Фрэнк испустил вздох отчаяния.

— Ладно, — сказал он, смиряясь с неизбежным, — нам, пожалуй, лучше уйти. Судя по ее виду, она может просидеть здесь все утро. К тому же я не обнаружил вообще никаких пометок.

— Мы могли бы вернуться сюда попозже, — предложила я, меня очень заинтересовало растение с голубыми цветами.

— Разумеется, — откликнулся Фрэнк.

Но он уже потерял всякое желание изучать хендж как таковой, его занимали только подробности подсмотренной нами церемонии. Он решительно увлек меня к спуску с холма и по дороге настоятельно требовал, чтобы я как можно точнее припомнила произносимые во время ритуала слова и ритмические особенности танца.

— Норвежские, — с удовлетворением пришел он к выводу. — Корни слов древненорвежские, я почти полностью в этом уверен. Но танец… — Он в раздумье покачал головой. — Танец гораздо старше. Скорее всего, это восходит к круговым танцам викингов. — Он столь строго сдвинул брови, словно я с ним не соглашалась, — Но это движение по двойным линиям, оно… хмм… оно похоже… некоторые изображения на керамике из Бикер Фолка напоминают эти движения, но с другой стороны… хммм…

Фрэнк впал в свойственный ему временами научный транс, то и дело что-то невразумительно бормоча себе под нос. Вышел он из этого состояния только в самом конце спуска, наступив на какой-то предмет. Взмахнул руками, поскользнулся и с криком покатился вниз, в заросли прошлогоднего бурьяна.

Я поспешила за ним, но нашла его уже сидящим среди трепещущих стеблей.

— С тобой все в порядке? — спросила я на всякий случай, хотя было ясно, что он не пострадал.

— Полагаю, что да. — Он с некоторым недоумением отвел со лба темные волосы. — На что это я налетел?

— Вот на что. — Я подняла пустую жестянку из-под сардин, брошенную кем-то. — Одна из опасностей цивилизации.

— А-а. — Фрэнк взял у меня жестянку, заглянул внутрь и швырнул ее через плечо. — Жаль, что она пустая. После нашей экскурсии я чувствую волчий голод. Может, посмотрим, что там положила нам миссис Бэйрд в качестве раннего завтрака?

— Можно и так, — согласилась я, приглаживая ему выбившиеся пряди. — А с другой стороны, мы могли бы оставить это на ранний ленч.

И я посмотрела ему прямо в глаза.

— А-а, — повторил он, однако уже совершенно другим тоном.

Медленно-медленно он провел рукой снизу вверх по моей руке, коснулся шеи и легонько потянул мочку уха.

— Могли бы, — сказал он.

— Если ты не слишком голоден.

Вторая рука обняла меня сзади. Ладонь раскрылась, Фрэнк мягко притянул меня к себе, пальцы его скользили все ниже и ниже. Приоткрыв рот, он прильнул к вырезу моего платья, и я ощутила на груди его теплое дыхание.

Он осторожно уложил меня на траву: пушистые кисти сухих злаков словно парили в воздухе вокруг его головы. Он наклонился и поцеловал меня нежно и продолжал целовать, пока расстегивал пуговицы на моем платье, пуговку за пуговкой, с промежутками, во время которых он успевал просунуть руку под платье и потрогать отвердевшие соски моих грудей. Так он расстегнул платье от ворота до пояса и произнес еще одно «а-а-а», и снова по-другому, охрипшим голосом.

— Словно белый бархат, — выговорил он. Темные волосы опять упали ему на лицо, но он не стал поправлять их. Одним движением большого пальца он расстегнул мой бюстгальтер и со знанием дела принялся за мои груди. Потом он откинулся назад, взял обе груди в ладони и гладил их сверху вниз и снизу вверх до тех пор, пока я не застонала и не повернулась всем телом к нему. Он прижал свои губы к моим и привлек меня к себе так, что наши бедра соприкоснулись очень тесно. Фрэнк повернул голову и принялся пощипывать губами мое ухо.

Рука его опускалась все ниже и ниже — и вдруг замерла как бы в изумлении. Еще одно движение — и Фрэнк поднял голову и взглянул на меня с усмешкой.

— Аи, что же это значит, почему она такая? — дурашливо, подражая говору деревенского паренька, спросил он. — А вернее, не такая?

— Просто приготовилась, — ответила я с нарочитой строгостью. — Медсестры должны быть готовы к приему пациентов. Так нас учили.

— Честное слово, Клэр, — пробормотал он, запуская руку мне под юбку… вверх по бедру, к мягкому, открытому теплу между ног, — ты самая ужасающе практичная особа из всех, кого я знал.

Фрэнк подошел ко мне сзади, когда я сидела в гостиной на кресле с большой раскрытой книгой на коленях.

— Что ты делаешь? — спросил он. Его руки мягко легли мне на плечи.

— Ищу одно растение, — ответила я, закрывая книгу, но заложив пальцем нужную страницу. — Я его видела там, возле камней на хендже. Вот посмотри… — Я снова открыла книгу. — Оно могло бы относиться к семейству Campanulaceae или к Gentianaceae, к Polemoniaceae, Boraginaceae… чем-то похоже на незабудки, но и на вариант вот этого растения, Anemone patens. — Я показала на цветную иллюстрацию с изображением сон-травы. — Я не думаю, что это какая-нибудь генциана, лепестки недостаточно закругленные, но…

— Ну хорошо, — перебил меня Фрэнк, — а почему не вернуться туда и не сорвать его? Мистер Крук, наверное, не откажется одолжить тебе свою громыхалку… или нет, погоди, у меня более подходящая мысль. Попроси у миссис Бэйрд ее машину, это куда безопаснее. От дороги до подножия холма расстояние небольшое.

— А потом всего тысяча ярдов вверх, — сказала я. — Почему ты так заинтересовался этим растением, а? — Я повернулась, чтобы посмотреть на него.

Свет лампы обвел золотым нимбом контур его головы, точь-в-точь как у святых на средневековых иконах.

— Меня интересует совсем не растение, — ответил Фрэнк. — Но если ты туда поднимешься, я хотел бы, чтобы ты осмотрела все это сооружение снаружи.

— Хорошо, — покорно согласилась я. — А зачем?

— Следы огня, — сказал он. — Во всех работах о Празднике костров, какие мне довелось прочесть, огонь непременно упомянут как обязательная часть ритуала. Но женщины, за которыми мы наблюдали нынче утром, огня не зажигали. Возможно, они жгли костры накануне ночью, а наутро пришли исполнить танец. Исторически было так, что костры разжигали пастухи. Внутри каменного круга я не обнаружил следов огня, но, поскольку нам пришлось постепенно ретироваться, внешнюю сторону я обследовать не успел.

— Хорошо — повторила я и зевнула: два ранних подъема подряд давали себя знать. — Я закрыла книгу и встала. — Только предупреждаю, что раньше девяти я вставать не собираюсь.

Я добралась до каменного круга примерно около одиннадцати утра на следующий день. Моросило, и я промокла, потому что не догадалась захватить с собой дождевик. Бегло осмотрев хендж с наружной стороны, я не нашла следов огня; если они и были, то кто-то позаботился их уничтожить.

Найти растение оказалось проще. Я помнила место, где оно росло, — у подножия самого высокого каменного столба. Отделив несколько побегов, я завернула их в носовой платок. Тяжелые гербарные сетки я оставила в машине и собиралась уложить растение как следует после спуска с холма.

Самый высокий каменный столб хенджа был разделен на две части по вертикали, два массивных блока. Видимо, это было сделано специально, для какой-то цели. Вы легко могли заметить, что лицевая поверхность у обоих блоков одинаковая, однако они отстояли один от другого фута на три.

Откуда-то поблизости донеслось глухое жужжание или гудение. Я подумала, что в какой-нибудь расселине камня нашел себе жилье пчелиный рой, и, намереваясь заглянуть в пролет между блоками, оперлась о камень рукой.

Камень закричал.

Я попятилась с такой скоростью, что не удержалась на ногах и довольно-таки жестко приземлилась на короткую весеннюю траву. Вся потная, я уставилась на камень.

Никогда я не слышала, чтобы живое существо могло издать подобный звук. Описать его невозможно — разве что сказать, что если бы камень мог закричать, он испустил бы именно такой крик. Это было ужасно.

Начали испускать крики и другие камни. То был шум битвы, вопли убиваемых людей, звуки от падения на землю лошадей.

Я затрясла головой, чтобы прогнать наваждение, но шум продолжался. Я вскочила на ноги и, спотыкаясь, кинулась к выходу из круга. Звуки настигали меня, от них ныли зубы и кружилась голова. У меня потемнело в глазах.

Я не могу сказать, сознательно ли я устремилась к просвету между двумя частями главного столба или это вышло случайно, в результате слепого движения в хаосе шума.

Однажды во время ночной поездки я заснула на пассажирском сиденье несущегося вперед автомобиля, рокот мотора и быстрое движение создавали иллюзию дивной невесомости. Водитель проехал по мосту на слишком большой скорости и потерял контроль над машиной. Я очнулась, в мой сон ворвался ослепительный свет фар, я испытала тошнотворное чувство от падения на полном ходу. Этот внезапный переход из одного состояния в другое можно сравнить с тем, что я пережила теперь, но за неимоверно короткий промежуток времени.

Я могла бы сказать, что мое поле зрения внезапно сузилось до единственного темного пятна, но тут же передо мной возникла сияющая пустота. Еще я могла бы сказать, что я словно находилась в центре затягивающего меня кругового вихря… Все это чистая правда, но ничто не может передать возникшего у меня ощущения полной гибели, полного разрушения, того, что меня сильно ударило обо что-то, чего вообще нет.

Суть заключалась в том, что никакого движения не произошло, никаких перемен, ничего не случилось, но тем не менее я испытывала стихийный ужас небывалой силы и перестала понимать, кто я или что я и где нахожусь. Я была в средоточии хаоса, и никакая сила, духовная или телесная, не могла ему противостоять.

Не знаю, потеряла ли я сознание, но определенно некоторое время была не в себе. Я проснулась — если можно так выразиться в данном случае, — споткнувшись о камень у подножия холма, кое-как съехала на ногах оставшиеся несколько футов и растянулась на густой, растущей пучками траве.

Мне было плохо, кружилась голова, С трудом доползла до купы молодых дубков и прислонилась к одному из них, чтобы прийти в себя. Где-то неподалеку раздавались крики, напомнившие мне о звуках, которые я слышала на холме, в каменном кругу. Но они утратили внечеловеческий оттенок; теперь я слышала обычные голоса вступивших в конфликт людей и повернулась в ту сторону.