Шимона снова ничего не ответила, а герцог, немного подумав, сказал:

— Впрочем, это не совсем так. За эти дни я узнал о вас очень много. О вашем характере, вашей натуре, вашем очаровании и… чистоте.

Он сжал руку в кулак и с силой ударил по каминной полке.

— Зная о моих чувствах к вам, неужели вы в самом деле полагаете, что можете завтра просто исчезнуть из моей жизни и я больше никогда вас не увижу? Это невозможно! Совершенно невозможно!

— И все же… вам придется… с этим смириться…

Помолчав немного, Шимона добавила:

— Впрочем, если для вас это важно… я могу обещать… не поступать на сцену.

— А тогда что же вы намерены делать? Куда идти?

— Я собираюсь… за границу.

— За границу? — как эхо повторил герцог. — Будете жить там? Неужели вы считаете, что это разумный шаг? Ведь в любой момент между Францией и Англией может снова вспыхнуть война.

— Италию она вряд ли заденет, — не успев подумать, отозвалась Шимона.

— Значит, вы намерены отправиться в Италию!

Шимона поняла, что выдала себя, и на этот раз решила промолчать.

— Мне кажется, что если вы в этом году поедете в Италию, то не сможете потом вернуться.

Он подошел к ней ближе.

— С кем вы едете? С мужчиной, который увозит вас из родной страны, от всего вам дорогого и близкого? Вы собираетесь выйти за него замуж?

Шимона глубоко вздохнула.

— Я не могу ответить на эти вопросы, ваше сиятельство. По-моему, будет разумнее, если я сейчас же отправлюсь спать.

— Возможно, это и в самом деле разумно, — возразил герцог, — но я не намерен отпускать вас, пока не получу правдивые ответы на свои вопросы.

— Мне очень жаль огорчать вас, но…

— Я ведь просил вас доверять мне.

— Мне бы тоже этого хотелось… но я не могу этого сделать… Клянусь вам, я действительно не могу, иначе… я бы так не поступила.

В ее тоне слышалась отчаянная мольба. Герцог взял Шимону за подбородок и повернул к себе ее лицо.

— Как вы можете лгать, — спросил он, с трудом сдерживая гнев, — имея такой ангельский вид?

— Я… не лгу вам…

Шимона выговорила эти слова с трудом — прикосновение пальцев герцога наполняло ее каким-то странным, дотоле неведомым ощущением.

Он, не отпуская ее лица, чуть придвинулся к ней и внимательно посмотрел в глаза.

— Вы так прекрасны! — произнес герцог. — Так удивительно, неповторимо прекрасны!..

От звука его голоса у Шимоны перехватило дыхание. В горле как будто застрял комок, мешавший ей говорить. Словно желая оградить себя от чего-то, Шимона беспомощным жестом вытянула вперед руки.

— Пожалуйста, прошу вас… — умоляла она. — Вы меня пугаете…

Герцог отпустил ее подбородок.

— Я вовсе не хотел напугать вас. Просто вы сводите меня с ума!

Огонь, вспыхнувший в его глазах, заставил Шимону затрепетать всем телом. С трудом овладев собой, она, запинаясь, сказала:

— Вы… вы скоро забудете меня… Позвольте, ваше сиятельство… поблагодарить вас… за вашу доброту…

— И это все? — воскликнул герцог. — Ну что еще я могу сказать? Как мне убедить вас, чтобы вы не уходили?

— Я должна идти, — твердо сказала Шимона. — Нам больше… нечего сказать друг другу… Не делайте наше расставание… еще тяжелее…

— Но почему, почему? — воскликнул герцог. — Почему вы не можете рассказать мне правду о себе? Что за тайну скрываете?

Шимона отвернулась от него и взяла с дивана конверт.

— Спокойной ночи, ваше сиятельство…

— Если вы действительно намерены никогда больше со мной не встречаться, — сказал герцог, — и твердо решили уехать за границу, где я не смогу вас найти, позвольте мне хотя бы поцеловать вас на прощание!

Шимона ничего не ответила, а герцог добавил с горькой улыбкой:

— По-моему, я не многого прошу. И уверяю вас, я впервые в жизни обращаюсь к женщине с подобной просьбой!

Взглянув на встревоженное личико Шимоны, он проникновенно произнес:

— Наверное, вас еще не целовал ни один мужчина, и я готов отдать свою бессмертную душу за право быть первым!

«Я не должна его слушать, — как заклинание твердила про себя Шимона. — Надо немедленно бежать отсюда!»

Она попыталась думать об отце, но почему-то в ушах звучал лишь умоляющий голос герцога, а из всех ощущений осталось только то странное чувство, которое овладевало девушкой в его присутствии.

Она взглянула на герцога и поняла всю тщетность своего сопротивления.

Его глаза притягивали Шимону с неодолимой силой. Казалось, их связывает что-то неведомое, чему она не могла подобрать названия, но это, несомненно, было чудом, которого она никогда раньше не испытывала.

Герцог приблизился и очень нежно, как будто боясь снова напугать Шимону, обнял и привлек ее к себе.

Внутренний голос подсказывал девушке, что она не должна подчиняться ему, но не могла этого сделать.

В том, что сейчас происходило между нею и герцогом, была некая неизбежность, как будто само небо руководило ими обоими.

— Как вы прекрасны! — пробормотал герцог, и в следующую минуту его губы прикоснулись к губам Шимоны.

Поцелуй был сладостным и нежным. Шимона не только не испугалась, но, напротив, почувствовала себя в объятиях герцога уютно и спокойно.

Но вот его губы стали настойчивее. В это мгновение Шимона ощутила, как ее переполняет ощущение чистого восторга и радости почти неземной, о которой она когда-то читала в романах, но никогда не думала, что испытает подобное сама.

Казалось, гостиная куда-то исчезла. Не было больше ни теплоты ровно горящего огня в камине, ни слабого аромата цветов, ни света свечей в канделябрах.

Вместо всего этого возникло небо, усыпанное мириадами звезд, а под ним — лишь они двое, мужчина и женщина, которые нашли друг друга в необъятной вселенной, преодолевая пространство и время.

Герцог теснее прижал Шимону к себе. Его губы стали более властными и настойчивыми, но в то же время в его поцелуе была невыразимая нежность, полностью вытеснившая страх из его души.

Сколько длился этот сладостный поцелуй, Шимона не знала — она потеряла ощущение времени.

Опомнилась она, только когда герцог оторвался от ее губ и поднял голову. Она же осталась пребывать в каком-то волшебном оцепенении, как будто еще не вернулась с небес на землю.

На минуту глаза Шимоны встретились с глазами герцога.

Но уже в следующее мгновение она круто повернулась и, проговорив что-то бессвязное, ринулась вон из комнаты, оставив герцога в одиночестве. Он отрешенно смотрел на дверь, которая закрылась за ней.


Шимоне пришлось изрядно подождать на крыльце, пока на ее неоднократный настойчивый стук наконец не откликнулась Нэнни и не открыла дверь.

— Моя дорогуша! — воскликнула старая кухарка, когда увидела, кто стоит на пороге. — Вот уж не думала, что это вы! Однако ранехонько вы вернулись — еще ведь нет шести часов.

— Да, я знаю, — машинально проговорила Шимона.

Она вошла в дом. Следом за ней кебмен, доставивший ее с Беркли-сквер, внес вещи Шимоны — небольшой сундучок.

Она расплатилась. Когда кебмен ушел, Нэнни спросила:

— Что случилось? Почему вы здесь в такой час?

— Все в порядке, — успокоила старушку Шимона. — Мне хотелось попасть домой как можно скорее. Я достала денег, Нэнни! Теперь мы сможем поехать в Италию, как только папа немного окрепнет.

Нэнни ничего на это не ответила, и Шимона в тревоге спросила:

— Почему у тебя такой вид? Что с папой?

— Не нравится мне, как он выглядит, — покачав головой, ответила старушка. — Доктор приходил вчера, обещал зайти еще раз сегодня утром, но не буду врать — похоже, ваш отец угасает.

— Я сейчас же поднимусь к нему.

Шимона нетерпеливым движением сдернула с себя плащ, кинула его на стул и взбежала по лестнице.

Комната отца была погружена в темноту.

Девушка отодвинула шторы. Сквозь стекла стал виден серый туманный свет раннего утра.

Теперь она наконец смогла рассмотреть отца. Он лежал, бессильно откинувшись на подушки, и, глядя на него, Шимона поняла, что Нэнни сказала правду.

В лице Красавца Бардсли появилась некая прозрачность, чего никогда раньше не наблюдалось.

Он всегда отличался худобой, но сейчас его щеки как будто совсем провалились, а под глазами пролегли глубокие черные тени. Весь облик Красавца Бардсли наводил на мысль о том, что дни его и впрямь сочтены.

Шимона долго стояла и смотрела на отца, но он так и не проснулся. Тогда она поправила огонь в камине и тихонько вышла из комнаты.

Нэнни в этот момент вносила наверх сундучок Шимоны.

— А что, папа сильно кашлял эти дни? — удрученно спросила девушка.

— Немного во сне, — ответила Нэнни, — и очень сильно — когда просыпался. Доктор дал хозяину какое-то лекарство, и он почти все время дремал. Даже не заметил вашей отлучки из дома!

— Надо убедить папу хоть немного поесть, — решительно произнесла Шимона.

Однако это оказалось очень трудной задачей. Шимона попыталась уговорить отца съесть хотя бы легкий завтрак, но он лишь выпил чашечку кофе, а на все остальное отрицательно покачал головой.

— Тебе нужны силы, чтобы поправиться. Ну пожалуйста, постарайся хоть чуть-чуть поесть, папочка!

— Я… устал, — проговорил Бардсли отрешенным тоном. — Слишком устал… Не могу ни думать… ни играть…

Однако слово «играть» словно задело какую-то чувствительную струну в слабеющем сознании артиста, и он продолжал уже другим тоном:

— Но я должен играть! Наверное, меня сегодня ждут… в театре?..

— Только не сегодня, папочка, — успокоила отца Шимона. — Сегодня ведь воскресенье!

Это была неправда, но девушка надеялась таким образом удержать отца в постели. Увидев, что он снова опустился на подушки, она с облегчением вздохнула.