Я пожала плечами и с деланной неохотой сказала:

— Это был один мерзавец… он мне все время звонит. Я все забываю сдать его копам. Сначала звонил в редакцию. Потом домой. А теперь уже и сюда добрался. Узнаю, кто ему мои телефоны выболтал — не знаю, что сделаю…

— А что ему нужно? — проявила любопытство мамуля.

— Как будто вы не знаете, мама, что ему нужно! — целомудренно вздохнула я и потупилась. — Что всем этим подонкам нужно? Звонят, говорят сальности, провоцируют женщин на реакцию… и получают от этого моральное и физическое удовлетворение. Что-то вроде эксгибиционистов, которые распахивают плащик перед испуганными школьницами… Да ну его! Давайте лучше быстренько здесь все приберем и пойдем спать. Утро вечера мудренее.

— Ну, я думаю, вы и без моей помощи справитесь, — объявила мамуля, царственно поднимаясь с распоротого пулями дивана. — Я сварю кофе — если кто-то еще хочет, говорите сразу. А потом пойду к себе и еще немного поработаю над повестью.

Я подумала, не выпить ли мне тоже кофе. Сна, надо сказать, не было ни в одном глазу, но я понимала, что у меня просто еще не прошел нервный шок. А что будет потом — подумать страшно. Если я завтра буду разваливаться на куски, жизнь никому не покажется медом — уж что-то, а держать сотрудников в строгости я умею…

Но тут я вспомнила, что собиралась назавтра взять выходной, так что смогу спать весь день — во всяком случае, до полудня точно, а потом надену старенькие шорты поверх купальника и через лес сбегаю к горной речке, окунусь пару раз — и буду как новенькая.

Вот так примерно я мечтала, когда заметила, что Ян уже довольно давно сидит передо мной на полу в позе почтительного пажа и что-то говорит, неотрывно глядя мне в глаза. Видимо, у меня был отсутствующий вид, потому что на его лице я заметила признаки беспокойства.

— Простите, — спохватилась я и машинально прикрыла коленку. Вернее, попыталась прикрыть, что при моей юбке и при мамулиных глубоких продавленных креслах было изначально безнадежным делом. Ян бросил невольный взгляд вниз и слегка покраснел. Надо же, какая неиспорченность! Держу пари, что он и в глаза-то мне смотрел, чтобы не видеть всего остального.

— Я немного задумалась, — пояснила я беспечно и слегка повела плечами. Это получилось у меня совершенно непроизвольно, я всегда так реагирую на мужские взгляды, но пуговица на блузке только этого и ждала — она не просто расстегнулось, что еще как-то можно было бы понять, — нет, она предательски отлетела и закатилась куда-то. Я попыталась проследить траекторию ее движения, но тут Ян перестал держать себя в руках, и нам стало не до пуговицы.

Впрочем, я минут через пять опомнилась и зашипела, отдирая от себя его горячие руки:

— Нет, не здесь же, черт тебя дери, мамуля может войти!..

Следующие минуты две или три рот у меня был залеплен поцелуем, а когда я, наконец, вывернулась и вскочила, было уже поздно: в дверях стояла мамуля.

— Все-таки кто-нибудь хочет кофе? — спросила она, пронзив меня ледяным взором. — У меня там осталось примерно на полторы чашки.

Ян, смущенно держась за моей спиной, чтобы не шокировать пожилую леди своим… хм… недвусмысленно мужественным видом, пролепетал что-то насчет полного согласия получить всего полчашки, а я, придерживая на груди распахивающуюся блузку, опустила голову и, как нашкодившая школьница, выскользнула мимо застывшей в позе холодного презрения мамули в коридор и оттуда — на кухню.

За кофе мамуля подчеркнуто обращалась только к Яну, так и лучась при этом дружелюбием и гостеприимством. Она давала нам обоим понять, что виновницей непристойной сцены считает исключительно свою распутную дочь, в чьи коварно расставленные сети попался белоснежный агнец. Сколько я себя помню, она всегда так поступала. Разуверившись в том, что ей удастся когда-нибудь сделать меня безупречной, мамуля решила, что придется жить с тем, что есть — что выросло, то выросло, как говорится. Я знаю, что она была бы гораздо счастливее, если бы я была тихой дурнушкой в очках, с прыщиками на носу и короткими кривыми ногами. По крайней мере, тогда ей не пришлось бы за меня беспокоиться. Да и воспитательный процесс по созданию стопроцентной леди из гадкого утенка шел бы куда успешней, если бы утенок был в наличии…

Покончив с кофе, мамуля благосклонно улыбнулась Яну, который предупредительно поднес зажигалку к ее очередной сигарете, и сказала:

— Пора, наверное, подумать о ночлеге. Вы не возражаете, если вам придется сегодня ночевать в гостиной? Все равно в этом доме нет другого места. Не сочтите за труд, Ян, подняться на чердак и взять в среднем ящике комода два комплекта постельного белья. Полосатый комплект — для вас… И там, в углу, стоит раскладушка. Если бы вы были столь любезны и принесли ее ко мне в кабинет, я была бы вам очень благодарна.

Ясно. Мамуля хочет, чтобы я сегодняшнюю ночь провела у нее на глазах.

Ян поспешно выразил полное согласие принести все, что угодно, и отправился на чердак. Послушав, как под его ногами заскрипела лестница, мамуля неожиданно повернулась ко мне и, пристально глядя мне прямо в глаза, сказала:

— А теперь скажи мне, что за бумажку ты подняла с пола в гостиной и спрятала под обложку своей записной книжки?

Глава 7

Я, в общем-то, так и знала, что от мамулиного острого взгляда ничто не укроется: она, несмотря на всю свою неприспособленность к реальной жизни, порой бывает невероятно наблюдательна. Отрицать наличие записки было бесполезно, и я молча встала, пошла в гостиную, взяла с кресла свой растрепанный блокнот, завалившийся за подлокотник во время нашей с Яном любовной коллизии, и вернулась в кухню.

Мамуля ждала, нетерпеливо постукивая мундштуком по ногтю указательного пальца.

Я достала бумажный комочек из-за обложки и протянула ей. Она развернула записку, впилась в нее ястребиным взором, потом молча сунула в пепельницу и подожгла.

Ян шумно спускался по лестнице, раскладушка цеплялась за перила в узком проеме, бумажка догорала, и мамуля быстро растерла обгорелые клочки и вытряхнула пепельницу в мусорное ведро под мойкой.

Когда Ян появился в дверях, мы обе вели себя абсолютно непринужденно: мамуля стояла спиной к двери, наливая в чайник воду из-под крана, а я собирала со стола грязные чашки.

— Вот, — сказал Ян, опуская раскладушку на пол. — Куда ее поставить?..

— Отнесите, пожалуйста, в мой кабинет, — приветливо сказала мамуля, ставя наполненный чайник на плиту. — Маша вас проводит.

При этом она прищурилась в мою сторону, чтобы и мне, и ему сразу стало ясно, что никаких вольностей в своем кабинете она не потерпит. Ян бледно улыбнулся и поднял раскладушку на плечо. Я забрала у него постельное белье и, протискиваясь мимо в дверном проеме, чтобы указать дорогу, слегка задела его бедром. Бедный Джеймс Бонд ощутимо вздрогнул, что, кажется, не укрылось от мамулиного взора: я услышала, как она сурово хмыкнула.

В кабинете Ян, старательно не глядя в мою сторону, начал раскладывать шаткое ложе там, где я ему указала. Это было несложно, но наш гость возился намеренно долго, может быть, ожидая, что я ему что-нибудь скажу. Но я молчала, глядя на его склоненную спину и красивые широкие плечи. Все-таки судьба ко мне сурова, господа. Такой мужчина!.. Такой красивый, стройный, с такими глазами!.. С такими зубами, бровями, с такой фигурой… И, кажется, все-таки авантюрист и гад. Других на моем жизненном пути почему-то не встречается. Какая несправедливость!.. Взять хотя бы Калугина, или того аспиранта из нашего института, который потом оказался двоеженцем, а прикидывался погрязшим в науке холостяком… Или вспомнить тренера Лео в спортивном зале, который я начала посещать прошлой весной. Сплошное обаяние и сто восемьдесят фунтов загорелых мышц. Весь — воплощение спортивности, чистоты помыслов и дружелюбия. Что вы думаете? Оказался голубым, как небо над Флоридой…

Я не знала, в чем именно Ян со мной нечестен, но чувствовала, чувствовала, что здесь что-то не так… Да и коленка продолжала болеть — а это, господа, безошибочный признак грядущих неприятностей.

Ян, наконец, закончил свою возню с раскладушкой и выпрямился. Волосы упали ему на лоб, и весь его вид напоминал обиженного мальчишку. Мне страшно захотелось его поцеловать. Ну, да, я понимаю, что в таких обстоятельствах это было бы, по меньшей мере, неразумно, и я этого, конечно, не сделала, но где-то возле желудка засел червячок и точил меня изнутри, точил… Ян бросил на меня тоскливый взгляд, я ответила вежливой улыбкой, он забрал свой комплект белья и ушел.

Через пять минут появилась мамуля, села в серое вертящееся кресло перед компьютером и выжидательно взглянула на меня. Я как раз закончила стелить постель и со вздохом опустилась на раскладушку, потирая злосчастную коленку.

— Итак?.. — сказала мамуля, понизив голос. — Что ты на все это скажешь?

— Я, вообще-то, вас хотела спросить о том же, — призналась я. — Лично я пока блуждаю в потемках. Одно только несомненно: любовную линию следует исключить. Я еще допускаю, что отчаявшаяся жена, любовница, любовник жены или муж любовницы могли в припадке ярости зарезать Яна… ну, то есть, его брата, перепутав с Яном. Но выследить его здесь и открыть стрельбу… Нет, это, по-моему, совершенно невозможно. По тем же причинам можно сразу исключить всяческих претендентов на мое драгоценное внимание. Я уже говорила вам, что это сомнительно даже без стрельбы, а уж со стрельбой…

— Значит, остается одно, — заключила мамуля. — Деньги. И, видимо, очень большие деньги. Сюда же можно отнести разного рода контрабанду, наркотики и тому подобное. Признайся честно: ты как-нибудь, хоть краем, касалась таких вещей?

— Да вы что?! — вскинулась я. — Мама, как вы могли подумать?.. К тому же — при чем здесь я? Если речь идет о наркотиках и другой такой же нелегальщине, это само по себе является достаточным поводом для поножовщины, стрельбы и всех этих бандитских штучек. А то, что я оказалась замешанной — так это просто моя дурацкая планида…