Барбара Картленд
Честь и бесчестье
Глава 1
— Как ты себя чувствуешь, папа?
— Все… будет… хорошо… — с усилием выдохнул Красавец Бардсли.
Однако вопреки этим обнадеживающим словам он с огромным трудом опустился на стул в своей гримерной, и лицо его, отраженное в зеркале, выражало отчаяние.
Шимона, стоявшая у него за спиной, пребывала в замешательстве: что же теперь делать?
Приступ кашля, который настиг ее отца в тот момент, когда они вдвоем проходили через служебный вход в театр, казалось, отнял у него последние силы.
Не тратя лишних слов, Джо Хьюитт, костюмер Красавца Бардсли, принес своему патрону стакан бренди с водой и поставил на туалетный столик, где в беспорядке громоздились коробочки с гримом, кремами и мазями, пуховки и заячьи лапки.
Поднести стакан к губам Красавцу Бардсли удалось лишь двумя руками.
Несколько глотков напитка, казалось, немного взбодрили его, и слова, обращенные к дочери, прозвучали уже гораздо спокойнее:
— Ты не должна была приходить сюда.
— Я ни за что не оставлю тебя, папа, — решительно возразила Шимона. — Ты знаешь не хуже меня, что тебе сегодня вообще не следовало бы играть.
Красавец Бардсли промолчал — им обоим было слишком хорошо известно, что он мог бы возразить на это.
Он должен работать.
И не только потому, что на его актерское жалованье существовали он сам и его дочь, но и потому, что примерно через неделю в Королевском театре «Друри-Лейн» будет решаться вопрос о назначении ему пенсии.
Трясущимися руками Красавец Бардсли достал из жилетного кармана часы.
— У вас еще масса времени, мистер Бардсли, — успокаивающим тоном произнес Джо Хьюитт, делая вид, будто поверил, что хозяина тревожит именно это.
Красавец Бардсли глубоко вздохнул.
Все трое прекрасно понимали состояние актера, Даже облачение в костюм Гамлета стоило ему немалых трудов. Но Шимона надеялась, что привычная обстановка сцены и особенно аплодисменты горячих поклонников придадут отцу новые силы. С текстом, конечно, никаких затруднений не будет — ведь Бардсли уже много лет, и блистательно, играл эту роль.
В эти минуты Королевский театр «Друри-Лейн» заполнялся публикой, которая не сомневалась, что Красавец Бардсли — один из самых прекрасных актеров, когда-либо ступавших на подмостки «Старого Друри».
Они пришли насладиться игрой любимого артиста, хотя сам театр в настоящее время переживал не лучшие времена.
Миссис Сара Сиддонс[1], властвовавшая здесь подобно королеве в течение двадцати одного года, отбыла из Лондона на отдых, а когда вернулась, предпочла родному театру сцену «Ковент-Гарден».
Найти актрису, способную заменить миссис Сиддонс, представлялось трудностью почти непреодолимой.
Но когда на афише стояло имя Красавца Бардсли, публика по-прежнему ломилась в зал. Жаль только, что состояние здоровья самого актера не всегда позволяло ему в полной мере оправдывать ожидания зрителей.
Наклонившись за коробочкой с гримом, Бардсли увидел в зеркале отражение Шимоны.
— Ты не должна была приходить сюда, — повторил он. — Тебе ведь известно — я не хочу, чтобы кто-нибудь увидел тебя в театре.
— Вот пусть Джо никого к тебе и не пускает, — со смехом парировала Шимона. — И потом, папа, ты бы лучше отдыхал между актами, вместо того чтобы принимать праздных посетителей.
— Я обещал твоей матери, что ты не будешь иметь ничего общего с театром, — продолжал настаивать Красавец Бардсли.
— И мы ни за что не нарушим ее волю, — заверила его Шимона. — Но я уверена — мама сама не позволила бы мне оставить тебя в таком состоянии. Ты ведь болен!
Она снова взглянула на отца и тихо спросила:
— Может быть, лучше все же отменить представление?
Основания для тревоги, несомненно, имелись: Красавец Бардсли был бледен как полотно, губы его посинели, глаза полуприкрыты — он даже с трудом поднимал веки.
— Ни за что! — страстно возразил он и потребовал:
— Ради Бога, Джо, дай мне еще немного бренди!
Костюмер схватил пустой стакан и ринулся к столу с напитками, на котором стояло несколько бутылок и огромное количество бокалов.
Шимоне было хорошо известно, что львиная доля доходов ее отца уходила на приемы для светских щеголей — неизбежной свиты любого знаменитого актера.
Помимо этого, Бардсли частенько угощал членов труппы, которые, по его мнению, нуждались в помощи, а иногда просто в глоточке чего-нибудь возбуждающего.
По меньшей мере три четверти еженедельного жалованья Красавца Бардсли перекочевывало в карманы тех, кто сумел разжалобить его душещипательной историей о своих несчастьях или действительно пребывал в нужде.
Многие собратья-артисты имели все основания благословлять Бардсли за то, что он спас их от нищеты, голода или тюрьмы.
Любой обнищавший актер или актриса могли быть уверены в получении помощи в память о тех днях, когда они вместе играли на сцене, или просто потому, что не накормить, не обогреть и не оплатить долгов собрата по профессии известный актер просто не мог.
Увы, в результате подобной щедрости страдала прежде всего семья — жена и дочь Бардсли.
Несмотря на то, что уже многие годы он получал очень высокое жалованье, сбережений у него не было. Тратилось все до последнего пенни, причем в основном на товарищей по профессии.
И все же, глядя на отца сейчас, Шимона знала: ни за что она не хотела бы видеть его иным.
Даже в эту минуту, больной, с трудом ворочавший языком, он был поистине великолепен.
Его обаяние завораживало публику, а глубокий грудной голос, казалось, проникал в сердца тех, кто ему внимал.
От второго стакана бренди щеки Красавца Бардсли слегка порозовели, и, когда костюмер ловко снял с него пиджак и жилет, актер начал накладывать грим уже более уверенной рукой.
Сын викария в приходе города Бат, Красавец Бардсли (при крещении ему было дано имя Бьюгрейв[2]) в шестнадцать лет убежал из дома, чтобы поступить на сцену.
Он был поистине одержим театром, который в то время достиг в Бате небывалой славы и вслед за лондонским был удостоен звания «королевского».
Актеры и актрисы, выступавшие на его подмостках, нашли в лице юного Бардсли самого преданного и страстного поклонника.
Оказавшись в Лондоне, Красавец Бардсли в течение нескольких лет играл небольшие роли в различных театрах, включая «Друри-Лейн», а затем возвратился в свой родной город.
Отца в городе уже не было — он получил приход в другом месте. В местном же театре работали молодые актеры, которым со временем суждено было прославить родину своими талантами.
Джон Гендерсон[3], в течение пяти лет работавший в Бате, вскоре отправился в Лондон. Он по праву считался достойным преемником великого Дэвида Гаррика[4] и впоследствии стал ведущим актером Англии.
В свое время Гендерсон был настолько поражен несравненной игрой молодой актрисы бирмингемского театра, что рекомендовал директорам театра Бата нанять ее.
В тот момент этой актрисе приходилось нелегко — после нескольких неудачных сезонов в «Друри-Лейн» Гаррик уволил ее. Вот почему она с радостью ухватилась за предложение Гендерсона. Еще бы — предстать перед столь взыскательной публикой, коей всегда слыли обитатели Бата!
На этот раз ее Ждал отнюдь не провал.
Напротив, дебют Сары Сиддонс в Бате оказался подлинным триумфом!
Она имела феноменальный успех, особенно в трагедийных ролях.
Будучи женщиной умной, миссис Сиддонс всегда стремилась найти таких партнеров, которые, выступая с нею вместе, выгодно оттеняли бы ее собственную игру.
Поэтому неудивительно, что знаменитая актриса благосклонно отнеслась к молодому Бардсли — ведь его прозвали Красавцем совсем не случайно.
Самой Саре Сиддонс суждено было стать величайшей трагической актрисой, когда-либо выступавшей на английской сцене.
Она была необычайно красива и стройна, но даже эти несомненные достоинства отходили на второй план перед ее несравненной игрой. Сила воздействия на зрителей, которой обладала эта женщина, была поистине непостижима.
Когда миссис Сиддонс решила вернуться на сцену, где в свое время потерпела жестокую неудачу — в Королевский театр «Друри-Лейн», — с нею был и Красавец Бардсли. Происходили эти события в далеком 1782 году.
Отец часто рассказывал Шимоне, как это было.
— Когда во время репетиции миссис Сиддонс вышла на сцену, она была в полуобморочном состоянии, — вспоминал актер. — Но мало-помалу пьеса — она называлась «Изабелла, или Роковая свадьба» — захватила актрису, и вскоре, глядя на ее игру, прослезились даже собратья-актеры.
— Особенно убедительна была миссис Сиддонс в финальной сцене, — продолжал Красавец Бардсли. — Она так достоверно изображала женщину, сраженную смертельным недугом, что ее восьмилетний сын Генри — он и в пьесе играл ее сына — вправду решил, что его мать тяжело больна. Мальчик оглушительно заревел, пришлось даже прервать репетицию и подождать, пока миссис Сиддонс его успокоит.
— А теперь расскажи о премьере, папа, — обычно просила Шимона, хотя слышала эту историю уже сотни раз.
Красавец Бардсли в ответ заходился смехом.
— Публика буквально заливалась слезами, — говорил он, — аплодисменты начались еще до того, как упал занавес после последней сцены.
И, улыбнувшись сладким воспоминаниям, продолжал:
— Мне кажется, овации просто оглушили нас, а миссис Сиддонс была так взволнована, что с трудом доиграла эпилог. Она кланялась бессчетное количество раз, но аплодисменты все не смолкали.
В течение последующих двадцати с лишним лет Красавец Бардсли неизменно появлялся практически в каждой пьесе, где Сара Сиддонс играла главную роль.
"Честь и бесчестье" отзывы
Отзывы читателей о книге "Честь и бесчестье". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Честь и бесчестье" друзьям в соцсетях.