Катя помолчала. Прямота Ильи ее не столько задела, сколько обескуражила. Они почти никогда не говорили о Бахмете, и теперь она чувствовала растерянность оттого, что ее новый друг оказался так проницателен. Неужели и для Бухвостова с Аргамаковым тоже оказалось достаточно сцены за ломберным столом, чтобы понять, что она неравнодушна к их общему другу? Это что же получается: у нее все написано на лице?

— Ну что ж, благодарю вас за высокое мнение обо мне, — усмехнулась она, — хотя, надо сказать, что начали вы за здравие, а кончили за упокой. Что вам ответить…

— Прежде всего, — вставил Илья, — я знаю, что не имею права спрашивать вас об этом, но если мы друзья… Развейте мои сомнения или подтвердите, прошу вас, Катрин.

— Ах, значит, вы все-таки не уверены?

— Как я могу быть уверен? — юноша взглянул на нее и, снова опустив глаза, пожал плечами. — Я могу лишь догадываться. Но, видит Бог, я очень хотел бы проникнуть в тайны вашего сердца.

— Катенька, — подала голос с дивана Акулинушка, — от окна сильно дует!

— Совсем нет, — откликнулась Катя, но чтобы отвязаться от тетушки, плотнее закуталась в шаль, лежавшую на ее плечах. И, понизив голос, снова обратилась к напряженно ожидавшему Щербатову: — Эли, знаете, я не стану лгать вам. Бахметьев мне и вправду нравится.

Она выговорила эти слова абсолютно спокойно, бессознательно гордясь своей смелостью, которая возвышала ее в собственных глазах. Отрицать чувства к Михаилу отчего-то казалось ей предательством, а кроме того, она была уверена, что Щербатов никогда не употребит во зло ее откровенность.

Когда слова были сказаны, Илья шумно выдохнул и сжал губы. Лицо его точно окаменело. Катя продолжала:

— Возвращаясь к вашим словам: я ведь не ошибусь, если скажу, что вы и себя считаете человеком исключительным?

— Вы правы, — сухо отозвался Илья, — так и есть.

— Но, тем не менее, вы не единственный среди ваших друзей, кто высоко оценил мое обаяние и прочие достоинства. Это ни о чем не говорит вам?

Илья долго молчал, прикусив губу и не глядя на девушку.

— В этом есть зерно истины, — промолвил он наконец. — Но, поймите, Катрин, у мужчин все по-другому. Самой красивой нам кажется та, что красива для многих, — это природа, которой противиться бессмысленно. А женщины, по крайней мере, такая, как вы, должны проникать в самую суть вещей, не обольщаясь…

— Подождите-ка, — Катя требовательно развернулась к нему, — не хотите ли вы сказать, что я нравлюсь вам лишь потому, что нравлюсь и другим?

Илья в недоумении приподнял брови и несколько мгновений молчал, похоже, не зная, что ответить.

— Разумеется, нет, Катрин, — пылко возразил он наконец. — Это не так! Поверьте, вы не первая барышня, которой увлечены мои друзья, но до сего дня я никогда не разделял их пристрастий. Вы — первая, очарованию которой я не смог противиться… Поверьте, это правда!

Эти заверения Кате решительно не понравились, вызвав в душе нечто похожее на ревность и возмущение. Быть лишь одной из многих девиц, которым поклонялись друзья брата, отнюдь не являлось предметом ее мечтаний. Она молчала так долго, что Щербатов не выдержал.

— Катрин, почему вы молчите? — он встревоженно и чуть-чуть виновато заглянул ей в глаза. — Ответьте мне…

Катя вздохнула, раздраженно теребя бахрому шали:

— Эли, ну что я могу вам ответить? Вы не хуже меня знаете, что мы можем быть только друзьями. Так к чему мучить друг друга?

Юный гвардеец покраснел. Намек, содержавшийся в словах девушки, был совершенно прозрачен: она уже более чем достигла брачного возраста, годы уходили, а для него, как и для любого другого офицера, брак до достижения двадцати трех лет был невозможен.

— Я готов уйти в отставку, если потребуется, — глухо сказал Илья, не глядя на нее. — Достаточно одного вашего слова…

«Глупенький, глупенький мальчик, — с нежностью подумала Катя. — Ну какой из тебя муж? Да и кто позволил бы мне выйти замуж за восемнадцатилетнего мальчишку, даже если бы я и захотела?»

— Эли, — тихо ответила она, оглянувшись на тетушку, которая клевала носом над своим вязанием, — спасибо! За ваши чувства, за вашу преданность. Я очень рада, что у меня есть такой друг, как вы. Но давайте не будем торопить события. Пусть все идет, как идет.

— Хорошо, — Илья отозвался хрипловатым шепотом, точно голос внезапно изменил ему. С минуту он молчал, мучительное колебание отражалось на его бледном лице, он словно боролся с желанием сказать что-то еще. И наконец не выдержал: — Катрин… Он же разобьет вам сердце… Он уже играет вашим сердцем.

— Каким же образом? — холодно осведомилась Катя.

— Я знаю, что Бахмет давно не появлялся здесь, хотя не может не знать, что вы его ждете. Я бы никогда так не смог! Что это как не расчет, не стремление заставить вас страдать, пробуждая еще более сильные чувства? Или, кто знает, может быть, он уже охладел к вам?..

Катя молча отошла от окна и села на диван рядом с дремлющей тетушкой. Вздрогнув, та открыла глаза и уставилась на племянницу:

— Ох, неужели я заснула? Вот она, старость, уже на пороге! А где же наш гость?..

— Мне пора, Акулина Никодимовна, — отозвался Илья, нервно проведя рукой по волосам. — Был очень рад повидаться с вами.

Он на секунду застыл, вопросительно глядя на Катю и, поняв этот взгляд, она поднялась, чтобы проводить гостя до дверей гостиной.

— Катрин, — тихо попросил юноша, когда они остановились на пороге. — Не сердитесь…

— Я не сержусь, Эли, — вяло сказала Катя. Этот разговор уже вымотал ей всю душу и сил держать лицо просто не осталось. — Мы друзья, как и прежде, если, конечно, вас устраивает моя дружба.

Илья осторожно взял ее ледяную руку и, склонив голову, прикоснулся к ней губами. Уверять ее в своей преданности он не стал, сказал просто:

— Не лишайте меня этой дружбы, хорошо? Несмотря на то, что я был сегодня таким наглым и нудным болваном. Клятвенно обещаю впредь быть более приятным и скромным собеседником.

Катя молча кивнула, выдавив улыбку. Когда Илья ушел, она снова опустилась на диван рядом с тетушкой и погрузилась в свои невеселые мысли.

Михаил не появлялся уже неделю. Кто знает, почему? И так ли уж неправ был Щербатов?

Глава 13. Неожиданная встреча

В католическом храме Пресвятой Троицы, что расположен был в Немецкой слободе, стояла гулкая тишина. Месса уже подошла к концу, и лишь немногие прихожане еще оставались в церкви. Лицо Кати, остановившейся на пороге рядом с братом, разочарованно вытянулось: ей так хотелось послушать орган, о котором она столько слышала от своей покойной гувернантки! Но ничего не поделаешь. Возможно, ей удастся еще раз наведаться сюда. А вот долг, который привел в эти стены, не терпит дальнейших отлагательств: недаром мадемуазель Дюбуа снова приснилась ей в прошлую ночь и смотрела с таким упреком…

Александр незаметно пихнул в бок задумавшуюся сестру:

— Катерина, мы что, так и будем здесь торчать, как два волоса на лысине? Вон стоит падре, или как его там. Идем, скажем ему все, что нужно и возвращаемся, пока Акулинушка дуба не дала от беспокойства.

Александр говорил шепотом, но находившиеся в церкви люди, тем не менее, начали оборачиваться на них, словно угадав в этих молодых людях чужаков. Подошедший мальчик-служка протянул Александру корзинку для пожертвований и тот, без особой радости развязав кошелек, опустил в нее двугривенный. В ту же минуту худощавый пожилой капуцин, беседовавший возле исповедальни с кокетливо одетой барышней, сделал ей знак, прося повременить, и приблизился к Шехонским.

— Мадемуазель, мсье, — негромко произнес он по-французски, — я вижу, что вы не из здешнего прихода. Меня зовут падре Моретти. Могу я чем-нибудь быть вам полезен?

Нерешительно откинув вуаль с лица, Катя изложила просьбу о заупокойной мессе для своей гувернантки. Падре выслушал ее с сочувственным вниманием, спросил, сколько прошло времени со дня смерти усопшей, каковы были обстоятельства ее гибели, и пообещал выполнить просьбу.

— Кроме того, — прибавил он, — совсем скоро День Всех Усопших, это второго ноября. Было бы желательно заказать заупокойную мессу и в этот день.

Княжна согласилась, поблагодарив священника, и тот подозвал служку, чтобы он проводил господ в церковную лавку, находившуюся снаружи.

— Саша, ты сходи в лавку один, а я подожду тебя здесь, хорошо? — попросила Катя. — Тут все так необычно, мне хочется посмотреть.

Александр, рассудив, что никто не обидит девушку в церкви, не стал возражать. Когда он вышел, Катя покинула притвор, прошла вдоль ряда резных скамей, с любопытством разглядывая убранство церкви, и умиленно улыбнулась при виде трогательно-наивных, ярко раскрашенных статуй святых.

В следующее мгновение в поле ее зрения оказалась молодая дама, молившаяся в одном из боковых приделов, и сердце неожиданно екнуло. Что-то очень знакомое было в этой высокой, стройной фигуре, в высокомерной манере держать голову, не склоняясь даже перед святыней. Блеск множества свечей слепил глаза, но когда незнакомка, повернувшись, выступила из тени, и на свету блеснули ее ярко-рыжие волосы, у Кати перехватило дыхание.

Почти не дыша, она смотрела на ту, что медленно шла теперь по проходу, приближаясь к ней. Синие глаза, милое, серьезное веснушчатое личико, гордая стать… Не замечая Кати, Оршола Есенская прошла мимо и остановилась возле каменной чаши со святой водой. Тихо плеснула под ее пальцами вода, и венгерка спокойно осенила себя крестным знамением.

Девица, которую Катя прежде заметила возле исповедальни, приблизилась к Оршоле и защебетала что-то, по-свойски беря ее за локоть. Они явно собирались уходить и Катя наконец пришла в себя. Не думая о том, что делает, забыв о поднятой вуали, о том, что Саша с минуты на минуту появится здесь, она шагнула вперед и сдавленно окликнула венгерку: