– С матерью.

– Раздевайся. Переночевать не проблема, только у меня раскладушка.

– Годится, – согласился Борька.

Большего ему и не нужно было. Ему казалось, что только его голова коснется подушки, он сразу же вырубится. Так он устал.

– Кто там, Коля?

– Мам, это Боря Шустов. Он приземлится у нас на ночь.

Колька сказал ему:

– Проходи в комнату, – и пошел шептаться с матерью.

Через минуту мать Кольки, хрупкая женщина в застиранном, но чистом халатике, принесла комплект хрустящего постельного белья, пахнущего свежестью, а Колька достал из кладовки раскладушку.

– Боря, ты можешь оставаться у нас, сколько понадобится… – Мать Кольки запнулась и подняла на Борю полные грусти глаза. – Но мне кажется, что тебе нужно позвонить маме, чтобы она не волновалась.

– Хорошо, я позвоню.

Борька набрал номер, смутно осознавая, что делает это не ради собственной матери, а ради этой доброй женщины. Так велика была его обида и чувство негодования. Мать подняла трубку сразу, будто сидела у телефона.

– Боря, ты где? – требовательно спросила она.

– Я у товарища. Завтра появлюсь, – сказал он и положил трубку, не дожидаясь вопросов и не желая больше разговаривать.

Ему хотелось позвонить Алене, услышать ее голос, сказать ей… Что сказать? Он и сам этого не знал. Он знал только одно: он никогда не даст понять, ни единым словом, ни единым взглядом, что ему известна ее тайна. Если она захочет поделиться с ним этими мучительными воспоминаниями, она сама это сделает. И сама выберет для этого нужный момент, если же нет, ему остается только смириться с ее решением. Внезапно он понял, что должен сказать Алене, что любит ее. Почему он раньше боялся этих слов? Это так просто – произнести вслух то, что ты чувствуешь. Борька уже потянулся к мобиле, но тут его взгляд упал на часы: нет, звонить поздно, через двадцать минут настанет новый день. Суббота. И потом глупо доверять сокровенные слова бездушному аппарату. Он хочет видеть выражение чудных голубых глаз, когда скажет: «Я тебя люблю» – и прочитать в них ответ.

10

Лена с Наташкой и Боря сидели в маленьком уютном кафе на Елисейских полях. Почему именно в Париже и почему именно на Елисейских полях, Лена не знала, поскольку ни разу не была в городе любви, но ее не покидала уверенность, что это именно Париж, а не город туманов Лондон и не деловой Нью-Йорк.

– Ну, девчонки, держитесь за воздух, – сообщил Боря, сверкая от возбуждения глазами. – Я приготовил вам подарки к Восьмому марта.

– Так до Восьмого марта еще далеко, – сказала Лена, несказанно удивленная, что они сидят в кафе, что Боря дарит им подарки, им обеим. Она смутно понимала, что это происходит не наяву, и все равно ей было неприятно, что это какой-то неправильный сон.

– Ну что ты прицепилась ко времени. Время относительно, а вот подарки – это реальность, – возразила ей Наташа и, увидев, что Боря полез в сумку, захлопала в ладоши. – Подарки я люблю!

Лена молчала. Боря достал коробку карандашей и зеленые лайковые перчатки. Лена заулыбалась, забыв о своих сомнениях, и потянулась к знакомой коробке, но Боря протянул ей перчатки, а ее карандаши отдал Наташе.

– Я так долго их выбирал, – сказал он Лене.

«Но я не хочу! – молча закричала Лена, пока подруга с интересом и недоумением вертела в руках коробку с карандашами. – Я не хочу эти перчатки! Зачем они мне? У меня есть теплые варежки, которые связала Ира, они совсем новые. Отдай мне мои карандаши! А Наташка пусть забирает эти перчатки, они как раз под ее новое зеленое пальто».

Лена почувствовала, что вот-вот заплачет. Она отодвинула подарок от себя, хоть и видела, как нахмурился Боря. И вдруг рядом с ней появилась мама. Она возникла как будто из воздуха, и лицо у нее было молодое и красивое, а вот одежда, наоборот, поношенная. На руках перчатки обрезанные, без пальцев, а сами пальцы какие-то бегающие, неспокойные. Они все хватались за пуговицы на засаленном пальто, том самом, в котором мама ушла из дома.

– Ох! Какие красивые перчатки. В жизни никогда таких не видела. – Она не отводила взгляда от вожделенного предмета. – Зеленые! Зеленый – цвет надежды. Зачем ты их бросила, дочка? Ты обижаешь Борю. Он же хотел, чтобы ты была красивая и нарядная для него. Ты неправильно поступаешь, ох как неправильно!..


Лена открыла глаза. Ее сон оборвался на этом полустоне-полувздохе, сердце стучало глухо и часто. Некоторое время она лежала, потерявшись во времени и пространстве, припоминая обрывки тревожного и совершенно необъяснимого сна. Она так давно не видела маму во сне, что стала забывать ее черты. А потом эти неясные ощущения прошли, образ мамы размылся, и она различила самое настоящее тихое оханье. Оно доносилось из комнаты бабушки. Лена спрыгнула с кровати, нащупала ногами тапки и поспешила к ней.

Ба лежала на кровати, на боку, поджав под себя ноги. Поза показалась Лене странной и неудобной, но тут она увидела, как ба потирает свой живот, пытаясь утихомирить разыгравшуюся боль. Лена еще вчера сказала, что больше не станет ее слушать, в понедельник не пойдет на первый урок, а если понадобится, то и школу пропустит, но обязательно отведет ее в поликлинику.

– Опять желудок, ба?

– Чего кричишь? – недовольно проворчала ба. – Катьку разбудишь.

Голос ба показался Лене слабым, и она еще больше встревожилась, чувствуя, как внутренний холод подкрадывается к ее сердцу. Дотянула!

– Ба, давай вызовем «Скорую». Ну что ты так боишься врачей?

– Не нужно никакую «Скорую». Ишь, моду взяла, чуть что – «Скорую». Незачем людей зря беспокоить. – Ба осторожно вздохнула, прислушиваясь к себе. – Сейчас отпустит. Я уже таблетку выпила.

– Какую таблетку! – в отчаянии проговорила Лена. – Ты же только травишь себя этими таблетками.

– Я зеленую выпила.

– Темпалгин, – напомнила Лена.

– Ее. Она мне помогает. Ты иди чай погрей, умойся, а я немного полежу и встану.

– Как встану?! У тебя же болит! Ты охала!

– Старая, вот и охала.

– Кто старая? Ты, ба, у нас самая молодая! – Катька вошла в пижаме, непричесанная и заспанная. И она улыбалась до тех пор, пока не увидела ба. – Ба, ты заболела?

– Еще чего выдумала! Идите занимайтесь своими делами. Я полежу немного, может, еще подремлю полчасика. – Ба слабо улыбнулась, и Лена почувствовала, как когтистая рука, сжимающая ее сердце, немного, совсем чуть-чуть ослабила хватку.

Ба прикрыла глаза. Черты ее лица расслабились.

– Идите уж, не стойте над душой, – попросила она спокойно и поменяла положение, хотя рука осталась на прежнем месте, в районе солнечного сплетения.

«Кажется, отпустило или таблетка начала действовать», – подумала Лена, обняла Катьку за плечи и потихоньку вышла с ней из комнаты. Шестое чувство настойчиво подсказывало ей, что это не спасение, всего лишь короткая передышка, но Лена с благодарностью ухватилась и за нее.

Потом она занималась завтраком, а Катя прибиралась в комнатах. Готовка всегда отвлекала Лену от грустных мыслей. Когда она была очень расстроена, она пекла песочный пирог со смородиновым вареньем. Сколько этих пирогов она перепекла с тех пор, как исчезла мама. И она ей сегодня приснилась. По спине Лены побежали сотни муравьев-мурашек. Похоже, что сон этот вещий, несмотря на то что приснился он ей не с четверга на пятницу. Лена всегда верила в судьбу, во всевышнюю силу, вершащую людские судьбы, и в то, что душа человека бессмертна. Вот и сейчас она вспоминала зеленые перчатки, мамины слова, что зеленый цвет – это цвет надежды, и думала: «Что она хотела ей этим сказать? От чего предостеречь? Или, может быть, уберечь?»

Время от времени Лена заглядывала в комнату к бабушке, прислушивалась к ее ровному дыханию и снова прикрывала дверь. Вскоре она решила, что все, возможно, и обойдется, что у страха, по пословице, глаза велики.

Она приготовила сырники, поджарила омлет, поколебавшись несколько секунд, открыла прозрачную упаковку с нарезкой шейки (какая-то добрая душа из соцзащиты вспомнила о них) и поймала себя на том, что едва слышно напевает.

И все же осторожность удерживала Лену возле ба. Поэтому после завтрака, от которого ба отказалась, сказав, что поест попозже, Лена позвонила Боре. Сначала на сотку. Тишина. Видно, отключен. Лена набрала домашний номер.

– Да, – услышала она голос Бориной мамы.

– Здравствуйте, Людмила Романовна. Это Лена, одноклассница Бори, – как можно приветливее поздоровалась Лена и почувствовала, что чистый звонкий голос ей изменил. Она никак не ожидала, что трубку поднимет Борина мама. До этого он всегда сам отвечал на звонки, впрочем, чаще она звонила ему на мобильник. На том конце провода повисло молчание, но Лена была настолько обеспокоена состоянием ба, что не придала значения затянувшейся паузе. – Можно мне с Борей поговорить? – торопливо попросила она.

– Его нет дома.

– Да? – растерялась Лена. На часах было полдвенадцатого. – А вы не могли бы ему передать… Дело в том, что мы сегодня собирались с ним на каток. Но у меня, к сожалению, не получится с ним там встретиться. Вам не трудно будет ему передать, чтобы он мне сам перезвонил, как только сможет.

– Постараюсь выполнить твою просьбу, Лена, – последовал прохладный вежливый ответ.

Впрочем, Лена ни на что другое и не рассчитывала. Мама Бори напоминала ей Снежную королеву из сказки Андерсена. Лена любила сказки именно этого писателя. Особенно ей нравилась сказка «Калоши счастья». Может, кто-то и сочтет этот выбор странным, когда существуют «Стойкий оловянный солдатик», «Огниво», «Русалочка», «Гадкий утенок», но не Лена. Она часто путешествовала в мечтах, переносясь во времени, и к счастью у нее было особое отношение. Где-то она услышала и запомнила, что счастье – это единственное, что удваивается, если им поделиться.

Лена поблагодарила Борину маму и положила трубку.

Спустя три часа она и притихшая Катя сидели в машине «скорой помощи», которая везла ба в больницу.