Диана Гэблдон - Чужестранка. Книга 1. Восхождение к любви

— Скорее всего, агент-провокатор, не так ли, доктор Рэндолл? — Викарий грациозным жестом перебросил мяч Фрэнку, который его немедленно подхватил.

— Да, пожалуй. Язык, конечно, весьма осторожный…

— В самом деле? — вставила я словечко.

— Но, во всяком случае, ясно, что Джонатану Рэндоллу была поручена работа определенного характера: выявлять якобитские симпатии среди наиболее известных фамилий в этом районе Шотландии. Действовать так, чтобы тайные чувства и намерения баронетов и вождей кланов делались очевидными. Но тут есть одна странность. Разве сам Сандрингэм не был на подозрении как якобит?

Фрэнк повернулся к викарию с напряженно-хмурым недоумением на физиономии. Лицо священника отразило это недоумение, как в зеркале, гладкий лысый лоб собрался в морщины.

— О да, я полагаю, вы правы. Подождите-ка, давайте заглянем в Камерона. — Он кинулся к книжной полке, уставленной переплетенными в кожу томами. — Он, несомненно, упоминает о Сандрингэме.

— Это просто замечательно, — пробормотала я, но в это время мое внимание привлек огромный, занимавший чуть ли не всю стену от пола до потолка стенд с пробковым покрытием.

На стенде были размещены самые разные вещи, главным образом бумаги: счета за газ, заметки, сделанные рукой самого викария, газетные вырезки, послания епархиального совета, вырванные из книг страницы. Но были там и некоторые мелкие предметы, например ключи, крышечки от бутылок и, кажется, даже какие-то детали от автомобиля, закрепленные при помощи гвоздей и клейкой ленты.

Я лениво разглядывала эту странную смесь, вполуха прислушиваясь к дискуссии у себя за спиной. (Герцог Сандрингэм был-таки якобитом, решили они.) Но тут я увидела генеалогическую хартию, прикрепленную отдельно на стене четырьмя кнопками за уголки. Верхняя ее часть включала имена, относящиеся к началу семнадцатого столетия, но меня больше заинтересовало имя, написанное в самом низу: Роджер У. (Макензи) Уэйкфилд.

— Извините меня, — вмешалась я в завершающую часть диспута о том, держит ли леопард на гербе герцога в лапе лилию или крокус. — Это генеалогия вашего сына?

— А? О да, да, конечно! — Викарий, просияв еще раз, поспешил подойти ко мне.

Он осторожно снял хартию со стены и положил ее на стол прямо передо мной.

— Я не хочу, чтобы он забывал свою семью, — объяснил он. — Генеалогия старинная, восходит к шестнадцатому веку.

Толстым указательным пальцем он провел линию снизу вверх почти с благоговением.

— Я дал мальчику свое имя, это удобнее, поскольку он живет здесь, но я не хотел, чтобы он забыл свое происхождение. Боюсь, что моей собственной семье в этом отношении особенно нечем гордиться. — На лице викария появилось виноватое выражение. — Все больше викарии да помощники приходского священника, затесался для разнообразия один книготорговец, вот и все. Проследить генеалогию удается примерно до 1762 года. Чрезвычайно скудные записи, мало документов, — покачал он головой, явно сожалея о генеалогической беспечности своих предков.

Мы очень поздно ушли от викария; он пообещал, что завтра первым долгом отправит письма в город, чтобы их скопировали. Большую часть пути до дома миссис Бэйрд Фрэнк что-то упоенно лопотал о шпионах и якобитах, но в конце концов обратил внимание на то, что я почти все время молчу.

— Что с тобой, любимая? — спросил он, заботливо взяв меня за руку. — Тебе нездоровится? — В голосе у него прозвучало беспокойство, смешанное с надеждой.

— Нет, я чувствую себя вполне хорошо. Я просто думала… — Я запнулась, вспомнив, что мы уже обсуждали эту проблему. — Я думала о Роджере.

— О Роджере?

Я нетерпеливо вздохнула.

— Господи, Фрэнк! Ну можно ли быть таким забывчивым? О Роджере, сыне достопочтенного Уэйкфилда.

— Ах да, конечно, — сказал Фрэнк с отсутствующим видом. — Милый ребенок. Ну и что с ним такое?

— Да ничего… просто сейчас очень много подобных детей. Я имею в виду — сирот.

Теперь взгляд у Фрэнка был уже не отсутствующий, но острый и резкий. Он покачал головой.

— Нет, Клэр. Ты знаешь, я хотел бы ребенка, но я тебе говорил, как отношусь к усыновлению. Это… ну, словом, я не смогу считать своим ребенка, который… не моей крови. Это, без сомнения, смешно и даже эгоистично с моей стороны, но так оно есть. Может, со временем я изменю свою точку зрения, но сейчас…

Некоторое время мы шли рядом в неприязненном молчании. Потом Фрэнк вдруг повернулся ко мне и взял мои руки в свои.

— Клэр, — заговорил он негромко и хрипловато, — я хочу нашего ребенка. Важнее тебя для меня нет ничего в мире. Я прежде всего хочу, чтобы ты была счастлива, и в то же время хочу сохранить тебя для себя. Чужой ребенок, с которым у нас нет никаких связей, будет казаться мне пришельцем из иного мира, захватчиком, это для меня нетерпимо. Зачать в тебе ребенка, видеть, как он в тебе растет, как он родится… это для меня значит даже больше, чем только видеть в нем твое подобие… и мое тоже. Подлинная частица семьи.

Глаза у него сделались большие и умоляющие.

— Да, ты прав. Я поняла. — Мне хотелось оставить эту тему, по крайней мере сейчас.

Я двинулась дальше по дороге, но Фрэнк догнал меня и обнял.

— Клэр, я люблю тебя. — Он произнес это с такой покоряющей искренностью, что я невольно опустила голову ему на грудь, ощутив тепло его тела и силу его обнимающих меня рук.

— Я тоже люблю тебя.

Мы немного постояли так на ветру, который потягивал вдоль дороги. Внезапно Фрэнк откинулся назад и с улыбкой посмотрел на меня.

— Кроме того, — шепотом проговорил он, мягким движением ладони отведя назад волосы с моего лица, — мы еще могли бы над этим поработать, верно?

— Разумеется, — улыбнулась и я.

Он взял меня под руку и крепко прижал ее локтем к своему боку.

— Ну так сделаем еще попытку?

— Конечно. Почему бы и нет?

Мы двинулись, рука в руке, по Джирисайд-роуд. И когда я увидела Бара Мор, пиктский камень на углу улицы, я вспомнила о других древних камнях.

— Я совсем забыла! — воскликнула я. —Должна показать тебе нечто необыкновенное.

Фрэнк опустил на меня глаза и, стиснув мою руку, прижал крепче к себе.

— Я тоже, — сказал он, улыбаясь. — Ты свое чудо покажешь мне завтра.

Но на следующее утро нам пришлось заниматься другими делами. Я забыла, что мы на этот день запланировали поездку в Грейт Глен, на Лох-Несс.

Поездка достаточно долгая, и мы выехали рано, до рассвета. Утро выдалось холодное, и после пробежки к ожидающей нас машине было так славно укрыться пледом и почувствовать, как согреваются руки и ноги. Вместе с теплом пришла и восхитительная дремота; я блаженно уснула, положив голову Фрэнку на плечо, последним моим зрительным впечатлением был темный силуэт головы водителя на фоне краснеющей зари.

Мы добрались до места уже после девяти, и нанятый Фрэнком гид ждал нас на берегу озера возле небольшого ялика.

— Если вас это устраивает, сэр, я предложил бы небольшое путешествие по озеру вдоль берега до замка Уркхарт. Там мы перекусим, а потом двинемся дальше.

Гид, очень серьезный маленький человек в потрепанной непогодами холщовой рубашке и саржевых брюках, аккуратно уложил корзинку с припасами под сиденье ялика и протянул мне мозолистую крепкую ладонь, чтобы помочь сойти в лодку.

Это был восхитительный день. Распускающаяся по крутым берегам весенняя зелень отражалась в покрытой мелкой рябью озёрной воде. Наш гид, невзирая на столь серьезную наружность, оказался знающим и весьма разговорчивым; по пути он рассказывал нам об островах, а также о замках и развалинах по берегам длинного узкого озера.

— Вон он, замок Уркхарт. — Гид указал на гладкую каменную стену, едва видную за деревьями. — Вернее, то, что от него сохранилось. Он был проклят ведьмами Глена и пережил множество бед и несчастий.

Он рассказал нам историю Мэри Грант, дочери лэрда, владельца замка, и ее возлюбленного, поэта Доналда Донна, сына Макдоналда из Боунтина. Отец девушки запретил ей встречаться с Доналдом, поскольку последний угонял любую скотину, какая ему попадалась (гид заверил нас, что то была старинная и весьма почтенная профессия в горах Шотландии), но они продолжали встречаться тайком. Отец вознегодовал; Доналда заманили на фальшивое свидание и схватили. Приговоренный к смерти, он умолял, чтобы его обезглавили как джентльмена, но не повесили как преступника. Просьба была удовлетворена, и молодой человек положил голову на плаху, повторяя: «Дьявол заберет лэрда Гранта, а Доналд Донн не будет повешен». Легенда утверждает, что, когда отрубленная голова скатилась с плахи, она заговорила и произнесла: «Мэри, подними мою голову».

Я вздрогнула, и Фрэнк обнял меня за плечи.

— Сохранился отрывок из его стихотворения, — сказал он тихонько, — Вот послушай:

Я легонько сжала его руку.

Истории следовали одна за другой — истории о предательствах, убийствах и насилии, и озеро казалось мне теперь вполне достойным своей мрачной репутации.

— Ну а что вы скажете о чудовище? — спросила я, вглядываясь с борта в темные глубины. Вполне подходящее местечко для какого-нибудь страшилища.

Наш гид пожал плечами, и сплюнул в воду.

— Озеро, конечно, загадочное, сомнений нет, — ответил он, — О чудовище рассказывают немало. Ему приносили человеческие жертвы, даже маленьких детей будто бы бросали в воду в плетеных корзинках. — Он снова сплюнул в воду. — Говорят, озеро это бездонное — в самом центре у него глубочайшая в Шотландии дыра. С другой стороны, — он сильно прищурил глаза, — рассказывают, что несколько лет назад одна супружеская чета, приезжие из Ланкашира, ворвалась в полицейский участок в Инвермористоне с криком, что они, мол, только что видели, как из озера вылезло чудовище и спряталось в папоротниках. Чудовище ужасное, покрытое рыжими волосами, с огромными рогами, оно что-то жевало, и из пасти у него лилась кровь.