Джеффри Чарльз опустил взгляд на руку.

— Кто знает? Это случилось только в прошлом апреле. Так что, может, ещё придет в норму. Но вообще-то, не считая того, что я не могу растопырить пальцы, это не доставляет особых неудобств. Указательный палец не задет.

Джордж оглядел пасынка. Трудно было признать в этом высоком, худом мужчине с суровым лицом чувствительного, пухлого и избалованного мальчика, которого он воспитывал много лет назад. По крайней мере, поначалу пытался. До женитьбы на Элизабет, ещё даже до гибели Фрэнсиса, Джордж изо всех сил пытался угодить мальчишке, покупал ему подарки, чтобы подольститься к матери, ублажая её сына. Даже после свадьбы он старался подружиться с Джеффри Чарльзом, пока ссора из-за Дрейка Карна, брата Демельзы Полдарк, не положила конец этим попыткам.

Теперь, при встрече через такой долгий промежуток, чем меньше разговоров, чем лучше. У них не было ничего общего, не считая старых гранитных камней Тренвита. Их единственный общий интерес умер почти четырнадцать лет назад, оставив малышку пяти дней от роду.

— Что ж, наконец-то на войне дела обернулись в нашу пользу, — сказал Джордж. — Этот ваш Веллингтон наверняка доволен собой.

— Наверняка. Хотя самодовольным его не назовёшь. Перемирие ещё действует?

— Да. И подозреваю, продлится, пока Наполеон собирает новую армию после зимнего поражения в России.

— У меня уже почти две недели нет свежих новостей, — сказал Джеффри Чарльз. — Если перемирие с Австрией и остальными продолжится, это означает, что сейчас лишь армия Веллингтона на полуострове выступает против французов.

— Именно так думают многие. Как ты и сказал, тут мало причин для самодовольства.

Женщины продолжили щебетать, а мужчины замолчали. Даже в этом коротком обмене репликами нечто в тоне Джорджа или выборе слов задевало Джеффри Чарльза. Джордж всегда критиковал Веллингтона, который на короткий срок получил одно из принадлежащих Джорджу мест в парламенте и оставил его, даже не поблагодарив, а Джордж никогда не забывал пренебрежительного отношения. Джеффри Чарльз это знал, знал он также, и что Джордж всегда критиковал решение послать британские войска в Португалию и Испанию.

— Что ж, — сказал он, распрямляя длинные тощие ноги, — думаю, нам пора. Поездка займет пару часов, надо полагать... Амадора...

— Уже уходите? — спросила леди Харриет. — Не пообедав? Я этого не позволю. В противном случае я буду считать, что вы не выносите свою мачеху.

— Ох, ничего похожего, мэм! Совершенно наоборот! Но у нас будет много дел в Тренвите до темноты...

— Так сделаете их при свечах. Что подумает матушка Амадоры, если узнает, что мы её выгнали? — Харриет встала. — Лежать, блохастые мерзавцы, это не повод для веселья! — Она посмотрела на мужа, который пытался сдержать сердитый взгляд. — Обед подадут пораньше, для удобства гостей. Но сначала вы должны посмотреть на мой зверинец, всего на полчасика.


II

За обедом они ни о чём не спорили. Джеффри Чарльз размышлял, что отчим в целом преуспел, и также заметил, что леди Харриет играет далеко не подчинённую роль, как его мать. Ссор и шума здесь хватало. Привлекательная женщина, скорее красивая, чем миловидная. И молодая. Он готов поклясться, что она старше его самого всего на несколько лет. Леди Харриет знала толк в молодых людях, он это понял. В силах ли Джордж её удовлетворить и воспрепятствовать её измене? Если ей взбредёт в голову, то уже ничто её не остановит. Ведь Джордж стареет; на щеках обозначились морщины, волосы поседели и поредели.

За столом также сидела Урсула, крепкая девочка почти четырнадцати лет, с толстой шеей и такими крепкими бедрами, что даже юбки оттопыривались; но никакой дряблости, одна тугая плоть, готовая хорошо послужить ей в жизни. Джеффри Чарльз едва верил глазам, что его стройная, изящная мать-аристократка породила эту девочку. Немногословная Урсула неловко сделала перед Амадорой реверанс, подставила щёку усатому Джеффри Чарльзу и всецело сосредоточилась на главном: поглощении пищи.

Валентин, как объяснил Джордж, ещё не приехал из Кембриджа. Его ожидают в следующую среду, если он соблаговолит взять экипаж, а не транжирить деньги в Лондоне. На Пасху он и вовсе не приехал, а провёл каникулы в Норфолке с лордом Ридли, его новым дружком, самодовольно заявил Джордж. Получается, последний раз он приезжал на Рождество. Тогда он — с добровольного согласия Харриет — и перевернул дом вверх тормашками. Радостная весть об отступлении Наполеона из Москвы свела всех с ума.

— Которое должно окончательно завершиться осенью, — добавил Джеффри Чарльз. — Но Наполеон имеет влияние на французов. Те боготворят его; так что когда он призовёт новых людей, чтобы восполнить поредевшие полки, соберутся тысячи — и старики, и шестнадцатилетние юнцы.

— Без особой охоты, как мне сказали, — высказалась Харриет. — У них нет выбора. Во Франции объявлена всеобщая воинская повинность.

— Это не умаляет величия Наполеона, — сказал Джордж. — Он подмял под себя весь мир. По сравнению с ним наши политики, генералы, мелкие короли и императоры, выступающие против него, просто жалкие муравьи.

— Вероятно, ты удивишься, — заговорил Джеффри Чарльз, — но те, кто выступают против него, как раз испытывают восхищение и уважение к нему, в частности, наши солдаты. Но победить его все-таки необходимо. Пока он правит во Франции как император, не будет мира, безопасности, надежды на прочное урегулирование, которое освободит другие народы.

— Полагаю, поражение в России послужило ему хорошим уроком, — заявил Джордж. — Теперь он станет более сговорчивым. Если Каслри будет начеку, то мы с честью добьемся мира, и необходимость в сражениях отпадет.

— Ты вернешься в свой полк? — спросила Харриет.

— В скором времени, — ответил Джеффри Чарльз с натянутой улыбкой. — Когда привык так долго сражаться, хочется снова оказаться на поле боя.

После недолгого молчания она спросила:

— А Амадора?

— Вернётся со мной в Испанию. Но только через несколько месяцев.

— Вы приехали на таких старых клячах. Их колени не дрожали в пути? Позволь одолжить кое-кого посильней и покрепче. Как ты заметил, у нас предостаточно лошадей. Верно, Джордж?

— Да, — согласился Джордж.

— Благодарю вас, мэм; вы очень любезны. Мы наняли лошадей в конюшне Гринбэнка. Но мы и так справимся...

— Но к чему такие усилия? Завтра слуга приведёт их обратно. Вы можете взять двух лучших лошадей на время вашего пребывания здесь.

— Благодарю, — просияла Амадора. — У нас в Испании тоже есть хорошие лошади.

— Знаю. Уж конечно, мне это известно! В любом случае, мои лошадки с ума сходят в это время года. Я буду тебе многим обязана, если избавишь меня от них.

— Церковь Сола и кладбище, — заговорил вдруг Джордж, — в скверном состоянии. Ты, наверное, считаешь, что Росс Полдарк оказывает денежную или иную поддержку, но нет. И дело тут не в христианском учении, это вопрос долга перед обществом. Когда я жил в Тренвите, и, разумеется, когда там жил твой отец, мы приняли на себя обязательства. Но теперь всё изменилось. Последний раз, когда я был на могиле твоей матери, она очень заросла и...

— А могила отца?

Резкий вопрос. Когда женщина дважды выходит замуж и потом умирает, следует ли её хоронить рядом с первым мужем, даже если второй супруг заплатил и руководил похоронами? Это была больная тема для Джеффри Чарльза — отец похоронен в семейном склепе, а мать отдельно, в тридцати ярдах.

Джордж решил всё-таки не дразнить гусей:

— И могила твоего отца, разумеется. Я хочу, чтобы ты поселился в Тренвите, чтобы появился хозяин, который присматривает за владениями. Сейчас Полдарки из Нампары совершенно ими пренебрегают. И Оджерс — между прочим, их выдвиженец — уже одряхлел, и по всем правилам его следует снять с должности.

— Всё настолько скверно?

— Рассказывают, что теперь, когда он поднимается на кафедру прочесть проповедь, жена привязывает его за ногу, чтобы не бродил где попало во время речи.

— Прямо как мой дядюшка-холостяк, — заявила Харриет. — Когда он ходил в церковь, то всегда брал с собой ручного шакала и сажал рядышком, чтобы тот разбудил его, когда проповедь завершится. К несчастью, шакал тоже засыпал, и неудивительно, что храп был таким громким. Временами священник с трудом мог продолжать проповедь.

— Не знал, что можно приручить шакала, — удивился Джеффри Чарльз.

— Приручить можно, нужно только набраться терпения. Когда-то у меня был медвежонок, но он умер... У моего кузена есть змея. — Она подняла чёрные брови в сторону Джорджа и хрипло рассмеялась. — Видишь, Джордж, какими раздражающими могут быть мои питомцы.

— Я уже основательно привык к твоим питомцам, — сказал в ответ Джордж. — Миссис Полдарк, выпьете чая?

Это послужило им знаком удалиться; отказавшись от дальнейших напитков, они простились с Джорджем, который сослался на дела, и проследовали за Харриет, Урсулой и двумя псами в конюшню. Там Харриет уговаривала Джеффри Чарльза взять коня по кличке Баргрейв.

— Мы купили его на аукционе; твой кузен Росс торговался с нами, но всё же отступил; у коня отличный денник, не какой-то там грязный закуток; а вот эта гнедая кобылка больше подойдет для Амадоры, Заря не слишком выносливая, но быстро преодолевает короткие расстояния и послушная.

***

Они уже порядочно отъехали, и дождь прекратился; капельки воды на лицах почти высохли. Амадора с удовольствием смеялась, её весьма порадовал утренний визит. Они перешли на испанский и всю дорогу болтали.

— Мне кажется, сэр Джордж не такой уж и злой человек, — сказала она.

На что Джеффри Чарльз ответил:

— Он совершал дурные поступки; каждый раз, когда его вижу, это сразу всплывает в памяти; но мне трудно оценить масштаб совершенного им зла, да и нет особого желания его судить. С одной стороны, он постарел... А кроме того... причин — по крайней мере, некоторых причин, больше не существует. Все они были связаны с моей матерью.