Катя во все глаза уставилась на него:

— Как вы догадались?..

— Догадаться нетрудно. Тот, у кого совесть чиста, помнит и живых, и мертвых.

Катя молчала. Что она могла ответить?

— Может быть, пришло время для исповеди? — негромко произнес отец Серафим.

Девушка медленно покачала головой:

— Дайте мне время, отче. Сейчас это еще слишком тяжело.

— Хорошо, дочь моя, — отозвался пресвитер. — Но не откладывайте слишком надолго. Грешник, который нерадит о покаянии, это раб тления. Не позволяйте же душе своей огрубеть в бесчувствии под грузом грехов. И помните: нас наказывает не Бог, нас наказывают наши грехи…

Она знала это. И знала также, что всему виной лишь она сама. Но для чего же Господь создал ее именно такой?..

* * *

Тем же вечером, узнав от Груни, что Александр и четверо его друзей расположились в гостиной за игрой в карты, Катя не смогла усидеть в своей комнате. Мысль о том, что Михаил, находясь в доме, не испытывает ни малейшего желания увидеться с ней, не давала покоя.

Что делать, она виновата сама. Наивно было думать, что получив пощечину, Бахмет будет сам искать встречи с ней, слишком он для этого горд. А ей безумно хотелось увидеть его и найти достойный способ к примирению, чтобы они снова стали друзьями. И она ничуть на него больше не сердится. Скорее, следует на себя сердиться, потому что совершив этот поступок, — жестокий, но такой мужской, он окончательно привязал ее к себе. И теперь душа стремилась только к одному: сделать и его пленником своих желаний, привязать к себе накрепко, чтобы стать единственной женщиной в его сердце.

Раздумывая так, Катя с помощью Груни переоделась в самое красивое, на ее взгляд платье из перешитых маменькиных, — зеленое с серебристой отделкой, освежила прическу. Отражение в зеркале ей понравилось и, войдя в парадный зал, она устроилась за клавесином на гнутых ножках, стоявшим в глубине помещения, задумчиво огладила рукой крышку розового дерева и коснулась клавиш. Нежный, хрустальный звон вырвался из-под пальцев и затих в воздухе.

Катя не то чтобы хорошо играла, в деревне у нее были только простенькие клавикорды в переносной коробке, половину струн которого она сломала еще в детстве, но незатейливую пьеску она все-таки была в состоянии сыграть.

Пальцы забегали по клавишам, ошибаясь от волнения, так что понять, что это за мелодия, было нелегко. Но в любом случае, с досадой убедилась Катя минуту спустя, звук клавесина был слишком тихим и, похоже, поглощенные игрой гвардейцы, расположившиеся за стеной, его просто не слышали.

Она подождала еще пару минут, продолжая играть и чертыхаясь себе под нос каждый раз, когда фальшивила. Нет, зря она это затеяла. Восхищаться тут нечем, скорее сочтут неумехой, которой медведь на ухо наступил. И Катя раздраженно поднялась на ноги. Покружив немного по залу и прислушиваясь к голосам из-за двери, она окончательно поняла: ни один из них не выйдет и не попытается завязать разговор. Ведь она сама велела друзьям брата держаться подальше от нее. Вот ведь дура!

А еще несколько минут спустя она решилась на поступок, за который ей непременно влетело бы от maman, окажись она рядом. Решительно распахнув двери, ведущие в гостиную, Катя переступила порог и оглядела пятерых приятелей, устроившихся за ломберным столом. Оживленно обсуждая ставки, они не сразу заметили ее появление, но заметив наконец, дружно поднялись и уставились на девушку.

— Добрый вечер, господа, — поздоровалась Катя.

* * *

Они нестройно ответили, явно немного стесненные ее вторжением в их мужской рай. Михаил ограничился молчаливым поклоном и сразу же отвел от Кати подчеркнуто безразличный взгляд. Сказать, что это было обидно, значило, не сказать ничего. Но широкая улыбка, которой сиял пожирающий ее глазами Бухвостов, все-таки немного утешила Катю. Хоть кто-то ей рад. Щербатов и Аргамаков смущенно теребят в руках карты, а Александр смотрит на нее выжидательно и кажется, чуточку сердито.

— Да вы садитесь, господа, садитесь, — словно не замечая недовольства брата, Катя приблизилась к ним, опустилась на свободный стул, который заботливо придвинул ей Аргамаков.

Теперь наконец сели и они, и за столом воцарилось неловкое молчание.

— Во что играете? — спокойно осведомилась Катя, наслаждаясь их смущением.

— В фараон, — буркнул Александр.

Катя бесцеремонно заглянула в денежный ящик, наполненный стопками ассигнаций, и хмыкнула в знак удивления:

— Я смотрю, игра у вас отнюдь не коммерческая, а вполне себе азартная. Не разоритесь, нет?

Михаил молча усмехнулся, не глядя на нее. Александр хмуро произнес:

— Катерина, ты нам нравоучения пришла читать?

— Ну что ты, откуда такие мысли! — Катя невинно захлопала ресницами.

— А что тогда?

— Да ничего! Научите меня играть.

Откуда взялась эта неожиданная идея, Катя не знала. Но с другой стороны, что еще здесь можно было делать?

Гвардейцы явно были удивлены этой просьбой. Александр сердито кашлянул:

— Это еще зачем? Вот выйдешь замуж, тогда и будешь картами развлекаться… по маленькой, если супруг позволит. А сейчас ни к чему.

— Так уж и ни к чему? — возразила Катя. — Мало ли что, в жизни все пригодится. Так что, давайте, излагайте теорию, я внимательно слушаю.

Александр побагровел.

— Кать, иди к себе! — взорвался он. — Повышивайте там чего-нибудь с тетушкой. А здесь тебе делать нечего.

Катя еще не успела ответить, как раздался голос Бухвостова:

— Александр, я был бы счастлив исполнить желание Екатерины Юрьевны. И, думаю, друзья меня поддержат.

Катя одарила Бухвостова лучезарной улыбкой. Тот расплылся до ушей.

— Что скажете, господа? — она обвела невозмутимым взглядом Михаила, Щербатова и Аргамакова.

— Я не против, — застенчиво улыбнулся Аргамаков.

— Желание Екатерины Юрьевны — закон, — поддержал его Щербатов, перебирая дорогие перстни, унизавшие его холеные пальцы.

Александр с упреком посмотрел на друзей:

— Растаяли, да? Бабники! Бахмет, а ты чего молчишь?

Михаил устремил на Катю долгий взгляд, под действием которого замерло ее сердце, и после мучительно длинной паузы изрек:

— Ну, если княжна обещает не жульничать, не курить трубку, и не выпьет весь наш портвейн, то можно и удовлетворить желание дамы.

Гвардейцы рассмеялись.

— И ты туда же! — вздохнул Александр. — Ладно, черт с вами. Пусть остается.

— Но Екатерина Юрьевна еще не сказала, согласна ли она выполнить условия Бахмета, — с тонкой улыбкой вставил Щербатов.

— Обещаю делать только то, чему вы меня научите, — с мягчайшей кошачьей интонацией отозвалась Катя, глядя в глаза Михаилу.

Сердце было охвачено звонким трепетом, который она так любила в себе, тем пьянящим куражом, от которого начинало приятно покалывать кончики пальцев и кружилась голова. Вот для чего она рождена. Идти напролом, сметая к черту условности, самая красивая, самая отчаянная, очаровывая этих мальчишек и любого, на ком остановит взгляд. И его… того, кто смотрит на нее этими насмешливыми зелеными глазами и словно бы не принимает всерьез. Он будет ее, весь, без остатка, как самый преданный пес. Дело времени.

— Только талию[1] доиграем все же, — сказал Александр, не подозревавший, какие коварные мысли бродят в голове сестрички. — А уже потом приступим к обучению.

— Да, стоит закончить, — согласился Михаил, снова погружаясь в изучение своих карт, словно Кати и не было рядом. — Тем более, что меня наверняка ждет неплохой куш.

— Конечно, не у каждого хватит духу гнуть пароли[2], как ты, — покачал головой Щербатов.

— Ну не мирандолем[3] же мне играть, словно мальчик-юнкер, — отозвался Михаил.

Катя, вопреки высказанному намерению, почти не вникала в игру: ее заворожили руки Михаила, перебиравшие стопку карт. Как красивы были эти руки, каждое движение длинных пальцев пронизано чувственностью, уверенной силой и небрежным изяществом. Должно быть, с таким же изяществом он вонзил клинок в сердце несчастного Леднева, вдруг подумалось ей. Катя мысленно вздохнула, отгоняя от себя эти мысли. Думать о Ледневе ей сейчас не хотелось. Хотелось смотреть на Михаила, украдкой лаская взглядом линию направленных вразлет темных бровей, тени от густых, длинных ресниц, чеканный профиль и четкий абрис губ, которые сводили ее с ума. И руки, чью повелительную силу и нежность безумно хочется испытать на себе.

Он и в самом деле выиграл, раньше всех сдав свои карты. И рассмеялся в ответ на стон проигравшегося, видно уже не в первый раз, Бухвостова:

— Ничего, Василий, считай, в любви повезет.

Бухвостов многозначительно покосился на Катю, словно связывая с ней свои надежды на везение в любви, и та едва не фыркнула.

— А вы часто выигрываете, Михаил Алексеевич? — полюбопытствовала она, глядя на Бахмета.

Юноша устремил на нее пристальный взгляд, выдержал паузу и небрежно произнес:

— Если мне не изменяет память, княжна, вы сами в прошлый раз назвали меня шулером. Стало быть, я выигрываю практически всегда.

Александр оторвался от подсчитывания очков и уставился на друга:

— Моя сестра назвала тебя шулером?! Катерина, это правда? — сурово осведомился он.

Катя подчеркнуто смущенно кашлянула:

— Не припоминаю такого. Правда, мы пили коньяк, так что, ручаться не могу, но…

— Так вот кто у отца весь коньяк выпил, — протянул Александр. — Господа собутыльники, в следующий раз выбирайте себе другие напитки. С меня отец голову снимет, бутылка этого коньяка стоит, как три арабских жеребца!

— Так ты сам его и выпил весь! — хихикнула Катя.