В свои одиннадцать она была втайне возмущена и обижена; несколькими годами позже уже только смеялась над этим глупым обещанием, но все эти годы оно служило ей источником решимости сохранять нетронутой свою собственную индивидуальность.

Каролина всегда была полна энергии и свежих идей, и Фанни любила ее, как родную сестру, но к ее любви и восхищению всегда примешивалось легкое неодобрение.

Глядя на Каро, можно было предположить, что ее здоровье столь же хрупко, как и ее тело, но, более крепкая с виду, Фанни обычно утомлялась намного быстрее. Она повсюду следовала за Каролиной, и часто становилась жертвой ее переменчивого настроения и капризов, резонно находя их весьма изнурительными и губительными для своих нервов.

Здоровью же Каролины, напротив, можно было лишь позавидовать. Истерическое возбуждение, вспышки гнева, неистовство религиозного экстаза — все это могло охладить ее пыл — не более чем на несколько часов, но затем она с удивительной быстротой вновь восстанавливала свое физическое и душевное равновесие.

Безутешно рыдающую, обессилевшую от собственных слез Каро уговаривали отдохнуть в постели, и уже через пару часов она просыпалась свежая, как роза, готовая к немедленному претворению в жизнь своих грандиозных идей.

Они пойдут в театр, мисс Янг возьмет их с собой; или, нет, лучше все-таки провести сегодняшний вечер дома; нужно послать мальчика-слугу в Девоншир-Хаус; все дети должны немедленно собраться, чтобы поиграть в шарады или представлять живые картины…

Эта маленькая ведьма без видимой причины рыдала и устраивала сцены, нарочно сломала дорогое украшение, ударила по лицу служанку, сорвала с платья Фанни брошь и выбросила ее в открытое окно, — но с такой же легкостью она ворковала, словно голубка, трогательно умоляя о прощении, — и всегда была окружена заботой и любовью всех домочадцев.

Эмоционально вымотанная, выжатая как лимон, Фанни обычно лежала после подобных сцен пластом, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой; но для Каролины эти бури будто служили источником жизненных сил. Для полноты жизни ей была необходима драма, и она с легкостью разыгрывала ее.

Ее раскаяние всегда было столь же экстравагантно, как и приступы гнева. Обнимая за шею Белинду Янг, она клялась прилежно заниматься и быть послушной, хорошей девочкой. Атакованная служанка обычно получала в знак примирения новое платье, накидку или чепец, а Фанни выслушивала уверения Каролины в том, что она — ее единственный настоящий друг, без которого она не мыслит своей дальнейшей жизни.

Надо отдать ей должное, она честно старалась держать свои обещания, но лишь до тех пор, пока какая-нибудь случайность не провоцировала новую бурю эмоций.

Леди Бесборо относилась к взрывному темпераменту дочери философски. «В ней просто кипит энергия, — говорила она, — и в этом даже есть что-то гениальное».

Дарования Каролины и вправду были талантливо разносторонни. Она обладала пытливым умом и читала запоями, презирала вышивание, но писала прекрасные этюды в необычной, весьма оригинальной манере, имела несомненный талант к карикатуре, прекрасно пела, аккомпанируя себе на фортепьяно, а когда ей случалось бывать в настроении, то рассуждала о политике с проницательностью зрелого мужчины. Кроме того, она сочиняла превосходные стихи, которые однажды очень тепло похвалил друг их семьи, драматург Шеридан. Он был одним из верных поклонников Генриетты и не уставал восторгаться ее дочерью, утверждая, что Каро — намного более интересный собеседник, чем большинство его знакомых взрослых женщин.

Но та же самая Каролина могла быть и отъявленным сорванцом, с проворством мартышки лазающим по деревьям, галопирующим на своем пони по окрестным полям, когда все семейство выезжало на природу, и неизменно болтающим все, что придет в голову.

К четырнадцати годам она уже не раз успела влюбиться.

На данный момент объектом ее чувства являлся Шеридан. Сидя у него на коленях и обвивая руками его шею, она говорила, что обожает его, и требовала от него взаимности.

— Мы все очень любим тебя, Каро, и я не исключение, — смеясь, ответил Шеридан.

— Даже больше, чем маму? — умоляюще спросила Каролина, краем глаза поглядывая на Генриетту в надежде увидеть на ее прекрасном лице выражение досады.

Но для Генриетты существовал лишь один мужчина в мире, который значил для нее действительно многое, и она безмятежно проговорила:

— Конечно, дорогая. Очень жаль, что у вас такая разница в возрасте, а иначе вы бы составили отличную пару.

— Может быть, когда-нибудь мы вновь возродимся друг для друга, — мечтательно сказала Каро. — Я читала про реинкарнацию. Два человека встретились, и им показалось, что они когда-то уже знали друг друга; и вот, в конце концов, судьба смилостивилась над ними, и они оба возродились в другой жизни, где уже ничто не могло помешать им вечно быть вместе.

— Весьма утешительная теория, — со вздохом сказала Генриетта.

Она подумала, что, будь судьба добрее к ним с Джорджианой, их жизнь могла бы сложиться совсем по-другому.

Сестры вышли замуж совсем еще юными девушками, и, без всякого сомнения, мужья высоко ценили знатное происхождение, таланты и красоту своих жен; но на поверку их браки оказались не более чем контрактами, в которых не было места любви.

И Генриетта, и Джорджиана отлично понимали, что именно от них требуется. Их главной обязанностью было произвести на свет детей, и они обе выполнили свое основное предназначение. У герцога Девонширского, равно как и у графа Бесборо, теперь были законные наследники. Но, будучи по своей природе эмоциональными и слишком чувствительными идеалистками, сестры так и не познали полного семейного счастья.

В обществе, к которому они принадлежали, мужское постоянство не считалось особенным достоинством. Если у женатого мужчины не было любовницы, это расценивалось по меньшей мере как странность; впрочем, и замужняя дама, имеющая любовника, стала вполне привычным явлением, не вызывающим громких пересудов.

Две красавицы сестры послушно следовали течению моды, но их романтичные Натуры не могли довольствоваться плотскими интрижками, и, ощущая страшное разочарование, они по-прежнему мечтали о настоящей любви. Ими восхищались, добивались их расположения, их жизнь представляла собой бесконечную цепь экстравагантных развлечений, но, казалось, все эти годы были потрачены впустую.

Джорджиана, очаровывавшая всех мужчин, начиная с самого принца Уэльского, уже начала преждевременно увядать, а Генриетта, которая была на несколько лет моложе, но столь же опрометчива и неблагоразумна в любовных делах, как и сестра, стала предметом насмешек некоторых умудренных опытом, хотя и не менее аморальных особ.

Она жаждала постоянной и верной привязанности. Вот уже много лет она была влюблена в лорда Грэнвилла. Но однажды, когда их чувство еще только зарождалось, Генриетта заговорила с возлюбленным о своем идеале, чем спровоцировала его лишь на изумленно-скептическую усмешку и красноречивую тираду о свободных отношениях между мужчиной и женщиной.

Она знала, что могла быть счастлива рядом с Любящим, ревнивым и требовательным мужчиной, но все более склонялась к той мысли, что ее идеал существует лишь на страницах любовных романов. Снова и снова она искала утешения в объятиях разных мужчин, но все ее попытки оказывались безуспешными; и теперь, глядя на свою четырнадцатилетнюю дочь, она с тревогой размышляла о ее будущем.

Каро росла очаровательным созданием, но где же искать того, кто полюбил бы ее всем сердцем, кто утолил бы ее неугомонное стремление к сенсациям и игре?

Даже ее религиозная философия была основана лишь на чувствах и ощущениях. Она всегда ждала каких-то феерических, театральных чудес и впечатляющего мистицизма в ответ на свои молитвы. Генриетта иногда с сожалением думала о том, что дочь не может стать католичкой; возможно, католические обряды принесли бы ей умиротворение.

Постоянная неудовлетворенность жизнью отвлекала мысли Генриетты от дочери. Она конечно же искренне любила Каро, но была слишком озабочена своими личными проблемами, чтобы уделять ей должное внимание, и девочка находилась в более доверительных отношениях с Белиндой Янг, чем с матерью.

Становясь старше, Каро все больше времени проводила с бабушкой за городом. Инициатором этого нововведения был лорд Бесборо, считавший поведение Генриетты далеким от идеала.

Раннее отрочество застало Каролину в обществе Фанни и Белинды в загородном поместье леди Спенсер. Это принудительное изгнание пришлось не по вкусу Каро; Фанни же, напротив, находила жизнь на природе весьма привлекательной. Каролина так невыносимо скучала и страдала от частых нервных срывов, что даже врач, приглашенный обеспокоенной леди Спенсер, был вынужден признать, что любые попытки обуздать беспокойный нрав девочки могут чрезвычайно дурно отразиться на ее здоровье. Он также предположил, что не стоило увозить девочку от ее кузин и кузенов, с которыми она любила затевать шумные игры, спорить и придумывать бесконечные забавы и развлечения.

По рекомендации врача Каро немедленно было разрешено вернуться в Лондон, но не на Кэвендиш-сквер, а в Девоншир-Хаус: в то время Джорджиана вела более размеренную жизнь, нежели ее младшая сестра. Каролине было сказано, что она некоторое время поживет у тети, так как ее матери необходимо поправить свое здоровье.

— А на следующей неделе мы поедем в Брокетт-Холл, — сказала ей Джорджиана. — Будет леди Мельбурн с детьми, и все твои кузины и братья. Не сомневаюсь, что вы отлично проведете время! Твоя мама, кажется, говорила, что ты дружишь с Эмили Лэм?

— Ну, можно сказать и так, — уклончиво ответила Каро. — Но Эмили на два года младше меня и такая… такая материалистка! Она всегда повторяет слова своей матери, как будто это неоспоримая истина!

— А разве это не так? — изумленно спросила Джорджиана. — Леди Мельбурн очень умная, начитанная женщина и, кроме всего прочего, всегда имеет успех в обществе.