Пройдя половину расстояния до возвышения, на котором они сидели, я увидела, как он наклонился и прошептал ей что-то на ухо. Его руки дрожали – он боялся. Вот и хорошо. Так ему и надо.

Дойдя до помоста, я слегка согнула колени, словно приседая в одном из танцевальных па. Поскольку в руках у меня был тяжелый ларец, я не могла исполнить настоящий низкий придворный реверанс. Идущий рядом со мною Нико тоже остановился и отвесил церемонный поклон.

– Марианетта, – сказала королева и кивнула мне. Потом перевела глаза на Нико, и ее взгляд потеплел. При виде его она всегда будет испытывать нежность – внешне они были так похожи, что, видя его, она наверняка видела себя. – Mon cousin, – произнесла она.

– Мадам, я принесла вам серебряный ларец вашей матушки, – сказала я. – Убийца Александра Гордона сознался в своем преступлении и сейчас мертв. Вы отослали кинжал, принадлежавший ему как члену Летучего отряда, королеве Екатерине де Медичи, как напоминание о ее соучастии в этом убийстве, не так ли, мадам?

– Именно так.

– Вы, мадам, исполнили свою часть уговора, и я пришла, чтобы исполнить свою. Я также принесла с собою желтый петуший гребень и скажу вам, что он говорит мне, как вы и просили.

Королева приподняла белую руку с длинными пальцами и показала ею на золоченый столик.

– Вы можете поставить ларец на этот стол, – промолвила она. – И положить ключ. Ведь ключ у вас?

– Да, мадам.

Я прошла вперед и поставила ларец на столик. Серебро еще ярче заблестело в свете свечей и каминов. Я положила желтый цветок на крышку ларца и отстегнула от моего золотого, украшенного драгоценными камнями пояса короткую цепочку. На ее конце висел ключ. Я положила ключ рядом с ларцом и отступила.

– Мадам, – сказала я, – когда вы в Грэнмьюаре из всех цветов выбрали петуший гребень, я сказала вам, что вы встретите высокого, стройного белокурого человека.

Королева улыбнулась, посмотрела на лорда Дарнли, потом с любовью и вместе с тем по-хозяйски положила руку на его запястье.

– Я и встретила, – промурлыкала она.

Мгновение я молчала. Королева с нетерпением ждала, ее ладонь лежала на запястье Дарнли.

– Цветы говорят то, что говорят, мадам. Желтый петуший гребень представляет человека, который будет кормиться за счет вашей жизненной силы и власти, который высосет их из вас и в конце концов принесет вам смерть.

– Это колдовство!

Все в зале словно окаменели. Дарнли вырвал запястье из пожатия королевы, вскочил на ноги, подался вперед и схватил стебель петушьего гребня. Потом бросил его на пол и растоптал.

– Это колдовство! – повторил он, уже смеясь. – Мэри, любимая, ты позволила этой женщине, якобы читающей по цветам, воспользоваться твоей доверчивостью. Я бы никогда не причинил тебе вреда.

– Конечно, не причинил бы, – сказала королева. – Марианетта, вы ошибаетесь. Этот ваш петуший гребень, возможно, действительно представляет высокого, белокурого человека, но это может быть кто угодно. Очень может быть, что это король Швеции. Он – один из искателей мой руки, и у него наверняка светлые волосы.

Я склонила голову. Я предупредила ее – больше я ничего не могла сделать.

– Я прошу вас лишь об одном, мадам – будьте осторожны.

– Давай откроем ларец сейчас и посмотрим, упомянут ли король Швеции среди quatre maris. Гарри, будь добр, возьми ключ и открой ларец.

Дарнли снова шагнул вперед и взял со столика ларец и ключ. К подошве его сшитого из кожи и бархата башмака прилипли раздавленные бутоны желтого петушьего гребня. Он отпер ларец и откинул крышку.

– Voilà[119], моя Мэри, – сказал он. – Пророчества Нострадамуса в твоем распоряжении.

Королева взяла сверток, заключенный в аккуратную сетку из алых, связанных друг с другом шелковых шнуров и кроваво-красных восковых печатей. Ни одна из печатей не была сломана, сложный рисунок шнуров нигде не нарушен.

– Его не вскрывали, – промолвила она. – Значит, я первая их увижу.

Она просунула под шнуры свои длинные белые пальцы и дернула. Восковые печати громко треснули в тишине, и сетка из алых шнуров распустилась. Королева развернула сложенные листы пергамента. В зале было так тихо, что я услышала, как они зашуршали, даже несмотря на потрескивание дров в каминах.

– “Les quatre maris de Marie, reine d’Ecosse[120]», – прочла она. – Ну что ж, давайте посмотрим, кто эти четверо мужей и что месье де Нострадам написал о каждом из них.

– Мадам. – Это заговорил Нико, доселе молчавший. – Пророчества предназначены только для вас и, возможно, для ваших самых доверенных советников. С тех пор как умерла ваша матушка, за ними охотится пол-Европы. Если бы здесь находилась герцогиня Антуанетта, она бы попросила вас не зачитывать их на людях, особенно в присутствии английского и французского послов.

– Вы сами могли бы вновь стать одним из этих доверенных советников, mon cousin. Я знаю, это бы порадовало бы мою бабушку.

Я затаила дыхание.

– Думаю, нет, мадам, – ровным голосом сказал Нико. Я закрыла глаза и снова начала дышать. – Но прошу вас, отложите пророчества, не зачитывайте их теперь и посовещайтесь с вашим советом по поводу их значения.

– Только скажи мне, моя Мэри, – промолвил Дарнли, – есть ли среди этих четырех мужей я. – Его руки опять затряслись. – Само собой, я должен там быть, ведь мы так любим друг друга.

Королева молчала, пробегая глазами пергамент. Я заметила, как сошлись к переносице ее брови – что-то в пророчествах ее рассердило. Четким, твердым, как алмаз, голосом она сказала:

– Если мне захочется, я зачитаю их все. Вот первое:

Островной король и король с юга

Ведут спор за руку девочки-королевы,

которая уплывает за море.

В белом траурном наряде она выходит за принца-дельфина,

В чье ухо чужеземец вливает яд.

– Речь идет о юном короле Франции, – сказал Дарнли. – Принц-дельфин – это le dauphin[121]. Вряд ли это можно назвать предсказанием. Ведь ты с детства была предназначена ему в жены.

– Но меня смущает последняя строка, – заметила королева. – Яд в каком смысле: переносном или буквальном? И кто этот чужеземец?

– Не все ли теперь равно, моя Мэри? Прочти второе пророчество. Мы все горим желанием узнать, кто будет твоим вторым мужем.

– Оно длиннее. Я зачитаю его лишь частично.

Королева сотворит короля и победит бастарда.

Произойдет смерть, рождение и снова смерть.

В серебряном ларце найдут письма,

И будут они без имени и подписи.

– Сотворит короля! – возликовал Дарнли. – Это про меня. А бастард – это вы, Морэй.

– В Шотландии много бастардов, – бросил Морэй. Лицо его побагровело от гнева. – Смерть, рождение и снова смерть – может статься, умереть суждено вам, Дарнли, а король, которого она сотворит, будет плотью от ее плоти, ее сыном от более подходящего ей мужа.

– Письма в ларце, – вмешалась я. – Без имени и без подписи – это могут быть зашифрованные заметки вашей матушки.

– Замолчите все! – Королева явно наслаждалась всем происходящим. – Я прочту одно двустишие из третьего пророчества, чтобы вы все помучились над разгадкой.

Явившийся с моря лорд увезет королеву,

Она притворится, что он ей не мил.

Она улыбнулась.

– Это не все. Остальное я сохраню в своем сердце и обдумаю на досуге.

Дарнли попытался было выхватить у нее пророчества, но она, дразня его, встала и вытянула руку, так что пергамент оказался вне его досягаемости.

– У тебя не будет никаких других мужей – я буду последним, – сказал он. – Вероятно, Нострадамус был пьян, когда писал все это. Или нежился в постели со своей богатой женой. Не читай последнее пророчество даже про себя.

– Нет, как раз последнее я прочту. В нем только одно четверостишие.

В замке большом, где родился король,

В руки четвертого ее предадут.

Ранним утром она будет в красном,

И после более не узнает скорбей.

Внезапно в комнате наступила гробовая тишина. В четвертом четверостишии было что-то такое, от чего в жилах стынет кровь. Королева стояла молча, будто пораженная громом, казалось, прочитав слова Нострадамуса, она подпала под его колдовские чары.

– Мэри, – промолвил Дарнли. – Мэри. У тебя не будет четырех мужей, будет только два – юный король Франции и я.

Королева подняла голову и вышла из оцепенения.

– Ты прав. – Она улыбнулась. – Хорошо. Мы не станем верить этим пророчествам или продолжать их обсуждение, будь то с нашим советом или без оного. Мы сделали свой собственный королевский выбор.

И она, размахнувшись, швырнула пергамент в огонь. Таинственные чернила, которые использовал месье де Нострадам, сопротивлялись огню дольше, чем сам пергамент; секунду казалось, что его слова плывут сами собой на языках пламени. Затем красные восковые печати начали взрываться, производя яркие вспышки, и пророчества исчезли в огне.

– Зашифрованные заметки, – сказал Дарнли. – Секреты твоей матушки. Сожги их тоже, моя Мэри. Освободись от прошлого, и мы вместе будем править в новом королевстве всеобщего благоденствия.

Королева колебалась. Ларец стоял открытый, и я видела лежащие в нем бумаги. Как тщательно Мария де Гиз накапливала и хранила сведения о позорных секретах и преступлениях шотландских вельмож, дабы ее дочь могла ими воспользоваться. Как раз эти самые вельможи и окружали сейчас ее дочь, от Дарнли и его отца графа Леннокса до Морэя, Роутса, Мэйтленда и дюжины прочих. Каждый из них готов бы был пойти на убийство, лишь бы самолично завладеть секретами старой королевы; никто из них не желал, чтобы его тайны стали известны остальным.

– Сожгите их, сестра, – сказал граф Морэй.

– Да, сожгите, – подхватил Леннокс. – Прямо сейчас.

Я была потрясена – неужто все страдания и все смерти, которые принес с собою серебряный ларец, были напрасны?

– Мадам, – сказала я, – я вас умоляю. Не сжигайте эти бумаги. Сохраните их. Поместите их в надежное место и прочтите позже, когда вы будете одна. Не показывайте их никому.