Он вручил поднос Джорджи, а сам взял другой.

— Раздадим все это, а заодно позволим им сделать снимки. Представители прессы обожали халявную жратву.

Идея была гениальной; жаль, что сама Джорджи до этого не додумалась. Брэм открыл ей дверь.

— Я нанял охранников, до той минуты пока не откроются ворота. Уверен, что ты оплатишь свою часть их гонорара.

— И какова моя часть?

— Весь счет. Не согласна? Но ведь это справедливо, поскольку я предоставил тебе крышу над головой.

— Если бы к этой крыше прилагалась еда…

— Ты можешь думать о чем-нибудь, кроме еды?

— В данный момент не могу.

Она схватила печенье и откусила половину. Еще теплое… и восхитительное.

— У нас нет времени. — Брэм отнял у нее остаток и сунул в рот. — Черт, до чего же вкусно! Чаз определенно совершенствуется!

Джорджи наблюдала, как исчезает последний кусочек печенья. Целый год окружающие уговаривали ее поесть, и теперь, когда аппетит наконец появился, у нее буквально вырывают кусок из глотки!

Есть захотелось еще сильнее.

— Откуда мне знать, так ли это, — буркнула она.

Впереди уже виднелись ворота и стоявшие перед ними здоровенные охранники. Несколько десятков папарацци и фотографы столпились на улице, шумно обсуждая предстоящее событие. Джорджи ослепительно улыбнулась. Брэм взял ее за руку, и они вместе понесли подносы к воротам. Папарацци немедленно принялись их «расстреливать» — совершенно гнусный термин, но очень точно определяющий агрессивную манеру репортеров, снимающих знаменитостей.

— Если, парни, будете хорошо себя вести, мы согласимся позировать для съемки, — объявил Брэм. — Но если кто-то слишком близко подойдет к Джорджи, мы уходим. Я не шучу. Никто не смеет приблизиться к Джорджи.

Она была тронута столь неожиданным вниманием, однако слишком быстро возвратилась в Страну Здравого Рассудка, вспомнив, что Брэм всего лишь играет роль заботливого мужа.

— Мы будем паиньками, Брэм, — крикнула одна женщина-репортер, перекрывая гомон.

Едва Брэм передал подносы охранникам и попросил раздать печенье, новобрачных стали обстреливать вопросами. Когда они стали встречаться? Где? И почему после стольких лет в них внезапно вспыхнули чувства? Но ведь раньше они ненавидели друг друга?

Вопросы сыпались как из дырявого ведра.

— Джорджи, это вы в пику Лансу?

— Все говорят, что у вас анорексия. Это правда?

Но и Джорджи, и Брэм были настоящими профессионалами во всем, особенно когда дело доходило до общения с прессой. Поэтому они отвечали весьма выборочно и только на те вопросы, которые требовали простых и довольно искренних ответов.

— Люди считают, что все это — очередной рекламный трюк! — прокричал Мел Даффи.

— Ради рекламы можно ходить на свидания, — парировал Брэм, — но не жениться. Впрочем, пусть думают все, что угодно.

— Джорджи, ходят слухи, что вы беременны.

— В самом деле?

Рана заныла с новой силой, однако Джорджи шутовски улыбнулась и похлопала себя по животу:

— Привет! Там кто-то сидит?

— Джорджи не беременна, — отрезал Брэм. — Когда это случится, непременно дадим вам знать.

— Вы поедете в свадебное путешествие?

У репортера был британский акцент. Брэм потер спину Джорджи.

— Всему свое время.

— И куда вы поедете? На Мауи?

— На Гаити, — в один голос сказали Джорджи и Брэм. И переглянулись.

Джорджи встала на носочки и поцеловала его в подбородок.

— Мы с Брэмом намерены использовать дурацкий ажиотаж, поднявшийся вокруг нашей свадьбы, чтобы привлечь внимание к судьбе людей, живущих в ужасающей бедности.

Она не слишком много знала о Гаити, кроме того, что там полно нищих, и того, что Гаити был немного ближе, чем Таиланд и Филиппины, где занимались благотворительностью Ланс и Джейд.

— Как видите, мы еще не решили, — добавил Брэм и, неожиданно схватив ее в объятия, наградил страстным поцелуем, которого так ждали представители прессы.

Джорджи проделала все необходимые телодвижения, хотя была голодна, устала и находилась в объятиях злейшего врага.

Брэм наконец отстранился и, не спуская с нее горящего любовью взора, обратился к толпе:

— Можете торчать здесь хоть всю ночь, но, уверяю, до утра мы носа из дому не высунем.

Джорджи безуспешно попыталась покраснеть. Узнает ли она когда-нибудь, что произошло в гостиничном номере Вегаса? Она не заметила никаких признаков любовных игр, если не считать того, что оба проснулись голыми.

Пока они шли к дому, Брэм, напоказ репортерам, погладил ее по ягодицам.

— Мило, — заметил он.

И тут боль, которую она так долго скрывала, вырвалась наружу, словно струя лавы из давно дремавшего вулкана.

— Я не простила тебя за то, что случилось той ночью на яхте, и никогда не прощу.

Он отступил:

— Я был пьян. И конечно, вел себя не как любовник твоих грез, но…

— То, что ты сделал, мало чем отличалось от изнасилования.

Брэм на мгновение замер.

— Бред! Я в жизни не брал женщин силой. И уж точно не принуждал тебя.

— Не физически, но…

— Ты страдала по мне, и все это знали. С самого начала вешалась мне на шею.

— Ты даже не лег рядом. Задрал мне юбку и взял что хотел.

— Все, что тебе нужно было сделать, — сказать «нет».

— А потом ты ушел. Как только все кончилось.

— Я не собирался влюбляться в тебя. И делал все, чтобы ты это поняла. Но ты упорно добивалась своего. По крайней мере та ночь положила конец твоим заблуждениям.

— Не смей притворяться, будто сделал мне одолжение! Тебе нужна была женщина, а я оказалась под рукой. Ты воспользовался увлечением глупой девчонки, считавшей тебя романтиком и необыкновенным рыцарем, хотя на деле ты оказался эгоистичной самовлюбленной задницей. Мы враги. Врагами и останемся.

— Согласен.

Когда Брэм ринулся в темноту, Джорджи попыталась убедить себя, что высказала все, что хотела, однако ничто не могло изменить прошлого, и от этой мысли лучше ей не становилось.


Глава 8


Наутро Джорджи проплавала в бассейне не менее часа. Вчера она позволила ему увидеть, как больно он ее ранил. Показала, насколько уязвима. А это роскошь, которая ей не по карману. И больше она такого не повторит. Никогда.

Выходя из бассейна, она услышала голос Брэма, доносившийся со стороны тропинки, которая проходила за кустами.

— Успокойся, Кейтлин… да, знаю. Терпение, милая…

Брэм отошел, прежде чем Джорджи успела дослушать разговор. Заворачиваясь в полотенце, она гадала, кто такая Кейтлин и сколько времени пройдет, прежде чем Брэм начнет пропадать в чужих постелях.

Она расчесала мокрые волосы пальцами, завязала полотенце на груди и вошла в кухню, чтобы порыться в холодильнике. Когда она вытащила баночку ежевичного йогурта, в кухню вошла Чаз и уронила на стол груду писем.

— Буду очень благодарна, если станете держаться подальше от холодильника. Там все разложено по заведенному мной порядку.

— Я не передвину ничего такого, что не ем.

Чаз была огромным чирьем на заднице, но Джорджи по-своему ее жалела. Она не верила, что Чаз — любовница Брэма, однако и не сомневалась в том, что та влюблена в Брэма. Вспомнив, что сама переболела этой болезнью, Джорджи попыталась наладить отношения:

— Расскажи мне о себе, Чаз. Ты выросла в этих местах?

— Нет.

Чаз вытащила из буфета большую миску. Джорджи попробовала еще раз:

— А вот я почти не умею готовить. Где ты научилась?

Чаз с грохотом захлопнула дверцу буфета.

— У меня нет времени на разговоры. Пора приниматься за ленч Брэма.

— Что в меню?

— Специальный салат, который он любит.

— Вот и прекрасно.

Чаз схватила кухонное полотенце.

— Я не могу готовить на двоих! У меня и без того полно дел. Если не хотите, чтобы я уволилась, позаботьтесь о себе сами.

Джорджи облизала внутреннюю поверхность крышечки йогурта.

— Кто сказал, что я не желаю твоего увольнения?

Лицо Чаз гневно вспыхнуло. Джорджи понимала ее, однако бессмысленная вражда еще больше ухудшала и без того ужасную ситуацию.

Джорджи вытащила из ящика чайную ложку.

— Готовь ленч на двоих, Чаз. Это приказ.

— Мне приказывает только Брэм. И он пообещал никогда не вмешиваться в мои дела.

— Он говорил все это, когда не был женат. Но сейчас все изменилось и твое стремление разыгрывать Годзиллу никого особенно не впечатляет. У тебя два выхода: или вести себя прилично, или я найму своих людей и тебе придется делить с ними кухню. Мне почему-то кажется, что тебе это не понравится.

Джорджи взяла йогурт и направилась во двор.


Когда ее шаги затихли, Чаз прижала кулаки к животу, пытаясь удержать ненависть, угрожавшую выплеснуться и залить всю комнату. У Джорджи Йорк есть все, она богата и знаменита, у нее полно шикарной одежды, у нее успешная карьера. Теперь у нее появился Брэм, а ведь до сих пор только Чаз было позволено заботиться о нем.

За окнами кухни порхала колибри. Когда она перелетела на веранду, Чаз схватила бумажное полотенце и открыла дверцу холодильника. Молоко стояло не на том месте, две баночки йогурта лежали на боку. Даже яйца оказались на другой стороне полки.

Она все привела в порядок и вытерла пятно с дверцы. Нет, она не вынесет чужого присутствия в кухне. В ее доме.

Чаз швырнула бумажное полотенце в мусорное ведро. Джорджи даже нельзя назвать хорошенькой. Не то что женщины, с которыми обычно встречался Брэм. Она его недостойна! И не заслужила того, что у нее есть. Все знали, что это папаша сделал ее звездой. Джорджи с детства привыкла, что все лижут ей задницу и уверяют, какая она великая. Никто не лизал задницу Чаз. Никогда.