– Нет, виляла! – Карла повернулась к Виви и Соне. – Ещё как виляла. И улыбалась ему, как будто ей мёдом намазано! И это несмотря на то, что он заставил реветь бедную Штеффи!

– Маленькое примечание: бедная Штеффи, с тех пор как забеременела, ревёт не переставая. Вчера она разрыдалась из-за того, что уборщица позабыла выбросить мусор из её корзины для бумаг. Бирнбаум вовсе не такой плохой, каким ты его тут представляешь.

– Для меня он был и остаётся задницей. А ты подлиза. – Карла бросила мрачный взгляд на нашего шеф-редактора и Аннику Фредеманн. – И что она в нём нашла? Могла бы подобрать себе кого-нибудь получше. До недавнего времени она была вместе с этим классным режиссёром – как бишь его звали? А до того – с тем парнем из «Формулы 1», Хайни. Ну разве это справедливо? Человек рождается дочерью богатого издателя, а в качестве подарка получает ещё и тело супермодели! Ей уже за тридцать, но разве по ней видно? Это просто отвратительно! Девчонки, пойдёмте куда-нибудь в другое место. Только давайте незаметно!

Глава 4


Никакая я не подлиза! Подлизываться совершенно не в моём характере. Я всего лишь не разделяла всеобщей нелюбви к Бирнбауму. Ведь он был прав: «Анника» – это просто катастрофа. А кто из тех, кто участвовал в создании этой катастрофы, был готов услышать такое? Разумеется, никто. Я недавно работала в журнале, поэтому моя доля вины была относительно небольшой. Возможно, по этой причине я ничего не имела против Бирнбаума.

На его дружелюбное «Доброе утро!» все, кроме меня, отозвались невнятным бормотанием типа ворчливого «гммм». Только я громко и отчётливо ответила «Доброе утро» – неужели из-за этого меня надо сразу же зачислять в подлизы?

В ожидании Бирнбаума мы все сверхпунктуально разместились за овальным столом. Настроение было подавленное. Особенно у трёх наших «ископаемых» – по их лицам казалось, что им вот-вот предстоит страшный суд.

– Я слишком стар для этого, – сказал наш арт-директор Дитхельм Блюме, который никак не мог переварить бирнбаумову критику устаревшего дизайна. – И я не позволю какому-то недозрелому фрукту указывать мне, как работать! – Господин Блюме называл «недозрелыми фруктами» всех, кто был моложе пятидесяти. Что касается сравнения с фруктом, то он сам напоминал скорее то чёрное, сморщенное нечто, которое я на днях извлекла из нашего холодильника и которое, как считал Филипп, было когда-то морковкой.

– У этой молодёжи только одно на уме, – заявила наша фоторедакторша Флизнер. Тридцати-, самое большое тридцатипятилетний Бирнбаум годился ей в сыновья и, возможно, даже во внуки. Однако мы все были уверены, что Флизнер ни разу в жизни не сделала ничего такого, что могло бы привести к беременности. – «Секси, трэнди» – в наше время они уже не в состоянии найти слов на родном языке!

Наша редакторша текстов Изольда Кёниг прогнусавила:

– Если он мне запретит Пауле, я уволюсь! – Фрау Кёниг добилась у фрау Цимперих разрешения приводить на работу свою таксу, престарелого кобелька по имени Пауле, который обычно лежал под столом и тихонько сопел.

– Бирнбаум наверняка выгонит бедного маленького пёсика из редакции, – откликнулась Марианна, ведущая раздел «Актуальные репортажи» и являющаяся моей непосредственной начальницей. – Вот увидите, Пауле покажется ему недостаточно «секси и трэнди»!

Марианна, если хотела, умела быть откровенной подпевалой: ещё совсем недавно «бедный маленький пёсик» назывался у неё «проклятущей шавкой» – после того как он изгрыз её туфли от Прада. Отношения между тремя «ископаемыми», как мы называли Блюме, Флизнер и Кёниг, и остальной частью редакции были в основном напряжёнными, но антипатия к Бирнбауму объединила всех.

– Он сказал, что мой кофе пить невозможно, – присоединилась Карла к общему хору. – Можно подумать, что меня наняли варить тут кофе!

– А теперь он даже не соизволит прийти вовремя, – подала голос Анке Клостерманн (именуемая «Клостерфрау» – монашка), которая до сих пор занимала должность заместителя главного редактора, а также вела страничку о здоровье – двойной пост с высокой степенью ответственности. В данный момент Монашка переживала климакс и никак не могла определиться, к какому лагерю примкнуть – к «ископаемым» или к нам. Для надёжности она ворчала на всех.

Большие настенные часы показали ровно десять.

Я быстро огляделась и поняла, что никто, кроме Кордулы Рот из отдела «Косметика, фитнесс и диета», не придал своему лицу приветливого выражения. А Кордула была не в счёт, поскольку после перманентной татуировки на её губах играла перманентная улыбка. Причём она этого не заказывала: процесс о возмещении ущерба за причинённое телесное повреждение всё ещё шёл.

Прежде чем минутная стрелка перескочила на одну минуту одиннадцатого, появился Бирнбаум.

После обмена приветствиями – ну, вы помните – я: «Доброе утро», остальные: «гмммм», – он захотел узнать, что мы подготовили для мартовского номера «Анники».

– Представляя свои идеи и проекты, помните о нашем девизе: «Юная, модная, современная и сексуальная». Ах да, я всё ещё точно не знаю, с каким именем какое лицо связано, так что, пожалуйста, представьтесь ещё раз.

Первой выступила Монашка с её страничкой о здоровье. Обычно её никто не прерывал, и она из года в год беспрепятственно бубнила о межпозвоночных хрящах и профилактике остеопороза, но Бирнбаум положил этому конец. Он сразу отмёл репортаж о бессоннице, хотя Монашка всячески подчёркивала, что статья не касается проблем засыпания при старческой деменции. И очерк «О малом тазе» вызвал у него возражения. Оставался репортаж о противозачаточных пилюлях, которые одновременно помогали при прыщах, а также заметка о натуральных средствах для снятия болей при менструации. Монашка глядела мрачно.Тема малого таза явно запала ей в душу.

После неё Кордула из раздела косметики рассказала нам о полезных советах для тонких волос, о кремах с фруктовыми кислотами и о диете на яблочном уксусе, части 2 и 3, и все с нетерпением ожидали комментариев Бирнбаума.

Но он, очевидно, понял, что это темы вне возраста – он только кивнул, хотя и несколько разочарованно. Кордула улыбнулась – ну да она улыбалась постоянно.

За ней пришла очередь Штеффи, которая руководила отделом «Домашнее хозяйство и творчество» – руководила, правда, издалека. С начала беременности она резко отказалась заниматься приправами, жареным и пареным, а также – во всяком случае, теоретически – лаками, красками, клеем и замазкой. Тему готовки она полностью переложила на одну из сотрудниц, а что касается творчества, то творить можно и без красок с клеем. «Мы смастерим рождественскую деревушку для подоконника: вам нужны лобзик и необработанная сосна» или «Покончим с клейстером и обоями: стены в детской можно обтянуть материей!».

Штеффи, выпятив грудь, гордо назвала свою двойную фамилию и принялась в своей обычной манере безудержно расхваливать пасхальный набор из шести предметов, в который входили свалянные из войлока пасхальные яйца, подставка в форме курицы, а также скатерть, салфетки и подушки с куриными аппликациями и огромными сатиновыми бантами – всё это было изготовлено по её эскизам студентами пошивочного факультета местного народного университета.

Дураку понятно, что это было никому не интересно.

– И главное – всё выполнено в модных цветах этого сезона: лавандовом, малиновом и топлёного молока, – заключила она, гордо двигая по столу гнездо из войлочных яиц и сиреневых кур. – Разве не очаровательно? На пятницу мы заказали фотосессию в одном чудесном антикварном магазине. Ещё мы сфотографируем пасхальное меню с семью переменами блюд, все блюда с курятиной либо яйцами.

У Бирнбаума был такой вид, словно у него началась зубная боль. Вероятно, он прикидывал, достаточно ли Штеффины куры юны, модны и сексуальны для новой линии «Анники».

– Как очарова-а-ательно! – вскричал Лерой, руководитель нашего отдела моды, и захлопал при этом в ладоши. Он всегда вёл себя так, будто только что сбежал из какой-нибудь «Клетки для безумцев». – К тому же эта цветовая гамма великолепно соответствует нашему модному репортажу «Платья и блейзеры в красках весны».

– Когда, вы говорите, начинается ваш декретный отпуск? – спросил Бирнбаум у Штеффи.

– Я ничего такого не говорила, – ответила та обиженно. Она ожидала похвалы – фрау Цимперих всегда была в восторге от её поделок.

– Но вы же беременны? – уточнил Бирнбаум. – Или просто… хм… полноваты?

– Я бы сказала, и то, и другое, – злобно пробормотала Марианна, а у Штеффи, которая за последние восемь месяцев набрала примерно столько же, сколько весит слон, слёзы брызнули из глаз.

– В основном это отёки, – выдохнула она со всхлипом. – Я ничего не могу с этим поделать!

– Как вы сказали? Когда? – спросил Бирнбаум.

– Через две недели, – высморкалась Штеффи.

– Очень хорошо. – В Бирнбаумовом голосе прозвучали нотки облегчения. Более не беспокоясь о Штеффиных всхлипываниях, он повернулся к Сабине Херц, именуемой Сердечком, тоже беременной – правда, всего месяца три.

– А вы?

– Я ухожу только через пять месяцев, – ядовито сообщила Сердечко.

– Вы тоже беременны? – Бирнбаум потёр подбородок. Мне становилось его жаль. Сам того не подозревая, он попадал в одно осиное гнездо за другим. – Я хотел, собственно, услышать, какие у вас идеи по поводу нашего репортажа про любовь-онлайн.

– Ах вот что, – сказала Сердечко немного помягче. – Ну, я подумала, что мы можем описать историю женщины, которая услышала тиканье своих биологических часов.

Бирнбаум перестал тереть подбородок и застонал.

– Наверное, это та самая женщина, которая в недавнем номере «Анники» занималась проблемой выпадения позвоночного диска? Наша целевая группа, как вы знаете…