На третий день болезни жар спал, и Габриэла с облегчением поняла, что тайные страхи, которые она все эти дни упорно гнала от себя, к счастью, оказались беспочвенными: это и вправду была всего лишь простуда, а не оспа, как легко могло оказаться. За себя и Оршику Габриэла не особенно боялась: обе они, по примеру императрицы и многих просвещенных людей, были привиты от оспы. Эта прививка не всегда защищала от болезни, но значительно ослабляла ее течение. Впрочем, юного императора Петра II не спасла от смерти и прививка, но ведь и развитие медицины далеко продвинулось с тех пор, подумала Габриэла. Как бы то ни было, она не видела смысла бегать от судьбы. Что Богом суждено, все равно произойдет рано или поздно… Но отдать чудовищной, уродующей болезни такую юную и прекрасную девушку, как Катерина, ей очень не хотелось…

Итак, жар снизился, но Катя была еще слишком слаба, чтобы продолжать путешествие. Это бездействие казалось ей невыносимым, но она напрасно уговаривала Габриэлу отправиться в путь: та была непреклонна.

— Я доставляю вам столько хлопот, мадам, — сказала Катя, поняв, что спорить бесполезно. — Как мне отблагодарить вас и Оршолу за все, что вы для меня сделали?

Габриэла покачала головой:

— Девочка моя, вы даже не представляете, как я была счастлива, когда мы снова нашли вас. Я бы никогда не простила себе, если бы с вами что-то случилось…

— Этот человек, — Катя не смогла заставить себя назвать имя Стрешнева, — он ничего не сделает вам? Мне кажется, он способен на все…

Габриэла успокаивающе похлопала ее по руке:

— И об этом не беспокойтесь, мадемуазель Катерина. Уверяю вас, для нас он не опасен.

И Кате пришлось удовлетвориться этим ответом, оставив при себе множество нескромных вопросов, касавшихся странных отношений баронессы со Стрешневым. Но, как бы то ни было, она все больше восхищалась этой женщиной, ее добрым сердцем и мужеством. Потому что в эти годы, когда черная оспа угрожала жизни каждого, не испугаться затяжной лихорадки, за которой вполне могла таиться эта страшная болезнь, мог только по-настоящему добрый и мужественный человек…

* * *

Через несколько дней, когда здоровье Кати наконец восстановилось, решено было продолжить путь. Катя очень переживала за свой внешний вид, не представляя, в какой одежде она переступит порог родительского дома, но все благополучно разрешилось. Как оказалось, еще в Торжке, разыскивая ее, баронесса купила у модистки все необходимое. Глаз у нее оказался точным: все купленные вещи пришлись впору и оказались вполне неплохи.

Катя, которой удалось даже принять ванну, чтобы смыть всю грязь своих странствий, с удовольствием осмотрела платье, в которое ей предстояло нарядиться, и принялась одеваться. Натянув жемчужно-серые, вполне сносного качества чулки и облачившись в сорочку, она с удивлением взяла в руки странные штанишки, сшитые из белого льна. Отдаленно похожие на мужские кюлоты, но гораздо более широкие и присборенные, они были украшены внизу довольно невзрачными оборками. Но, что поразило ее больше всего, штанины были сшиты друг с другом лишь сверху и имели открытую промежность.

— Что это, Магда? — спросила Катя у горничной, помогавшей ей одеваться.

Но опередив Магду, ей ответила баронесса:

— Это дамские панталоны, дитя мое. Такая же принадлежность нательной одежды, как рубашка или чулки. Очень советую надеть их. После болезни не лишним будет сохранить тепло. Кроме того, мне думается, что скоро их ношение войдет в моду, так что, пора начинать учиться носить их.

— Но почему, — Катя даже немного порозовела, не сразу решившись спросить, — они сшиты не до конца?

Габриэла негромко рассмеялась:

— Видите ли, мадемуазель Катерина, это сделано для удобства. Дело в том, что панталоны надеваются под корсет, расшнуровывать его всякий раз, когда того требует природа, довольно затруднительно, и отсутствие шва между ногами позволяет без труда справлять естественные потребности, не снимая этих штанишек.

Катя, уши которой к концу этой тирады стали ярко-малиновыми, дрогнувшим голосом поблагодарила за разъяснения и продолжила одевание. Оршола, выслушав мать, выразительно и чуть осуждающе кашлянула, но не произнесла ни слова.

О том, что некоторые дамы носят эти странные, неженственные штаны, не довольствуясь чулками и нижними юбками, Катя до сих пор даже не подозревала, и неизвестный прежде предмет туалета показался ей ненужным излишеством. Но тем не менее, из чисто женского любопытства она облачилась в панталоны и пришла к выводу, что они не особенно сковывают движения, можно привыкнуть.

Когда Магда затянула талию девушки в корсет с пластинами из китового уса, то закрепила на поясе, вместо привычных Кате фижм, небольшие подушечки из конского волоса, а сверху еще три нижних юбки из шуршащего белого полотна. Наконец, после льняной кофточки, скрывшей корсет, ее облачили в юбку из полосатого, матово блестевшего репса цвета кофе с молоком, украшенного фестонами по подолу. А венцом всех деталей этого скромного туалета стало бледно-голубое платье, сшитое из плотного, шелковистого гродетура, очень простое, но довольно изящное, с неглубоким квадратным вырезом, отделанным крохотными рюшами, которое широкими складками расходилось спереди, открывая репсовую юбку.

Габриэла не забыла и об обуви, хотя выбирать ее у сапожника ей пришлось на свой страх и риск, не зная размера Катиной ноги. И поэтому дорогие сафьяновые башмачки со скошенными французскими каблуками, хоть и смотрелись очень красиво, оказались чуть маловаты. Но Катя не призналась в этом баронессе и бодро прошлась по комнате, демонстрируя, что все в полном порядке. Единственная деталь смущала ее: платье казалось слишком коротким, всего лишь до щиколоток, но внимательнее разглядев своих спутниц, Катя заметила, что их туфельки также были на всем виду. Должно быть, такова нынешняя мода, подумала девушка.

— Мадемуазель Катерина, вы великолепны, — искренне сказала Габриэла, когда Магда закончила укладывать волосы Кати в прическу. — Я даже у себя на родине не видела таких роскошных жгучих брюнеток! А ваша фигура — просто верх совершенства, что ты скажешь, Оршика?

Оршола, которая сидела, по обыкновению, уткнувшись в книгу, краем глаза взглянула на Катю и сдержанно кивнула:

— Платье довольно заурядное, фигура — отличная.

И, сделав это заявление, снова углубилась в чтение.

Разумеется, ручное зеркальце баронессы, в котором Катя по частям придирчиво рассматривала себя, увы, не могло ей дать полного представления о своем внешнем виде. А знать, что она по-прежнему хороша, что перенесенные треволнения не отразились на ее наружности, очень хотелось. Но, кажется, лицо, слегка осунувшееся после болезни, не выглядело подурневшим, и платьице, несмотря на слова Оршики, явно сидит на ней хорошо.

В этом нежно-голубом наряде, так удачно оттенявшем ее южную красоту, Катя и впрямь выглядела прелестно. Простой крой платья выразительно подчеркивал ее тонкую талию, небольшую, но красивой формы грудь и безупречные руки. И прическа была хороша. Конечно, в походных условиях Магде не удалось бы создать на ее голове модное хитросплетение размером с башню, без которого в ту пору ни одна уважающая себя дама не могла показаться на людях, но и эта тщательно взбитая и кокетливо уложенная копна волос показалась Кате восхитительной. Она дотронулась до маленьких завитков, спадавших на высокую, хрупкую шею, полюбовалась собой еще минуту и удовлетворенно отложила зеркало. Подумать только, уже сегодня вечером она будет в Москве! И скоро весь мир будет лежать у ее ног, словно послушный пес…

Так велика была охватившая ее внезапно буйная радость, что Катя, подхватив юбки, закружила по комнате. Габриэла, которая, высунувшись из окна, кричала что-то по-венгерски гайдукам, что копошились у экипажей, укладывая хозяйские сундуки, с улыбкой посмотрела на сияющую девушку:

— Ah, la jeunesse, la jeunesse! (Ах, молодость, молодость! (франц.) Сколько в вас жизни, мадемуазель Катерина! Оршика, — окликнула она дочь, — мы скоро уже расстанемся с княжной. Может быть, ты наконец оторвешься от книги и уделишь ей внимание, поговоришь?

— О чем? — буркнула Оршола, переворачивая страницу.

— Бог мой, — Габриэла беспечно пожала плечами, — неужели не о чем?

С этими словами она вышла из комнаты и девушки остались одни. Машинально прислушиваясь к голосу Габриэлы, которая, стоя в коридоре, отдавала распоряжения горничной, Катя бросила взгляд на Оршолу.

Как ни странно, происшедшие события не сделали их ближе, но отнюдь не по Катиной вине. Когда немножко схлынула радость по поводу освобождения и встречи, Катя обнаружила, что Оршола все так же сдержанна и немногословна. И хотя венгерская мадемуазель исправно ухаживала за ней во время болезни, проявив себя умелой и заботливой сиделкой, она оставалась все такой же отстраненной вещью в себе, что и в начале знакомства.

Впрочем, внезапно подумала Катя, возможно, у них просто не было времени для того, чтобы по-настоящему сблизиться. Оршола очень нравилась ей, причем, несмотря на все их размолвки, нравилась с самого начала, но Катя прекрасно понимала, что так легко эта странная девушка свою душу не раскроет…

Времени и вправду оставалось немного. Кто знает, когда судьба сведет их в следующий раз. И пока есть возможность, надо сказать ей о том, что она чувствует. Оршола спокойно читала, не обращая на нее никакого внимания. Помедлив немного, Катя нарушила молчание:

— Мадемуазель Оршола (сейчас она уже не смела обращаться к ней на «ты», как в вечер спасения), я хотела сказать вам спасибо за все, что вы для меня сделали.

Венгерка подняла голову и посмотрела на Катю. На ее веснушчатом личике не дрогнул ни один мускул.

— Не стоит благодарности, — сдержанно отозвалась она.