Отплевываясь от воды, колыхавшейся уже возле подбородка, Катя отклонилась в самый угол и шарахнула кулаком в оконный просвет наверху. Раздался звон стекла, осколки посыпались в воду, и слабая струя воздуха ворвалась сквозь амбразуру.

Фижмы и тяжелые, мокрые юбки тянули вниз, и Катя, задрав подол платья, принялась поспешно развязывать кулиски, избавляясь от лишнего груза. Потом, в кровь обдирая руки, уцепилась за раму, подтянувшись, прыгнула и, протиснувшись в отверстие, выбралась наружу.

Шум порогов ударил по ушам, свежий воздух едва не разорвал легкие. Распластавшись на обшивке и судорожно дыша, Катя вытянула вниз руки, схватила гувернантку за волосы и потянула к себе. Безжизненная голова с остекленевшими глазами и распахнутым ртом показалась на поверхности.

— Дышите, дышите же! — Катя хлопнула ее по щекам, но женщина была по-прежнему без чувств.

Собрав все силы, Катя начала тащить вверх застывшее тело. Но как бы ни напрягала она мышцы, ей не удавалось приподнять его над водой больше, чем до плеч. Осколки, торчавшие в раме, кололи руки, но Катя продолжала упорно тянуть к себе неподвижное туловище, не желая понимать, что ей это не под силу. А если бы даже хватило сил, узкая рама все равно стала бы непреодолимым препятствием.

И только когда пальцы, почти онемевшие от холода и усталости, отказались повиноваться ей, она бросила непосильную ношу и заплакала. Вода с плавающими в ней осколками, забурлила возле лица гувернантки, медленно опускающейся вниз. Карета закачалась, уходя под воду, и в следующее мгновение Катя оказалась во власти течения.

Погрузившись с головой в бурный поток, она отчаянно забила ладонями, оттолкнулась ногой от каменистого дна и сумела всплыть. И только теперь глаза стали различать окружающее пространство. До берега было не так далеко. Быть может, она еще сумеет спастись…


[1] Выносная — лошадь, припряжённая впереди коренника постромками и тянущая вперёд.

* * *

Поросший лесом берег был высок, — саженей десять. Бросив коня, Драгомир кубарем скатился вниз. На ходу разматывая аркан, побежал вдоль кромки воды в ту сторону, куда река несла остов перевернутой кареты.

Ухо различило звон бьющегося стекла. Увидев, как темноволосая голова высунулась из тонущего экипажа, Драгомир облегченно выдохнул. Он видел, как тонкая фигурка в облепившей тело одежде выбралась наружу, видел ее отчаянные и безуспешные попытки спасти спутницу. Видел и падение в воду. И продолжал ждать.

Девушка плыла к берегу, с трудом преодолевая течение, но плыла. Волны порой захлестывали ее с головой, но она неизменно показывалась на поверхности. И когда расстояние между ней и берегом оказалось примерно равным длине его аркана, Драгомир, скинув кафтан и войдя в воду по пояс, крикнул:

— Эй, княжна! Лови веревку!

Она услышала. Аркан просвистел в воздухе и лег на воде на всю, не менее, чем семисаженную длину. И, видимо, вовремя. Почти парализованное холодной водой тело девушки уже отказывалось двигаться. Теряя силы, она вцепилась в веревку, просунула под руки петлю и Драгомир, стиснув зубы, потянул ее к себе.

Наконец волны вынесли к нему бесчувственное тело, не ушедшее в глубину лишь благодаря спасительному аркану. Драгомир схватил девушку на руки и ее голова безжизненно повисла.

Добравшись до берега, он уложил ее в пожухлую траву и извлек засапожный нож. Быстрым и ловким движением разрезал платье и жесткий корсет, разодрал сорочку, обнажая дрожащее, худенькое тело, стащил с ног чулки и башмаки. Встав на одно колено, положил девушку животом вниз поперек другого и принялся надавливать на ее спину между лопаток. Легкие извергли фонтан воды.

Тщательно закутав спасенную в свою одежду и опустив наземь, Драгомир наклонился к самому ее лицу и принялся дуть в рот.

Наконец княжна хлебнула воздух широко открытым ртом и задышала так, что заходила ходуном маленькая грудь. Глаза распахнулись, незряче глядя на спасителя. Сняв с пояса фляжку, Драгомир влил ей в рот немного водки. Она закашлялась, глотая обжигающую жидкость, но выражение глаз стало более осмысленным. Он вновь приложил горлышко фляги к ее губам, но девушка замотала головой.

— На дар, — засмеялся Драгомир, не заметив от волнения, что говорит на родном языке. — Бравинта жужоры! Сыр ту? (Не бойся, водка чистейшая! Как ты? (цыганск.) То есть, я хотел спросить: как ты?

— Шукар, (Хорошо (цыганск.) — выдохнула Катя, вспомнив единственное, памятное ей цыганское слово, и на глазах у нее выступили слезы.

Драгомир одобрительно улыбнулся.

— Бидытко щей ту, — он погладил ее по щеке. — Пало тыро састыпэн! (Бедовая девушка ты. За твое здоровье! (цыганск.) — в свою очередь приложившись к фляге, он утерся рукавом и, поняв, что она не понимает, объяснил: — Говорю, бедовая ты девушка, княжна. За твое здоровье пью.

Она слабо кивнула, постепенно приходя в себя. Драгомир вылил воду из сапог, снял и выжал мокрую одежду и снова оделся. К счастью, его рубашка и жилет не слишком промокли, да и он был привычен к холоду.

Поискав что-то среди прибрежных коряг, он снова вернулся к спасенной с неким комком зеленой массы, напоминающим губку.

— Ты что! — опешила Катя, когда он потянул одежду с ее плеч, и попыталась оттолкнуть.

— Это бадяга, — объяснил Драгомир. — Растереться слегка надо, от простуды, чтобы кровь лучше по жилам побежала.

Судя по всему, свойства речной губки были известны княжне.

— Отвернись, я сама, — она вырвала бадягу из его рук. — Ну же!..

С усмешкой покачав головой, Драгомир отвернулся.

— Не перестарайся только, — посоветовал он, — сильно не три, иначе волком взвоешь.

— Да знаю я, — буркнула девушка.

Освободившись от одежды и повернувшись спиной к цыгану, Катя быстро и осторожно провела губкой по груди, плечам, хребту, протерла руки и ноги. Затем так же быстро закуталась.

Но, похоже, немножко она все-таки перестаралась, и действие коварной бадяги, проявившееся вскоре, было сурово. Кате показалось, что тысячи иголочек впились в ее тело, кожа покраснела от мгновенного прилива крови и девушка едва удержалась от желания прыгнуть в ледяную воду.

— Ничего, красавица, все на пользу, не во вред, — засмеялся Драгомир. — А теперь бегом наверх, — он помог подняться девушке, плотнее запахнул кафтан на ее теле. — Костер будем жечь, греться будем и раны твои лечить.

После всего, выпавшего на ее долю сегодня, идти, да еще в гору, было нелегко. Но Драгомир, словно не замечая ее усталости, безжалостно тащил спотыкающуюся девушку наверх. К счастью, склон был не слишком крут. Поддерживаемая своим спасителем, Катя наконец одолела подъем и, задыхаясь, плюхнулась на землю в тени колючих кустов можжевельника. Жеребец Драгомира, который пасся среди подлеска, осторожно выбирая губами траву посвежее, фыркнув, потянулся к хозяину. Тот ласково похлопал его по шее, достал из чересседельной сумки плотно скатанное суконное одеяло и положил его у ног девушки, чтобы она не сидела на голой земле.

— Мост… — неожиданно ахнула Катя, пока Драгомир собирал валежник и ломал колючие ветки на растопку.

Тот мимоходом бросил взгляд на бывшую переправу. К этому времени возле обрушившегося моста собралась толпа зевак, — похоже, большая часть жителей ближайшей деревни. Стояли и несколько экипажей, которым теперь придется ехать обходной дорогой. С того места, где находились Катя и Драгомир, голосов было не слышно, слишком далеко, но о чем разговаривали люди, оставшиеся без сообщения с соседними селениями, можно было представить.

Ничего не сказав, Драгомир бросил на траву охапку хвороста. Достал кресало и коробочку с трутом и, сев напротив Кати, принялся молча высекать огонь.

— Цыган, — окликнула Катя. — А как же… мои люди, они… — она не договорила, с надеждой глядя на него.

Драгомир подпалил тоненькую щепку, осторожно раздул тлеющую искру и сунул ее в груду приготовленного хвороста. Вскоре ветки негромко затрещали, растущее пламя раскинуло оранжевые лепестки, пожирая топливо. Густеющий белый дымок взвился над ними, повеяло теплом и смолистым ароматом горящего можжевельника.

— Нет больше твоих людей, княжна.

Катя недоверчиво смотрела на Драгомира.

— Как же так, — возразила она, — неужели они не сумели спастись? Аникей и Степан, молодые, сильные, разве так может быть? Ведь я же выплыла…

— Степан — это форейтор? — хмуро уточнил цыган. — Лошадь его сбросила, а остальные, постромки оторвав, прямо по нему и понеслись, в лепешку раздавили. А кучер на мосту был, когда тот рушиться начал. Балками его закидало, где уж тут спастись.

Закрыв лицо дрогнувшими ладонями, Катя долго молчала.

— Пресвятая Богородица, за что? Чем я Бога прогневила? — с каким-то странным удивлением произнесла она и совсем тихо добавила: — У меня же теперь никого не осталось. Даже… даже одежды своей и то нет. Что же делать мне? Как до Москвы добираться? Христаради идти просить?

Драгомир неодобрительно покачал головой:

— Что делать, говоришь? Ну, перво-наперво за новопреставленных помолиться не помешает. А потом и о себе подумаем. Нам, живым, торопиться некуда.

Услышав этот лишь слегка завуалированный упрек, Катя весьма воинственно вскинула на него глаза, но сдержалась. Нелегко ставить на место того, кто только что спас твою жизнь. А ведь она даже спасибо ему не сказала…

— Не могу я сейчас молиться, Драгомир, — отрезала она. — У меня голова болит, душа кричит, пусто мне, не до молитвы сейчас.

Драгомир помолчал.

— Как зовут-то тебя?

— Катериной.

— Ладно, Катерина, давай поглядим, что там с твоей головой.

Пересев поближе к девушке, он положил ладони на ее густые, черные, уже подсыхающие волосы. Катя мучительно напряглась, когда сильные пальцы принялись бережно ощупывать раскалывающийся от боли затылок.