Стелла Грей - Чудовищное предложение

Я кивнул.

– Вы поможете мне найти моего сына? Он там совсем один, думает, что не нужен мне. Мой малыш…

– Он давно не малыш, – хрипло проговорил я. – Ваш сын вырос, Моника, и все, что говорит Томас, правда. Кто-то заставил забыть прежнюю любовь и сделать выбор в пользу выгодного брака, где не нужен был ребенок от нежелательного человека.

– Нет, – она покачала головой.

– Да. Меня зовут Аарон Харрис. Имя мне дали вы перед тем, как покинуть больницу. Отрицание приведет вас к сумасшествию, вы должны принять то, что сделали, и понять, что все образы в вашей голове – правда.

– Нет!

Она комкала в руках шаль, смотрела куда-то в сторону и беспрестанно качала головой.

– Да. Ваш жених погиб, надежды были разрушены, а родственники настояли на своем. Вы сделали так, как им казалось правильным. И с тех прошло тридцать лет, Моника.

Я собирался встать и выйти, попросив Матисона вызвать врача для миссис Зейн. Ей нужно было успокоиться, как и мне.

Но она вдруг вскочила с кресла, встала надо мной и обхватила мое лицо руками, заставив посмотреть на нее снизу вверх. У нее были сухие шершавые ладони, но хватка оказалась едва ли не железной.

– Быть не может, – шепнула Моника, разглядывая меня, чуть подслеповато щурясь. – Но это действительно…

Она рвано всхлипнула, отпустила меня и зажала рот руками.

Я поднялся.

– Ты уйдешь? – спросила она, снова протягивая ко мне руки. Кажется, хотела удержать, но опомнилась и просто опустила их, продолжая вглядываться в каждую черточку моего лица. – Ты и правда мой сын? Аарон? Это так несправедливо, правда? И тебе тридцать лет? Боже… Как мне принять это? Ты ненавидишь меня?

– Нет.

Ответил раньше, чем обдумал. И сразу понял, что сказал правду. Ненависть, если и была, растворилась без следа в тот миг, когда наши глаза встретились. Она сама не могла простить себя. Жизнь наказала Монику Зейн, отняв память и отмотав время назад. Дав понять, сколько она потеряла и что совершила. Я видел, что она кается, и не мог держать на нее зла.

– Не уходи, – прошептала та, что родила меня, – прошу. Расскажи о себе. И обо мне. Пожалуйста.

– Я ничего о тебе не знаю, – сказал, устало вздохнув. – Но хотел бы знать, пожалуй. Поэтому тебе нужно вспоминать. И когда ты будешь готова, скажи Томасу, он снова меня позовет.

– И ты приедешь?

– Да.

– Обещай.

– Я обещаю.

Она кивнула, нервно стирая с лица слезы, не желающие прекращаться. Протянула руки вперед и осторожно коснулась моих волос у виска. Провела кончиками пальцев чуть ощутимо и сказала тихо:

– Мне так страшно принимать эту жуткую правду.

– Правда болезненна, но от нее нельзя отворачиваться. – Я взял ее руку в свою, чуть сжал и отпустил, повторяя слова Одри: – Все будет хорошо. Это всего лишь очередной шаг, из таких и состоит жизнь. Когда будешь готова, зови меня, я… буду всегда на связи.

Тот день был невероятно тяжелым. И свиданием с матерью он не закончился.

Едва мы с Одри вернулись домой, мне позвонили ребята, приставленные к ее дядюшке. Этот гад не просто сбежал к себе в Италию зализывать раны. Нет. Он выставил на продажу имение, которым владел с тех пор, как погибла чета Тосни, и улетел на райский остров рядом с Пхукетом, называемый Рача. Там Энрике Альбинони арендовал небольшой домик рядом с пляжем и нанял двух слуг…

Отсидеться решил, сволочь.

И хоть Одри просила не трогать дядюшку, после ранения я пересмотрел взгляды на все произошедшее и сдержаться не смог. Его признания были не нужны, очевидно, что мужик воровал у маленькой племянницы, оставшейся сиротой в ранней юности. На улице он ее не оставил и даже учебу в более-менее престижном училище-интернате оплатил, потому и я решил быть гуманным.

Сказав малышке, что лечу в срочную командировку на пару дней, отправился на Пхукет…

Дядюшку Энрике нашел на пляже в окружении двух таек возраста моей Одри. Одна массировала ему плечи, пока он возлежал на шезлонге, а вторая разминала стопы. Мистер Альбинони блаженно постанывал, улыбался и, закрыв глаза, кайфовал…

Я подошел сзади и деликатно отодвинул первую тайку. Она молча уступила мне плечи своего нанимателя. Мои пальцы тут же легли на место рядом с горлом Энрике. Пригнувшись, я тихо спросил, не перегреется ли он на солнышке в такой час?

Итальянец испугался.

Это было написано на его лице, ясно из того, как он дернулся в сторону, но понял, что убежать не может. Я пригвоздил его назад, к шезлонгу.

– Что вы хотите? – проблеял Альбинони, разглядывая прилетевших со мной охранников, пока таечки быстро улепетывали куда-то в сторону бара.

– Повидаться с родственником своей невесты, – ответил я на вопрос, обходя Энрике и присаживаясь на корточки перед ним.

Моя одежда не соответствовала местному климату, было жарко и неприятно задерживаться.

– Одри никогда не хотела бы, чтобы вы мне навредили. Она не простит вам мою… мое… – Округлив глаза, Альбинони весь сжался, предвкушая неприятности, но еще не понимая, какие именно.

– Я не буду вас убивать, – ответил спокойно. Дождался облегченного вздоха и добавил: – Для этого у меня есть Ромул.

Кивнул вправо на своего охранника. Тот стоял с непробиваемым видом, но стоило Альбинони посмотреть на него, кивнул и подарил милейшую ухмылку.

Обычно мы с ребятами не пугали никого зря, вот как в этот раз, но Энрике сам напросился. Мне было важно, чтобы он понял, насколько серьезно я настроен защитить свою девочку.

– Но Одри…

– Не нужно больше произносить ее имя, – холодно сказал я, поднимаясь на ноги. – Услышу еще раз – покалечу. Вы недостойны говорить о ней, видеть ее, не смейте манипулировать ею. Это ясно? Что касается вашей смерти… Нет, я не прикажу скормить вас акулам, хотя, думаю, отец и мать моей Одри это одобрили бы. Уж они-то хорошо знают, наблюдая с небес, что за скотина досталась ей в опекуны.

– Нет, вы неправильно…

– Тихо! – я оборвал лепет этой твари. – Мне не нужны оправдания и обещания. Заверения в вечной любви и клятвы тоже не прокатят. Я не из верующих, понимаете? Я сам сирота. Больше всего мне хотелось бы сделать вас калекой и передать на патронат в какую-нибудь глушь, где о вашей благородной крови никто не знает. Вы бы в полной мере ощутили, что такое зависимость и невозможность жить нормально. Но… Одри и правда просила за вас. Поэтому…

Я кивнул Ромулу, тот медленно приблизился к шезлонгу. Энрике заскулил и вжал голову в плечи, когда мой охранник вынул из внутреннего кармана пиджака бумагу, швырнув на колени этому уроду.

– Это счет, – объяснил я, заметив недоумение и ужас на лице Альбинони. – Благотворительная организация. Они благоустраивают быт сирот по всему миру. Вы переведете туда все средства, что имеете. С офшоров тоже. Отовсюду. Да, я знаю, сколько вы украли у Одри, но нам эти деньги ни к чему теперь. Я ее обеспечу всем, что она пожелает. А вы будете искупать вину раскаянием. Искренним раскаянием. Отдадите все, что украли, напишете Одри письмо, где сознаетесь во всем, и будете умолять о прощении, но поклянетесь, что больше не посмеете показаться на глаза. Вы всегда говорили ей, что живете в лачуге… Я видел ваш дом здесь и куплю его вам. Подарок на старость.

– Но этот дом пригоден только для отдыха… Там невозможно жить круглый год! – закричал Энрике.

– Это ваша проблема. Скажите спасибо, что не выбрасываю вас на улицу. Кстати, видел объявление на пляже: им нужны разносчики фруктов. Доставщики. Или как это называется? Должность вакантна. Мы поняли друг друга?

– Но…

– Энри-ике-е, – протянул я, делая шаг вперед и скалясь в подобии улыбки. – Вы, должно быть, не совсем понимаете. Мне не свойственна жалость к грязи. Но запачкать руки я не боюсь. Останавливает только просьба той, что все еще верит в вас… Одри слишком добра, и потому мне важно, чтобы вы поняли: увижу рядом с ней – вас не найдут. Никто. Никогда. И ничего мне за это не будет. Деньги должны быть переведены на счет в течение пяти дней. Все. Там, на обратной стороне бумаги, сумма. И не забудьте о продаваемой в Италии недвижимости. Мои люди наблюдают, все до цента должно оказаться на кошельке фонда.

– Вы вгоняете меня в петлю!!!

– Нет, я оставляю вам жизнь и шанс исправить хоть что-то. Но если повеситесь, постараюсь объяснить Одри, что вас мучило чувство вины. За ее загубленное детство и продажу мне по контракту. Выбор за вами, мистер Альбинони. Да. Чуть не забыл… Узнаю, что пытаетесь убежать отсюда – найду и оставлю совсем нищим. Лишу даже этого домика на райском острове. И нет, чувства вины не испытаю. Надеюсь, вы не настолько глупы, чтобы проверять меня.

Свадебное утро началось еще ночью. Сначала в двери комнаты долго барабанила горничная, периодически говоря, что мы с Аароном сами просили нас разбудить, потому увольнять ее за исполнение приказа никак нельзя.

– Господи… – хрипло простонал жених, зарываясь в подушку. – Одри, может, ну ее, эту пафосную церемонию? Просто подпишем документы и улетим в свадебное путешествие. Торт дорогие гости, думаю, преотлично съедят и без нас.

– Нет. – Я собрала моральные силы и вылезла из-под теплого одеяла. Поежилась от прохлады, но решительно дошла до окна и распахнула ставни. В комнату влетел ветер, принося с собой бодрость, и я улыбнулась, глядя в рассветное небо. Светло-синее с одной стороны и расцветающее невероятными красками с другой. На одной половине до сих пор проглядывали звезды, а с другой из-за горизонта уже начинало показываться солнце.

Красотища!

– Вставай, – решительно потребовала я у будущего мужа.

– Я ранен, – буркнул тот, накрываясь с головой одеялом.

– Сам сказал, что царапина. Которая, кстати, совершенно тебе не мешала этой ночью.

Сказала и покраснела, вспомнив, насколько именно Аарону ничего не мешало. Жених творил такие восхитительно-развратные вещи, что дыхание перехватывало от смеси стыда и наслаждения. Невероятного, возводящего на вершины, а после сталкивающего в пропасть. Оказывается, оргазмы тоже разные бывают…