Я несколько раз глубоко вздыхаю, прогоняя боль. Увеличив дозу морфия на капельнице, я указываю на свой рот, а затем закрываю уши руками и качаю головой. Эти простые жесты узнает большинство людей, и обычно после них я утопаю в жалости и сожалении, отражающихся на их лицах. Я едва ли не отказываюсь смотреть в лицо этой женщине. Возможно, это из-за того, что я выставлен напоказ в этой больнице. К щекам приливает смущение, и я уверен, что они покраснели.

Я все же смотрю ей в глаза, и она присаживается на стул и откидывается на спинку. Она молчит, ее губы не двигаются, но она медленно качает головой. Подняв к груди руки, она начинает быстро ими жестикулировать:

«Ты родился глухим, или это случилось позже?»

На мгновение я думаю, что морфин начал действовать. Но когда я не отвечаю сразу, она снова начинает двигать руками — быстро. Она в этом искусна.

«Я родилась глухой, поэтому о другой стороне жизни мне ничего не известно. Я никогда не слышала ни звука музыки, ни крика ребенка. Наверное, поэтому я и не отошла с дороги, я не слышала, как приближается машина, в отличие от остальных вокруг. Ну, всех, кроме тебя. К счастью для меня, ты ее заметил. Иначе меня бы здесь не было».

Ее пальцы замирают, и она убирает руки на колени. Не знаю, с чего начать, поэтому медленно поднимаю руки и начинаю ими двигать:

«Ты шевелила губами, когда пришла. Поблагодарила меня. Почему не начала сразу с жестов?»

Она улыбается и снова начинает свои быстрые движения:

«Мне хотелось посмотреть на твою реакцию. Медсестры предупредили, что ты настоящее чудовище. В защиту тех, кто спасает жизни незнакомцам — я им не поверила».

Думаю, она рассчитывала на мою улыбку, но я просто смотрю ей в глаза, двигая руками. Это единственное, чего я не лишился. Зрительный контакт. Глубокий, устрашающий зрительный контакт.

«Они правы».

Она не поднимает руки. Вместо этого она вытаскивает из сумочки бальзам для губ и медленно наносит его на губы. Морфий начинает распространяться по венам, и я чувствую, как у меня опускаются веки. Я несколько раз моргаю и снова двигаю руками:

«Не знаю, чего ты ждешь от меня. Не за что».

Она глубоко вздыхает, и по ее опускающейся и поднимающейся груди я могу сказать, что она раздражена. Хорошо. Мне не нужны друзья, тем более глухая девушка, благодарная за то, что жива.

«Ты не можешь быть чудовищем, если бросаешься перед движущейся машиной, чтобы спасти жизнь незнакомцу. Тебе повезло, что ты жив».

Я бы рассмеялся, если бы мог. Я быстро замахал руками:

«Везение здесь ни при чем».

Она снова прищуривается и убирает за уши свои волосы длиной до плеч.

«Не похоже, что ты рад, что остался жив. Как и не рад, что я осталась жива. Я отделалась парочкой синяков и царапин».

Морфин снова действует, опуская мои веки.

«Я и не рад».

Мои движения становятся медленнее, и я, кажется, обидел незнакомку. Она сжимает губы в тонкую линию и быстро встает.

«Чему именно ты не рад?»

Я пожимаю плечами и устраиваюсь на больничной койке. Женщина торопливо выходит из палаты, не оглядываясь на меня. Вот так можно понять, что ты разозлил кого-то — он даже не взглянет на тебя.

Она уходит, предоставляя меня моему наркотическому сну — вот, чему я рад. Я молча усмехаюсь, осознав, что даже не узнал ее имени, а она ни разу не спросила моего, хотя уверен, что врачи и медсестры рассказали ей все о человеке, «спасшем ее». Я поворачиваю голову набок, пока мысли расплываются, а сон быстро затягивает в себя.

Может, я и рад тому, что спас ей жизнь, и, пожалуй, следовало яснее выразиться, но я не рад тому, что выжил. Я оттолкнул ее не для того, чтобы спасти. Я оттолкнул ее, чтобы покончить со своей жизнью. И, тем не менее, я жив и изо всех сил пытаюсь избегать извращенного чувства юмора жизни.


***

Из больницы меня выписали через неделю.

С гипсом на правой руке и наполненным болью телом, не считая небольшого сотрясения и того факта, что сейчас я немного прихрамываю, я бы сказал, что у меня все довольно неплохо. Мама помогла мне добраться до квартиры и перед отъездом убедилась, что у меня есть еда, вода и лекарства и пообещала, что будет проведывать меня каждый день. В ее прощальных объятиях ощущалась тоска, и это вызвало во мне мимолетное чувство паники. Словно она знала, по какой причине я выпрыгнул перед машиной, но не упомянула об этом.

После того как она уходит, я срываю с себя гипс и сплю двенадцать часов подряд.

Следующим утром я решаю сходить за кофе. Мое любимое кафе на улице Граймс открывается рано даже по воскресеньям, и я отправляюсь туда еще до восхода солнца. Пусть я не могу распробовать вкус своего кофе или продающихся там кексов с черникой, покрытых сиропом, кафе находится в тени и скрыто от остальной части города. Я могу пропадать в нем часами, и никто не будет докучать мне до самого обеда. С каждым сделанным мною шагом в ноге отдается боль, но я отмахиваюсь от нее, пытаясь вернуть себе нормальную жизнь.

Нырнув в кафе, замечаю, что я здесь один из трех человек, и волна удовлетворения проходит сквозь меня. Я улыбаюсь Тане, темноволосой женщине, которая годами принимает мой заказ, и киваю ей каждый раз, когда она спрашивает, подавать ли мне заказ как обычно. Я кладу деньги на стойку и иду к своему обычному месту. Я проскальзываю туда и вздрагиваю от сильного дискомфорта в ноге, но он проходит так же быстро, как и появляется. Таня приносит мой напиток и придвигает ко мне листок бумаги с ее почерком на нем:

«Рада, что ты в порядке. Мы о тебе беспокоились, но как же чудесно, что ты спас Вейду».

Нахмурившись, я смотрю на нее и губами повторяю это имя Тане, а она улыбается, четко отвечая мне:

«Она постоянный клиент».

Ну, конечно. Я киваю и чувствую, как мое лицо мрачнеет. Таня, кажется, это замечает и похлопывает меня по плечу перед тем как уйти, оставляя меня наедине с кофе и кексом. Я быстро собираю пальцами крошки с верхушки кекса и отпиваю от своего напитка.

Где-то между вторым кофе и погружением в «О, дивный новый мир», кто-то садится напротив меня. Я смотрю вверх, ожидая увидеть Таню, решившую скоротать пару минут перерыва, но вместо нее встречаюсь с теми самыми медовыми глазами и алыми губами. Вейда. В каком-то смысле имя ей подходит. Строгая и молчаливая, но царственная.

Я закрываю книгу и кладу ее на стол.

«Ты все же нашла меня, Вейда».

Она улыбается и поднимает руки:

«Тебя несложно заметить, даже когда ты думаешь, что спрятался».

Я обдумываю ее слова, и она замечает перемены в моем поведении.

«Расслабься. Таня сказала, что ты здесь. Приятно официально познакомиться с тобой, Харрисон. И поскольку мы не представились в больнице, возможно, сейчас самое подходящее время».

На мгновение я жалею, что не могу слышать, а это желание не слишком часто посещает меня. Я представляю, как она произносит мое имя мягким бархатным голосом, и могу поклясться, что чувствую, как мурашки бегут по коже. Я игнорирую это ощущение и жестикулирую руками:

«Приятно познакомиться с тобой, Вейда».

Она качает головой.

«Лжец. Ты мечтаешь, чтобы я ушла».

«Может, да, а может, нет».

«Ну, тогда не следовало спасать меня».

Я скрещиваю руки и отклоняюсь. Она не сводит с меня глаз, и я замечаю силу, пылающую в их глубине. Возможно, все мы, кто не имеет возможности слышать, — гордые носители этой силы. Зрение, которое я ценю больше всего в этом мире — все, что у меня есть, и, видимо, я не единственный, кто так считает.

Я наклоняюсь вперед и быстро двигаю пальцами:

«Мне следовало выразиться яснее в больнице, и я приношу извинения за свое поведение. Я не жалею о том, что спас тебя, Вейда. Я рад, что ты выжила».

Она не сводит с меня глаз, пока говорит со мной на единственном языке, который мы знаем:

«Но ты не рад тому, что жив?»

«Это сложно».

Она слегка улыбается перед тем, как продолжить:

«Я всегда считала сложные части своей жизни любимыми. Если бы все было просто, то думаю, я бы умирала со скуки большую часть времени».

«Ты не имеешь понятия, о каком уровне сложности я говорю».

«Ну ладно, расскажи мне, будь любезен».

«Нет».

«Почему?»

Она хмурится, и я ненавижу, что замечаю, как ее веснушки расплескиваются по щекам, и как она надувает губы, когда на них не играет улыбка. Я быстро встряхиваю головой.

«Я даже не знаю тебя».

«Что ж, я тоже тебя не знаю, тем не менее, это не помешало тебе выпрыгнуть перед машиной, спасая мою жизнь».

Я понимаю ее точку зрения, но не хочу, чтобы она знала о моей.

«Просто могли бы мы поговорить о чем-нибудь другом?»

«Ну, мы можем, но я все равно вернусь к этому разговору, когда мы закончим другой».

«Любопытство сгубило кошку», — ухмыляюсь я.

«Верно, но уверена, если бы мне снова грозила смерть, ты бы нашел способ спасти меня. И поэтому я буду пользоваться своими шансами на любопытство».

«Ты не знаешь, когда остановиться, да?»

«Я могу потратить на это весь день».

У меня дергаются губы, и я хрущу костяшками пальцев.

«Я не в настроении излагать тебе сейчас о своем душевном состоянии».

«Может, позже ты передумаешь. Я не виновата, что слегка заинтригована человеком, который так рьяно спас мне жизнь, но, похоже, не ценит свою или не хочет жить сам».