Стрешнев усмехнулся:

— Это временные неудобства, друг мой. Ну что, как наши дела?

— Все исполнено, Сильвестр Родионович, — почтительно отозвался Зимин, осторожно разглядывая Катю. Его скользкий взгляд и привычка поминутно облизывать тонкие губы, были так неприятны, что девушка поспешно отвела глаза. Впрочем, она и не стремилась разглядывать происходящее. Для этого ей приходилось так усиленно скашивать взгляд, что в конце концов у нее закружилась голова. — Наша юная протеже под замком и ее будут надежно охранять.

— А отец Адриан?

Зимин со вздохом перекрестился:

— Отошел батюшка, царствие ему небесное…

Стрешнев пожал плечами:

— Ну что ж, тем лучше.

Катя прикрыла дрогнувшие веки. Вот и кончились мучения для отца Адриана… Еще одним добрым и мужественным человеком на земле стало меньше. А то, что мужество отца Адриана и вправду велико, она прекрасно понимала…

Любой сельский священник зависел от произвола окрестных дворян-землевладельцев и едва ли имел намного больше прав, чем их же крепостные. В их власти было заставить священнослужителя идти против совести, венчая браки в ненадлежащей степени родства, они могли отобрать у него землю, согнать с места, даже затравить собаками ради забавы или забить плетьми. Архиереи, как правило, были глухи к жалобам приходских священников, оставаясь на стороне землевладельцев… Так что, лишь у немногих хватало отваги противостоять дворянину, на стороне которого были и власть, и деньги, и закон, купленный на эти деньги.

Сколько бы лет не ожидало ее впереди, она до конца дней своих будет почитать этого праведника и молиться за его душу. Но пока у нее нет сил думать о том, что отец Адриан погиб по ее вине, как и те трое, что сопровождали ее в пути. Не сейчас, иначе она просто сойдет с ума…

— А какие у вас планы в отношении этой смугляночки, Сильвестр Родионович? — прервал ее размышления вкрадчивый голос Зимина.

— Что, приглянулась? — усмехнулся Стрешнев. — Ничего, перебьешься, слишком хороша для тебя. Думаю предложить ее Буяну вместо Таис, если только он согласится. Ох, и попал же я в переплет по вине этой дряни Таис! Теперь, если баронесса откажется помочь мне, одна надежда — что Буян растает при виде прелестей этой девицы и забудет эту историю…

Взгляды обоих мужчин снова обратились к Кате.

— Она способна свести с ума любого, — с некоторым смущением высказался Зимин и зарумянился, как девушка.

— Думаешь? — небрежно отозвался Стрешнев, продолжая бесцеремонно разглядывать Катю. — Ну, это тебе достаточно смазливенького личика, а Буяну этого мало, ему нужно идеальное тело и горячая кровь. Пока на ней эти тряпки, ни в чем нельзя быть уверенным. Вот приедем в Тверь, отвезем ее к Лулу, и тогда посмотрим, что скрывается за этой дерюгой…

Катя слушала этот разговор с все возрастающим ужасом. Разрозненные стекляшки мозаики наконец-то сложились в ее голове в единую картину, заставив ужаснуться еще сильнее. Отец Адриан был прав. Этот человек и не собирался везти ее в полицию. Судя по всему, ее истинное происхождение его вообще не волновало.

Об отношениях между мужчиной и женщиной Катя была осведомлена вполне неплохо. Покойная мадемуазель Дюбуа, конечно, не допустила бы такой порочной осведомленности, но Катина кормилица, обожаемая ею Ульяна, придерживалась мнения, что девушке следует знать об опасностях этого мира, чтобы избежать их. Поэтому Кате было известно о существовании и содержанок, и борделей, куда попадают неразумные девушки, потерявшие свое доброе имя. Но вот о мужчинах, которые похищают красивых девушек ради наживы, она никогда прежде не слышала. И тем отвратительнее оказалось для нее это открытие…

— А как вы предполагаете, сударь, где сейчас может быть баронесса? — спросил между тем Зимин.

— Кто знает? Со слов станционного содержателя в Торжке, она провела там сегодняшнюю ночь и утром отправилась дальше. Я очень надеюсь, что мы нагоним ее до Твери, ну а если нет, — Стрешнев бросил взгляд на Катю, — вся надежда на эту цыганочку. Уповаю на то, что она придется по душе Буяну.

— А если нет?

— А если нет, пусть ей поможет Бог. Я отдам ее первому, кто предложит хоть мало-мальски приемлемую цену.

Катя тупо слушала разговор, уже почти не воспринимая услышанного. Происходящее с каждой минутой все больше походило на кошмарный сон и поверить в то, что это правда, было просто невозможно… Только упоминание о почтовой станции в Торжке острой иголкой укололо мозг. Что это, совпадение?..

— Отдать так легко такую красавицу? — задохнулся Зимин.

Стрешнев рассмеялся. У него был на редкость мелодичный смех, которому низкий, грудной, удивительно красивого тембра голос, придавал теплую и выразительную окраску.

— Я вижу, ты к ней и вправду неравнодушен. Ну хорошо, так и быть, я подарю ее тебе. Если она не приглянется Буяну и на нее не найдется других покупателей…

Застенчиво поглядев на Катю, Зимин нерешительно улыбнулся ей, и девушка поспешно закрыла глаза. Ее уже начало тошнить при виде этой постной физиономии с маслеными глазами тайного эротомана.

Неожиданно снаружи послышался громкий возглас и кто-то, — очевидно, один из стоявших на запятках берлины гайдуков, постучал в кузов, крича:

— Стой, стой! Барин, это экипаж госпожи баронессы, я узнал его!

Подскочив, словно на иголках, Стрешнев забарабанил в переднее окошечко кучеру, но берлина уже замедлила ход и наконец остановилась. Распахнулась дверца и сияющий гайдук сунул голову в салон:

— Она следует за нами, барин!

— Ты не путаешь? — Стрешнев выпрыгнул на дорогу, не дожидаясь, когда опустят ступеньку. — Не может быть, чтобы мы опередили ее… Верно, это она. Где же она была все это время?.. — он снова заглянул в салон: — Зимин, головой отвечаешь за эту девку!

— Не беспокойтесь, сударь, — помощник поспешно закивал.

Гайдук захлопнул дверцу, и Катя осталась наедине с Зиминым. Тот отодвинул занавеску, опустил окно, видимо, чтобы иметь возможность слушать разговор и, застенчиво кашлянув, покосился на Катю.

— Такая нежная, — промурлыкал он, склоняясь над ней. — Такая красивая…

Девушка, не скрывая омерзения, смотрела на приближающуюся к ее лицу дрожащую руку.

— И ласковая, да? — очень осторожно, словно перед ним была разъяренная кошка, Зимин провел холодными пальцами по Катиной щеке.

Между тем, стоя посреди почтового тракта, по обе стороны которого возвышались стройные мачты бесконечных сосен, Стрешнев в нетерпении смотрел на приближающуюся почтовую карету. Его берлина загородила дорогу так, что карета в любом случае вынуждена была бы остановиться. Ямщик загодя натянул вожжи, бегущие резвой рысью лошади перешли на шаг и наконец остановились. Смолк дребезжащий колокольчик. И кипевшая от бессильной злобы Катя, лицо и волосы которой продолжал упоенно гладить Зимин, едва не подпрыгнула, услышав до боли знакомый голос с едва уловимым акцентом:

— Что случилось? Почему мы стоим?

* * *

Без всякого сомнения, это был голос Габриэлы Канижай. И даже слова те же самые, которые она произнесла тогда на берегу Тверцы, — слово в слово… Ее послал сюда сам Господь! Только вот как дать знать о себе?..

Но заколотившееся сердце в тот же миг болезненно сжалось, пораженное внезапной мыслью: если Габриэла водит знакомство с такими, как Стрешнев, стоит ли надеяться на ее помощь? Зимин, прервав свои нехитрые манипуляции, повернул голову к окну и прислушался к разговору. И Катя тоже насторожила слух.

Тем временем, Стрешнев, сняв треуголку, с улыбкой отвесил изысканный поклон выглянувшим из окон Габриэле и Оршоле:

— Дорогая баронесса, прелестная мадемуазель Есенская! Несказанно рад встрече! Простите великодушно, что задерживаю вас в пути…

Серьезное веснушчатое личико Оршолы слегка порозовело при виде молодого человека, но в следующую секунду она надменно вздернула маленький подбородок и пренебрежительно отвернулась от окна.

— Стрешнев, вы? — удивление Габриэлы сменилось ледяным холодом, как только она узнала стоявшего перед ней мужчину. — И у вас хватает наглости приближаться ко мне? Что вы хотели? Говорите и убирайтесь с дороги.

— Сударыня, — с улыбкой запротестовал Стрешнев, — за что же такая немилость?

— Я уже не первый раз объясняю вам, сударь: я не подаю руки торговцам людьми и не желаю иметь никаких дел с такими, как вы!

— Фи, мадам Канижай, какие вульгарные слова! — картинно поморщился Стрешнев. — К тому же, они не имеют ко мне никакого отношения. Я — торговец редкостями.

Габриэла безжалостно рассмеялась:

— Стрешнев, вашему бесстыдству просто нет предела! Какими редкостями, что за бред?

— В наше время, когда оспа не щадит ни молодости, ни красоты, женщины, чьи черты не только не изуродованы этой болезнью, но еще и прекрасны, стали редкостью, — с ослепительной улыбкой отозвался Стрешнев. — Разве не так, дорогая баронесса?

— Ну все, довольно, — отмахнулась Габриэла, — я не собираюсь перекидываться с вами остротами, словно при игре в мяч. Я спешу. Какое у вас дело ко мне?

Стрешнев огляделся по сторонам:

— Быть может, мы могли бы поговорить в салоне вашего уютного экипажа?

— Нет, не могли бы, — отрезала Габриэла. — Говорите здесь, только покороче.

Следя краем глаза за Зиминым, Катя продолжала прислушиваться к разговору. На душе немного полегчало, когда она поняла, что отношения между баронессой и ее мучителем были далеки от дружеских. Но, тем не менее, в этой беседе оставалось немало странного. Но к черту все странности, как же ей подать знак, что она здесь? Катя замычала и забилась между сиденьями, но едва ли ее стоны и производимый ею шум были услышаны за пределами берлины. Собеседники слишком увлечены разговором…