал на них горький вкус стали. Он умолк, глядя куда-то в пространство.

– А что же произошло потом?

Мне, наверное, не следовало спрашивать, но я не удержалась.

– Она пошла с ним, – отрывисто произнес он. – Она боялась, что он убьет меня, и, наверное, не ошибалась. Что было дальше, я не узнал тогда. Драгун ударил меня по голове прикладом мушкета. Я очнулся связанный в телеге, полной цыплят, меня везли в Форт-Уильям.

– Понимаю, – как можно мягче сказала я. – Простите меня. Это было ужасно для вас.

Он вдруг улыбнулся, и выражение усталости исчезло.

– О да, цыплята не слишком приятная компания, особенно если ехать приходится долго.

Он понял, что перевязка закончена, и на пробу повел плечом, но тотчас сморщился от боли.

– Не делайте этого! – встревожилась я. – Вам нельзя двигать плечом. Ни в коем случае.

Я окинула взглядом стол, чтобы проверить, остались ли там подходящие полосы полотна.

– Сейчас прибинтую вам раненую руку к боку. Посидите спокойно.

Он не отвечал, но заметно расслабился, когда понял, что боли не будет. У меня возникло странное ощущение близости по отношению к почти незнакомому молодому шотландцу, частично, как я думала, из-за ужасной истории, которую он мне рассказал, а частично из-за того, что мы долго ехали вместе, прижавшись друг к другу в дремотном молчании, сквозь ночь. Кроме своего мужа я спала с немногими мужчинами, но заметила, что перед этим непременно возникало именно такое ощущение близости, словно бы твои собственные смутные мысли смешивались с его и накрывали обоих неким покрывалом бессознательного взаимопонимания. Атавизм, возврат к прошлому, как считала я. В старые, более простые времена («Подобные этому?» – прозвучал в голове вопрос) спать в присутствии другого человека считалось актом полного доверия. Если доверие было обоюдным, то сон рядом сближал больше, нежели телесное соединение.

Закончив бинтовать, я помогла Джейми надеть рубашку из грубого льняного полотна. Он встал, заправил одной рукой рубашку в килт и улыбнулся мне:

– Благодарю вас, Клэр. У вас легкие прикосновения.

Мне показалось, что он собирался коснуться моего лица, но передумал и опустил поднятую было руку. Кажется, он испытывал то же ощущение близости, что и я. Поспешно отведя глаза, я ответила на его благодарность небрежным жестом: пустяки!

Только теперь я пригляделась к комнате и обратила внимание на темный от сажи камин, узкие незастекленные окна, тяжелую дубовую мебель. Электрические провода отсутствуют. Полы голые. На кровати нет блестящих медных ручек.

Все это выглядело и впрямь как замок восемнадцатого века. Но как же Фрэнк? Человек, встреченный мною в лесу, был потрясающе на него похож, но, судя по тому, что рассказал о капитане Рэндолле Джейми, у него не было ничего общего с моим ласковым, миролюбивым мужем. Но если все происходящее реально – а я в глубине души начинала это признавать, – то он и в самом деле совершенно другой человек. Тот, кого я знала лишь по генеалогическим хартиям, вовсе не обязательно передал свои черты потомкам в наследство.

Но меня-то сейчас в первую очередь интересовал Фрэнк. Если я нахожусь в восемнадцатом столетии, то где же он? Я не вернулась в дом миссис Бэйрд – что он предпримет в связи с этим? Увижу ли я его когда-нибудь снова? Мысль о Фрэнке оказалась последней каплей. С того момента, как я вступила в круг каменных столбов и моя обычная жизнь кончилась, на меня нападали, мне угрожали, меня похитили и вообще принуждали. Я не ела и не спала больше суток… Я все еще старалась сдерживать себя, но нижняя губа задрожала против воли и глаза наполнились слезами.

Я отвернулась к огню, чтобы спрятать лицо, но было поздно. Джейми взял меня за руку и ласково спросил, что случилось. Отблеск огня сверкнул на моем обручальном кольце, и я разревелась.

– О, я… я сейчас… сейчас все будет в порядке… только… мой муж… я не…

– Ах, так вы овдовели, вот оно что!

В его голосе было столько искреннего сочувствия, что я окончательно потеряла контроль над своими эмоциями.

– Нет… да… я имею в виду, что я не… да, так и есть!

Сломленная своими переживаниями и усталостью, я буквально повалилась на Джейми, истерически всхлипывая.

У него оказалась нежная душа. Он не стал звать на помощь, не отстранился от меня в смущении… Он сел и усадил меня к себе на колени при помощи здоровой руки и начал бормотать что-то доброе и ласковое мне в ухо на гэльском языке. Я горько рыдала, охваченная страхом и невыносимым стыдом, но постепенно стала успокаиваться на широкой и теплой груди человека, который гладил меня по голове и по спине. Слезы иссякли, я в изнеможении опустила голову Джейми на плечо. Смутно подумала, что не случайно его так любят лошади. Будь я лошадью, увезла бы его, куда он только захочет.

Эта нелепая мысль не слишком совпала с другой: что молодой человек не доведен до полного изнеможения. Собственно говоря, такое соображение в равной мере могло смутить нас обоих. Я откашлялась, вытерла слезы рукавом и слезла с колен утешителя.

– Простите… то есть я хочу сказать, что благодарна вам… но я… – отвернувшись от него, бормотала я с пылающим лицом.

Джейми немного покраснел, но нисколько не смутился. Он снова притянул меня к себе за руку, приподнял мой подбородок так, чтобы видеть лицо, и сказал:

– Вам не надо меня бояться. И вообще никого, пока я с вами.

Он отпустил меня и повернулся к камину.

– Вы нуждаетесь в горячем, – продолжал он тоном, не допускающим возражения. – Нужно чего-нибудь поесть. Это поможет вам лучше всего.

Меня насмешили его старания налить похлебку одной рукой, и я стала ему помогать. Он оказался прав: еда помогла мне. Мы ели похлебку и жевали хлеб в дружественном молчании, разделяя удовольствие от тепла и сытости.

Наконец Джейми встал, поднял с пола упавший плед и положил его на кровать. Подтолкнул меня.

– Поспи немного, Клэр. Ты устала, а похоже, кто-то захочет поговорить с тобой довольно скоро.

То было неприятное напоминание о моем двусмысленном положении, но я слишком устала, чтобы думать об этом теперь. Для проформы пролепетала нечто протестующее по поводу постели, но в данный момент для меня не было в мире ничего более соблазнительного. Джейми заверил меня, что себе он найдет ложе где угодно. Я опустила голову на груду пледов и уснула прежде, чем Джейми дошел до двери.

Глава 5. Маккензи

Я проснулась в состоянии полной прострации. Смутно помнила, что произошло нечто невероятное, но не соображала, что же именно. Я спала очень крепко и, очнувшись, некоторое время не осознавала ни кто я, ни тем более где нахожусь. Мне самой было тепло, но в комнате стоял пронзительный холод. Я попыталась поглубже зарыться в кокон из пледов, но голос, который разбудил меня, не умолкал:

– Просыпайтесь, барышня! Просыпайтесь, пора вставать!

Голос был низкий и добродушно-грубоватый, чем-то напоминающий лай тех собак, которые сторожат овец.

С величайшей неохотой я с трудом приоткрыла один глаз и увидела гору, облаченную в коричневое домотканое полотно. Миссис Фицгиббонс! Ее явление тотчас привело меня в полную ясность рассудка, и память вернулась ко мне. Значит, все это реально.

Завернувшись от холода в покрывало, я нерешительно выбралась из постели и поскорее направилась к очагу. Меня ожидала чашка горячей похлебки, которую принесла с собой миссис Фицгиббонс; я проглотила ее и почувствовала себя человеком, уцелевшим после массированной бомбежки. Миссис Фицгиббонс тем временем разложила на постели полный набор одежды: длинную светло-желтую сорочку, отороченную узким кружевом, нижнюю юбку из тонкой хлопчатобумажной материи, две верхние юбки коричневого цвета и лимонно-желтый корсаж. Шерстяные чулки в коричневую полоску и пара желтых домашних туфель завершили ансамбль.

Не принимая никаких протестов, дама заставила меня снять мое не соответствующее обстоятельствам одеяние и наблюдала за тем, как я облачаюсь в принесенное ею. Слегка отступив назад, она полюбовалась делом своих рук.

– Желтый цвет вам идет, милочка, впрочем, я так и думала. Подходит к каштановым волосам и добавляет немножко золота в ваши глаза. Погодите, вам же нужна еще лента.

Сунув руку в обширный, словно сумка, карман, она извлекла из него пучок лент и какие-то украшения.

Слишком ошеломленная, чтобы возражать, я позволила ей причесать меня и стянуть лентой волосы с боков назад. Лента была бледно-желтая; завязывая ее, миссис Фицгиббонс кудахтала по поводу того, как неженственно носить волосы до плеч.

– Господи помилуй, дорогая, как это вас угораздило так коротко остричься? Вам пришлось маскироваться, да? Я слыхала, что некоторые девушки так поступают, чтобы скрыть во время путешествия свой пол и уберечься от проклятых красномундирников. Ничего себе настало времечко, говорю я, если леди не могут чувствовать себя в безопасности на дороге.