— Ты тоже сильно изменился. Теперь ты такой высокий; когда я разговариваю с тобой, мне хочется привстать на цыпочки. Лучше сядь, Уильям, а то я чувствую себя немного неуютно.

Улыбнувшись, юноша послушно уселся в кресло, а Каро немедленно взгромоздилась на подлокотник. Взяв в руки переплетенный в кожу томик Шекспира, она начала перелистывать страницы, пока не нашла «Как вам это понравится?». Уильям словно завороженный не сводил с нее глаз.

«Какие прекрасные, тонкие черты!» — думал он, глядя на ее маленькое, будто фарфоровое, личико. В ее золотистых кудряшках играло солнце, а огромные голубые глаза светились пытливым, совсем не детским умом.

Каро была настолько хрупкой, что казалось, если он заключит ее в объятия, она сломается, как тростинка. Тем не менее Уильям все же отважился положить ей на плечи руку, в то время как она увлеченно листала Шекспира.

— Прошу тебя, соглашайся на роль Орландо! — взмолилась Каролина. — Пожалуйста, Уильям! Знаешь, я наслышана о твоих литературных успехах. Я читала твои эссе, и они показались мне просто превосходными!

— Ты их читала?!

— А что в этом такого? Твоя мама дала их посмотреть тете Джорджи, ну и я тоже решила взглянуть… Ты пишешь так интересно и правдиво! Я согласна с тобой, что добро — это главная движущая сила мира. Вот только иногда очень трудно бывает быть доброй.

— Да, быть добрым очень нелегко, — согласился Уильям. — Для многих из нас доброта так навсегда и останется всего лишь недостижимым идеалом.

— Но если мы будем изо всех сил стремиться к этому идеалу — это ведь уже кое-что! Если бы люди хотя бы о нем задумывались… Но для многих доброта — всего лишь проявление слабости, хотя на самом деле стремление стать хоть чуточку лучше — это то немногое, чего хочет и ждет от нас Господь.

Уильям был тронут задумчивым выражением ее детского личика, но, в глубине души полагая, что христианские заповеди едва ли способны облагородить людской род, счел своим долгом уточнить:

— Люди должны бороться за добро, и не потому, что этого от них требует какой-то мифический бог, а просто для того, чтобы сделать лучше чью-то жизнь, не рассчитывая при этом на награду или благодарность.

— Но разве не легче любить людей, если любишь Бога? Наши бессмертные души стремятся приблизиться к Господу, ибо они — частички его самого!

— Несомненно, — кивнул Уильям.

— Ты хочешь сказать — легче, но не бескорыстнее?

— А разве я не прав?

— Наверное, прав, — со вздохом ответила Каро. — Но не верить в Бога и знать, что наш мир — это все, что у нас есть; знать, что когда мы умрем, для нас все будет кончено… Как это скучно и печально…

— Это может показаться скучным только для эгоистов. Они не могут смириться с мыслью о том, что они не более чем высокоразвитые животные.

— А ты… ты сам можешь смириться с этим?

— Для меня эта точка зрения вполне приемлема, — с улыбкой ответил Уильям.

Каролина покачала головой:

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты изменил свое мнение. Мне досадно думать, что ты материалист, хотя, если собеседник не опускается до оскорблений, мне всегда интересно поспорить на религиозные темы.

— Надеюсь, мы с тобой все-таки не поубиваем друг друга, — примирительным тоном заметил Уильям.

Он подумал, что впервые видит такую умную девочку. На самом деле, слушая ее, с трудом верилось, что она еще совсем ребенок. «Ведь ей не больше четырнадцати», — прикинул в уме Уильям. Маленькая и худенькая, со своей золотистой кудрявой головкой, она выглядела даже младше.

Оставив в покое религию, Каролина неожиданно спросила:

— Так как насчет пьесы? Ты же не откажешь мне принять в ней участие? Мы планируем репетировать по меньшей мере две недели, а потом, когда вернутся наши с тобой мамы, тетя Джорджи и все остальные взрослые, мы сможем показать им прекрасный спектакль.

— Хорошо, я согласен. Но только не Орландо! Я могу попробовать сыграть Жака, если только никто другой уже не претендует на эту роль.

— Нет-нет, мы еще только начали распределять роли. Решено: я буду Розалиндой, Фанни — Целией, а эта гордячка Хэрриет сыграет Одри — если, конечно, нам удастся ее уговорить. Было бы очень забавно посмотреть на нее в роли неуклюжей и глупой деревенской простушки!

— А я слышал, что Хэрриет Кэвендиш — весьма достойная молодая леди, — со смехом сказал Уильям.

Каро скорчила озорную гримаску:

— О да — весьма достойная леди! Но всегда такая скучная, правильная и самодовольная. Я думаю, она все-таки согласится на роль Одри — она терпеть не может оставаться в стороне и наверняка сообразит, что быть Одри все же лучше, чем вовсе никем. Других женских ролей все равно уже не осталось — роль Фиби мы пообещали твоей сестре, Эмили. Если ты так уж настаиваешь на роли Жака, тогда Орландо сыграет твой брат, Фред. Он, конечно, довольно симпатичный, но…

— Но не идеален для этой роли?

— Он не производит впечатления человека, способного любить так по-рыцарски возвышенно, как Орландо любил Розалинду.

— Ты совершенно права! — расхохотался Уильям. — Фреду совершенно наплевать на такие глупости, как любовь. Он считает, что не стоит терять на это время.

— По-моему, так считают многие мужчины. А ты, Уильям?.. Ведь ты совсем не такой, правда?

— Что привело вас к этой мысли, Титания?

Каро взглянула на Юношу своими огромными глазами и сказала:

— Так говорит мне мое сердце.


Все последующие дни Фанни терпеливо выслушивала нескончаемый поток сердечных откровений Каролины.

До сих пор, хотя Каро и видела себя в мечтах героиней трагических и страстных романов, это была всего лишь игра; теперь ее мечты становились реальностью, ибо она всерьез увлеклась Уильямом Лэмом.

— Фанни, ты даже представить себе не можешь, что такое по-настоящему любить кого-нибудь! — с жаром говорила она. — Я имею в виду любовь женщины к мужчине — ты знаешь, как я обожаю маму и тетю Джорджи, и тебя, и своих братьев. Но это совсем по-другому! Знаешь, кажется, что вот-вот взлетишь, и почему-то все время хочется петь, и все вокруг кажется таким удивительно прекрасным, будто я смотрю на мир сквозь волшебную золотистую дымку!

— Но тебе всего четырнадцать, и ты не можешь любить, как любят взрослые женщины, — возразила Фанни.

Каро рассмеялась. Она теперь часто смеялась и вся просто сияла от переизбытка жизненной энергии.

— Джульетта была не старше меня, а как любила Ромео! И вообще, раньше девушки в моем возрасте уже выходили замуж. И потом, все говорят, что я совсем не похожа на других девочек. Даже мисс Янг была вынуждена признать, что я отлично разбираюсь в политике; да и стихов я прочла почти столько же, сколько мама! Мистер Шеридан говорил, что, если бы не мое благородное происхождение, я бы наверняка стала актрисой или писательницей. Я не сомневаюсь, что когда-нибудь смогу сделать что-то прекрасное, например написать книгу, но сейчас мне кажется, что ничто не может быть прекрасней, чем моя любовь к Уильяму.

— Каро, он — младший сын в семье Лэмов, а они вовсе не такие аристократы, какими хотят казаться. Разве ты не слышала, как твоя мама говорила про леди Мельбурн, что она самонадеянная выскочка? Уильям никогда не осмелится сделать тебе предложение.

— Да, скорее всего, — печально вздохнув, согласилась Каролина.

Это обстоятельство на самом деле не слишком огорчило ее: по сути, она была еще совсем ребенком, и романтика влюбленности влекла ее гораздо сильнее, чем какое-то прозаическое замужество. Более того, единственная дочь лорда Бесборо, она прекрасно осознавала и ценила свое высокое положение в обществе.

Ей нравилось представлять себе Уильяма, годами безнадежно влюбленного в нее, и саму себя, выходящую замуж за другого мужчину, к которому она абсолютно равнодушна, но чей титул делал его подходящим кандидатом на роль ее супруга.

В центре этого выдуманного мира была сама Каролина, смирившаяся со своей участью, спокойная и безропотная, но по-прежнему преданная одному лишь Уильяму Лэму. В ее фантазиях Уильям должен был навсегда остаться холостяком — Каролине была невыносима даже сама мысль о возможной сопернице.

В ее мечтах они обменивались письмами, организовывали тайные свидания и клялись друг другу в вечной любви. Возможно, ее муж окажется ужасно ревнивым, жестоким и безжалостным человеком; он станет следить за ней и, может быть, даже заточит ее в одной из самых высоких башен своего родового замка.

В этой драме была отведена роль и для Фанни: преданная подруга и любящая сестра, обожающая Каро и готовая ради нее на все, она была тайным пособником влюбленных; при этом судьба самой Фанни полностью затмевалась страстями, кипящими в жизни Каролины.


Жаркие летние дни легкой птицей пролетали один за другим — Каро была счастлива.

Вскоре в Брокетт пожаловала леди Мельбурн, а с ней герцогиня Девонширская и леди Бесборо.

Через некоторое время мать Уильяма с негодованием обнаружила, что внимание ее любимого сына полностью поглощено дочерью Генриетты.

Герцогиня и ее сестра лишь смеялись, с интересом и удивлением наблюдая за победами Каро и предвкушая ее будущий успех в обществе, но леди Мельбурн была настроена далеко не так благодушно.

Несмотря на свою склонность к амурным приключениям, она всегда была любящей матерью и непререкаемым авторитетом для своих детей; и теперь она не могла спокойно наблюдать, как какая-то взбалмошная эгоистичная девчонка так нагло бросала ей вызов!

В свое время из некоторых политических соображений леди Мельбурн сочла необходимым наладить теплые отношения с обитателями Девоншир-Хаус. В те дни герцогиня имела большое влияние в обществе, и леди Мельбурн искала дружбы Джорджианы, втайне презирая ее за склонность к чувственному романтизму.