Саймон словно вернулся на пятнадцать лет назад. Сходство с армейскими бараками было удивительным.

Жившие здесь мужчины сидели на топчанах или же стояли, прислонившись к нескольким обшарпанным комодам. Почти все зевали и потягивались, издавая звуки, присущие мужчинам в конце долгого рабочего дня. Причем некоторые смотрели на Саймона с любопытством. Он даже услышал несколько сказанных шепотом фраз:

– Тот парень, что обозлил Типпетта.

– Вроде бы набил ему морду.

– Да нет, это Типпетт едва не подчернил ему глаз.

Саймон едва удержался от улыбки. Сплетни питали маленькую общину как хлеб и мясо.

– Четвертый слева топчан свободен, – сообщил Эдгар. – Можешь его занять. Туалеты во дворе. Водяной насос и купальня – в конце дорожки. Но мы обычно моемся в раздевалках после работы. Нельзя же явиться домой покрытым пылью и грязью, пусть мы все и холостяки.

Помещение постепенно заполнялось, и вид у всех входивших был измученный. Невозможно было сказать, сколько им лет. Саймон видел таких людей в Лондоне и в армии; тяжелая жизнь крала годы – словно сдирала плоть с костей мужчин, женщин и детей, не оставляя ничего, кроме усталости и таявших надежд.

Бормоча приветствия и обмениваясь кивками, Саймон прокладывал дорогу к пустому топчану. Время от времени он останавливался, чтобы назвать себя и рассказать свою историю. Он нисколько не удивился, узнав, что все эти мужчины были родом из деревни. Не удивила его и мрачная атмосфера комнаты. Но так бывало не везде. Даже на заводах Бирмингема и в мрачных закоулках Уайтчепела он не видел такого уныния.

Несколько часов, проведенных на «Уилл-Просперити» и в Тревине, показали, что здесь все не так. Эти люди впали в уныние, так как попали в ловушку обстоятельств, которыми не могли управлять.

Саймон почти физически чувствовал их отчаяние, и твердо решил, что и на сей раз ни за что не отречется от борьбы за справедливость.

Поставив сумки рядом с топчаном и подтолкнув ногой инструменты поглубже, Саймон стал укладывать свои пожитки в комод. У него было много смен одежды для работы на «Немисис». Торговец рыбой… Докер… Банковский клерк… И он очень редко брался за задания вне пределов Лондона.

А сейчас аж руки чесались – ужасно хотелось взяться за оружие. Но оружия при нем не было, так как окружающих немало удивило бы наличие у механика револьвера или винтовки «мартин-генри».

Типпетт заявлял, что заботился о благополучии рабочих. Гнусная ложь! Он лгал, чтобы оправдать необходимость запугиваний и избиений, но эта ложь станет очевидной, когда потребуется держать шахтеров и всех прочих жителей деревни под контролем.

Интересно, люди когда-нибудь пытались бороться с Типпеттом и его боссами? Что случится, если попытаются? Или если попытается он, Саймон? Что ж, если дойдет до дела, то он найдет, чем вооружиться. К тому же он, хотя и джентльмен по рождению, силен и предусмотрителен.

Саймон поставил на комод две фотографии – старика и молодой женщины. Оба были светловолосые – как он. И оба – в чистой, но простой одежде. Его «отец» и «сестра». Он купил снимки в лавке подержанных товаров в Лондоне. Харриетт даже написала ему несколько писем, подписавшись «Твоя сестра Нелл», а Марко подделал почтовые марки. Письма легли рядом с фотографиями.

Но никаких книг – огромная жертва для него. Хотелось надеяться, что в пабе будут газеты. Впрочем, Саймон Шарп, бывший солдат, а ныне механик, не любитель литературы. На читающих книги рабочих смотрели с подозрением, как на возможных агитаторов. Чтение ведет к раздумьям, а раздумья – к опасным идеям насчет равенства и справедливости. И Саймон не сомневался: один из шпионов компании начнет рыться в его вещах при первом удобном случае.

Фотографии ничего о нем не выдадут. Глядя на них, сам он ничего не чувствовал. Просто два безымянных незнакомых человека – подмена тех, кто действительно был ему дорог.

Неожиданно вспомнилась Элис. Девушка словно сияла во мраке этих мест. Она работала так же тяжело, как и все прочие в деревне. Пожимая ей руку, он не только ощутил ее мозоли, но и силу ответного пожатия. Да, что-то в ней пылало. Какое-то внутреннее пламя. Ее земляки сдались, а она выстояла. Чертовски трудно не восхищаться такой стойкостью. Подобная стойкость удивляла его, и он хотел побольше узнать об этой женщине.

Итак, это она послала письмо в «Немисис»? Трудно поверить, что у нее хватило мужества сделать такое. Но прежде чем расспрашивать ее, следовало расспросить людей в деревне и шахте. Осторожно, конечно же, иначе он разоблачит себя как агента из «Немисис». К тому же не исключено, что вовсе не она писала письма. И тогда ему придется объяснить ей, кто он на самом деле и что такое «Немисис анлимитед».

Глядя на фотографию «сестры», он представлял воображаемый разговор с Элис.

– «Немисис» – это месть, которая обещает справедливость.

– Справедливость – для кого?! – закричала бы она.

Саймон улыбнулся. Даже воображаемая Элис оставалась гневной и яростной.

– Для тех, кто не может сам ее добиться. Не может из-за своего положения в социальной иерархии или же из-за других обстоятельств. Да ты сама все видела. Видела этот проклятый, продажный и подлый мир, который давит ногами сотни людей. А вот «Немисис» делает мир немного более справедливым. Когда люди не могут постоять за себя, «Немисис» делает это за них.

Фыркнула бы она в ответ? Посчитала бы его глупцом? Или героем?

Саймон снова улыбнулся. Честно говоря, в нем было немного и от того и от другого. Но он точно знал: жители Тревина попали в беду.


В помещение продолжали входить мужчины. И все они казались старыми – и те, чьи лица напоминали зубчатые гранитные утесы, и даже мальчишки, у которых еще не росла борода.

Саймон потрогал щетину на щеках, служившую прекрасной маскировкой. А гладко выбритый он слишком уж напоминал своих благородных предков.

Забили настенные часы, и все мужчины почти разом встали и направились к двери в дальнем конце комнаты. Саймон пошел за ними. Пройдя узким коридором, он оказался в другой просторной комнате. Здесь потолки были выше, вместо топчанов стояли ряды столов, но в целом комната походила на первую. На раскладном столе возвышались высокие помятые кастрюли, из которых шел пар. Мужчины уже выстроились у стола, ожидая раздачи. Когда Саймон входил в столовую, мужчина с пышными бакенбардами и в фартуке спросил:

– Ты новый, парень?

Саймон кивнул.

– А я Камп, здешний хозяин.

– Тогда это нужно отдать вам. – Саймон протянул ему жетон.

Камп не улыбнулся, но морщины вокруг рта немного разгладились.

– Иди в очередь, пока все не кончилось.

Эдгар помахал ему и крикнул:

– Быстрее сюда!

– Эй, нечего лезть без очереди!

– Не приставай к парню. Ведь это его первый рабочий день.

– Я могу стать в конец очереди, – предложил Саймон.

Но Эдгар решительно заявил:

– Нет-нет! Нужно же как-то поздравить тебя с новой жизнью.

– Но только сегодня, – пробормотал тот, что поначалу возражал.

– Ты настоящий джентльмен, – усмехнулся Эдгар.

К счастью, очередь двигалась быстро. Саймон схватил миску и столовый прибор и пошел вдоль длинного стола. Молодые девушки в передниках накладывали рагу из гигантских кастрюль. Движения девушек были автоматическими. Глаза же смотрели в пустоту.

Получив свою порцию, Саймон увидел, что Эдгар и его приятели уже уселись. Тут Эдгар снова поманил его, и Саймон сел за стол. Мужчины рядом с ним вежливо кивнули ему и улыбнулись.

– Спасибо, я не знал, что меня так хорошо примут.

– Мы всегда рады новым лицам, – ответил Эдгар.

– И все мы кое-что знаем друг про друга, – сказал кто-то из мужчин.

– Не думаю, что кому-то будут интересны мои воспоминания, – заметил Саймон.

– Ну уж хуже, чем было с Фредом, просто не бывает. Он как-то раз напился и упал в выгребную яму. От него воняло две недели.

Все, кроме одного – вероятно, несчастного Фреда, – громко засмеялись.

– Нет, я не падал в яму с дерьмом, – отозвался Саймон. – Но я видел кровавые битвы, а это не те воспоминания, которыми хочется делиться.

– Солдат? – спросил кто-то из мужчин. – Тогда рассказывай свои истории. Все интереснее, чем слушать, как Натаниел разглагольствует о том, как подумал, что съел тухлую баранину, а оказалось, что нет.

– Но у нее был очень странный вкус… – сообщил Натаниел. – А потом меня ужас как пучило.

– Пожалуйста, не нужно подробностей! – взмолился Эдгар.

Саймон невольно улыбнулся и стал рассказывать о военной службе, стараясь опускать те детали, которые могли бы выдать его. Некоторые старые солдаты любили приукрашивать свои истории. Изображать себя героями. Но служба в армии ничем не отличалась от любой другой работы, на которой можно смертельно скучать неделями и месяцами; разница лишь в том, что на армейской службе тебя частенько пытаются убить какие-то совершенно незнакомые люди.

Слишком кровавых подробностей Саймон избегал в своем рассказе, но все же слушатели смотрели на него во все глаза, а нетронутая баранина застывала, становясь совсем уж несъедобной.

– Так ты их видел, этих диких зулусов? – спросил Эдгар.

– Они не большие дикари, чем ты или я. И чертовски храбры. Никогда не видел более организованных и более дисциплинированных воинов. Поверь, парень, их армия ничуть не хуже британской.

Он хоронил убитых в Айлендлване и помнил стервятников, круживших над мертвецами, помнил тысячи жужжащих мух и хищников, бродивших по полю… Смрад гниющей плоти держался в его ноздрях много месяцев. Он и сам сражался с зулусами. Но сейчас хотел только одного – съесть свой ужин, безвкусный и жесткий, и не распространяться о прошлом.

Мужчины же вокруг него по-прежнему молчали, обдумывая весьма странную мысль о том, что какая-то армия, особенно не европейская, могла быть не хуже британской.

– Некоторые наши парни вступили в армию или во флот, – сообщил Эдгар после долгой паузы. – Но большинство из тех, кто родился в Тревине, тут и остались, чтобы работать на шахте. Правда, каждый год мы теряем несколько человек, отправляющихся в Лондон или Америку, но… – Он понизил голос. – С тех пор как они перешли с денег на жетоны, никто не может уехать. Нет средств, чтобы купить себе выход отсюда.