– Мы все равно не можем ехать дальше: льет как из ведра, а я совершенно без сил.

Одноэтажное здание изогнулось подковой вокруг дворика, усаженного высохшими деревьями, чьи хрупкие силуэты сгибались на ветру.

Комната, в чем не было ничего удивительного, оказалась спартанской, плохо освещенной, пахнувшей сомнительными жидкостями и обставленной мебелью, которая была в моде еще при Эйзенхауэре. На столике с колесиками стоял огромный телевизор с динамиком, расположенным под экраном: одна из тех моделей, которую ищут любители гаражных распродаж.

– Вы отдаете себе отчет в том, что благодаря этому экрану люди видели первые шаги человека по Луне или даже узнали об убийстве Кеннеди! – сострила Билли.

Из любопытства я попытался включить аппарат и услышал слабое шипение, но картинка так и не появилась.

– В любом случае мы не собираемся смотреть финал Суперкубка по этому ящику…

В ванной комнате душевая кабина была просторной, но кран покрывала ржавчина.

– Вы же знаете правило, – улыбнулась мне Билли. – Надо заглянуть за прикроватную тумбочку, чтобы понять, вытирали ли в номере пыль.

Сопровождая слова действиями, она сдвинула с места маленькую тумбочку и вскрикнула.

– Вот мерзость! – сказала она, давя лодочкой таракана.

Потом Билли повернулась ко мне, ища в моих глазах капельку поддержки:

– Мы устроим наш маленький мексиканский ужин?

Но мой энтузиазм уже остыл:

– Послушайте, здесь нет ресторана, дождь льет как из ведра, я вымотан до предела, и сейчас не слишком жарко, чтобы садиться в машину и опять куда-то ехать.

– Понятно, вы такой же, как и все, только обещать горазды…

– Согласен, я ложусь спать!

– Подождите! Пойдем выпьем по стаканчику. Мы же видели маленький бар по дороге сюда, до него меньше пятисот метров…

Я снял обувь и улегся на одну из кроватей:

– Отправляйтесь туда без меня. Уже поздно, завтра нам предстоит долгий путь. И потом, я не люблю бары. Во всяком случае, придорожные бары.

– Отлично, я пойду без вас.

Билли отправилась в ванную комнату, захватив с собой кое-что из вещей. Я видел, как через несколько минут она вышла оттуда в джинсах и приталенной кожаной куртке. Молодая женщина готова была уйти, но я чувствовал, что ей что-то не дает покоя.

– Вы недавно сказали, что вы не в моем вкусе… – начала она.

– Да?

– А какой мужчина, по-вашему, в моем вкусе?

– Ну, к примеру, этот мерзавец Джек. Или этот Эстебан, который не переставал вас лапать во время поездки, поощряемый вашими призывными взглядами и провокационным нарядом.

– Вы действительно такой меня видите или просто хотите обидеть?

– Честно говоря, вы такая и есть, и мне это известно лучше, чем кому-либо другому, так как это я вас создал.

Лицо Билли стало замкнутым, и, ни слова не говоря, она взялась за ручку двери.

– Подождите, – сказал я, догоняя ее на пороге. – Возьмите хотя бы немного денег.

Билли с вызовом посмотрела на меня:

– Если бы вы действительно хорошо меня знали, то вы бы помнили, что я ни разу в жизни не заплатила в баре сама…

* * *

Оставшись в одиночестве, я принял теплый душ, заново перебинтовал щиколотку и открыл чемодан, чтобы найти, во что переодеться на ночь. В чемодане, как и говорила Билли, меня ждал мой компьютер, который показался мне каким-то зловещим. Я побродил несколько минут по комнате, открыл шкаф, чтобы повесить туда куртку, и принялся безрезультатно искать подушку. В ящике одной из тумбочек у кровати рядом с дешевым изданием Нового Завета я нашел пару книг, очевидно забытых предыдущими постояльцами. Одной из них оказался роман Карлоса Руиса Сафона[41] «Тень ветра». Я помнил, что дарил такую книгу Кароль. Другая называлась «La Compagnia de los Ángelos», и мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что это мой первый роман «Компания ангелов» в переводе на испанский язык. Я с любопытством перелистал его. Человек, читавший книгу, подчеркнул некоторые фразы и кое-где оставил заметки на полях. Я не смог бы сказать, понравилась ему моя книга или нет, но в любом случае история не оставила его равнодушным, а это было для меня самым главным.

Повеселев после такой неожиданной находки, я устроился за крошечным письменным столом, покрытым пластиком, и включил компьютер.

А что, если желание вернулось? Вдруг я смогу писать снова!

Система запросила мой пароль. Я чувствовал, как опять постепенно нарастает тревога, но пытался убедить себя, что это возбуждение. Когда на экране возник райский пейзаж, я запустил программу работы с текстом, и она открылась на чистой сияющей странице. Вверху мигал курсор, готовый сдвинуться с места, как только мои пальцы побегут по клавиатуре. Мой пульс участился, сердечную мышцу как будто сжимали тисками. У меня закружилась голова, к горлу подступила тошнота… и тошнота настолько сильная, что мне пришлось выключить компьютер.

Проклятье.

Творческий застой, синдром чистого листа… Мне никогда не приходило в голову, что такое может случиться со мной. Я считал, что вдохновение покидало только интеллектуалов, которые принимали позу, глядя на себя пишущих, а не такого любителя художественного вымысла, как я, придумывавшего истории с тех пор, когда ему было десять лет.

Чтобы творить, некоторым художникам требовалось ввергать себя в отчаяние, если этого отчаяния в них было недостаточно. Другие использовали как искру свою печаль или свои провалы. Фрэнк Синатра сочинил «Так глупо желать тебя», расставшись с Авой Гарднер. Аполлинер написал «Мост Мирабо» после своего разрыва с Мари Лорансен. А Стивен Кинг часто рассказывал, что написал «Сияние» под воздействием алкоголя и наркотиков. Мне, чтобы писать, никогда не требовался допинг. Многие годы я работал каждый день – включая Рождество и День благодарения, – чтобы дать волю моему воображению. Когда я начинал писать, все остальное не имело значения: я жил в другом мире, в трансе, в продолжительном гипнотическом состоянии. В эти благословенные периоды писательство было наркотиком, более действенным, чем самый чистый кокаин, дающим больше наслаждения, чем самое безумное опьянение.

Но теперь все это было далеко. Очень далеко. Я отказался от писательства, и писательство отказалось от меня.

* * *

Туба с успокоительными. Не стоит считать себя сильнее, чем я есть на самом деле, и смиренно принять свою зависимость.

Я лег, выключил свет, заворочался в кровати. Невозможно уснуть. Я чувствовал себя таким беспомощным. Почему я больше не мог заниматься моим ремеслом? Почему я стал таким безразличным к судьбам моих персонажей?

Старый радиобудильник с механическим сцеплением показывал почти двадцать три часа. Я начал серьезно беспокоиться о Билли, которая все еще не вернулась. Почему я разговаривал с ней так сурово? Частично потому, что я был ошеломлен ее появлением в моей жизни и не был способен управлять ее вмешательством в мое существование, но главным образом потому, что я сознавал свою неспособность найти в себе силы, чтобы отправить девушку в ее вымышленную вселенную.

Я встал, поспешно оделся и вышел под дождь. Я шел добрых десять минут, пока не заметил яркую зеленоватую вывеску, издалека оповещавшую о том, что вас ждет «Линтерна верде».

Это был популярный бар, в котором собрались почти одни только мужчины. Место было битком забито, атмосфера была праздничной. Текила текла ручьем, старая стереосистема обрушивала на посетителей мощный рок. С подносом, уставленным бутылками, официантка переходила от столика к столику, чтобы подать спиртное. За стойкой тщедушный попугай забавлял публику, тогда как барменша – завсегдатаи называли ее Паломой – изображала из себя секс-бомбу, принимая заказы. Я заказал пиво, и она подала мне «Корону» с четвертушкой лимона, вставленной в горлышко. Я обвел взглядом зал. Он был украшен деревянными ширмами из раскрашенного дерева, чем-то напоминавшими искусство майя. На стенах висели старые фотографии из вестернов, соседствуя с плакатами местной футбольной команды.

Билли сидела в глубине зала за столиком с двумя здоровяками, которые поигрывали мускулами и громко шутили. С пивом в руке я подошел к этой компании. Билли меня заметила, но предпочла проигнорировать. Увидев ее расширенные зрачки, я догадался, что она уже пропустила несколько стаканчиков. Я знал слабости этой молодой женщины: она не умела пить. Знал я и парней такого сорта, и их жалкую тактику: эти парни не изобрели машину, чтобы сгибать бананы, но они обладали настоящим инстинктом, который помогал им находить женщин достаточно уязвимых, готовых стать их добычей.

– Идемте, я отведу вас в отель.

– Оставьте меня в покое! Вы не мой отец и не мой муж. Я предложила вам пойти со мной, а вы плюнули мне в лицо.

Билли пожала плечами и окунула тортилью в чашку с соусом гуакамоле.

– Идемте, хватит ребячиться. Вы плохо переносите спиртное, и вы об этом знаете.

– Я отлично переношу спиртное. – Она с вызовом схватила бутылку текилы, возвышавшуюся в центре стола, чтобы налить себе еще. Затем она передала ее парням, которые выпили прямо из горлышка. Наиболее мускулистый из них в футболке с надписью «Хесус» протянул бутылку мне, приглашая присоединиться.

Я с сомнением посмотрел на маленького скорпиона, плававшего на дне бутылки, чтобы, как здесь считали, придать силу и мужественность.

– Мне это не нужно, – сказал я.

– Если ты не можешь пить, оставь нас, друг! Ты видишь, что барышня хорошо проводит время с нами.

Вместо того чтобы отойти, я сделал еще шаг к ним и посмотрел прямо в глаза Хесуса. Я любил Джейн Остин и Дороти Паркер, но я вырос в городе: я бил, и меня били, в том числе и типы, иногда вооруженные ножами и вообще более крепко сбитые, чем животное, сидевшее передо мной.

– Тебе лучше заткнуться, – сказал я ему.

Потом я снова повернулся к Билли:

– В последний раз, когда вы напились в Бостоне, все закончилось не слишком хорошо, вы помните?