Стрешнев, вскинувшийся было, при виде батюшки тут же успокоился:

— Ах, это вы, отец Адриан. Похороны откладываются.

— Да, я уже понял, Сильвестр Родионович, — покачав головой в знак изумления, священник истово перекрестился: — Господь не допустил погребения заживо, отвел грех…

Не слушая его, Стрешнев выволок девушку из часовни, и двое гайдуков, стоявших подле массивной, темно-зеленой берлины, с готовностью шагнули ему навстречу. Поодаль готовилась к отъезду коляска, в которой Тимофей, с помощью еще одного лакея, устраивал находившуюся в глубоком обмороке Анну.

— Она поедет с нами, — небрежно обронил Стрешнев, передавая сопротивлявшуюся Катю с рук на руки гайдукам. — Позаботьтесь, чтоб не сбежала, но поаккуратнее, поняли?

— Все будет исполнено, барин, не извольте беспокоиться, — заверил хозяина один из гайдуков, сгребая девушку в медвежьи объятия и с любопытством разглядывая ее.

— Свяжем по рукам и ногам, — подтвердил второй.

— Отпустите меня! — Катя забилась и закричала на всю округу, изо всех сил пытаясь вырваться из рук лакеев, но все было безуспешно. Крепкие веревки начали методично опутывать ее запястья.

— Сильвестр Родионович, — решился спросить священник, до сих пор в недоумении молчавший, — в чем провинилась эта девица?

В душе Кати встрепенулась надежда.

— Эта девка — беглая крепостная и я везу ее в полицию, — надменно отозвался Стрешнев. — Вы что же, будете защищать ее против закона, отец Адриан?

— Это неправда, я не беглая, он лжет! — запротестовала Катя и добавила, с мольбой обращаясь к священнику: — Отче, помогите мне, прошу вас! Меня хотят насильно увезти, но я не принадлежу этому господину и я ни в чем не виновата!

Ободряюще кивнув ей, батюшка изрек добродушным, хриплым басом:

— Я попробую помочь вам, дочь моя, — он обернулся к Стрешневу и взгляды обоих мужчин скрестились, как остро отточенные шпаги. — Прошу вас, Сильвестр Родионович, отпустите девицу, побойтесь Бога.

— Вы смеете указывать мне? Вы? — Стрешнев посмотрел на священника, как на помешанного. — Вы бы лучше преподали этой лгунье урок христианского смирения, как следует доброму пастырю!

— Мне думается, девица говорит правду, — слегка улыбнулся отец Адриан. — Отпустите ее, Сильвестр Родионович, будьте милосердны.

— Не вмешивайтесь, отец Адриан! — заорал Стрешнев. — Какое вам до всего этого дело? Убирайтесь отсюда! Пусть в полиции решают, беглая она или нет!

Священник упрямо покачал головой и, после некоторого колебания, тихо, но решительно произнес:

— И не надейтесь, заблудший сын мой. Вы везете эту девицу отнюдь не в полицию. Если вы сию минуту не освободите ее, обещаю вам: я сообщу властям о том, что ваша гостья, которую вы едва не похоронили заживо, совсем не крестьянка, за которую вы ее выдаете, а похищенная вами барышня благородного сословия.

Стрешнев в бешенстве пробуравил глазами чуть дрогнувшее, но по-прежнему стоически спокойное лицо священника. Гайдуки, державшие Катю, застыли, не сводя глаз с хозяина и зарвавшегося батюшки. Замерла и Катя, со страхом ожидая, что же произойдет.

— Вы и об этом уже знаете? — усмехнувшись, Стрешнев сокрушенно покачал головой, похлопал ладонью по набалдашнику трости и со зловещей мягкостью протянул: — Ах, отец Адриан, какую грубую ошибку вы совершаете, кусая руку, кормящую вас. Непоправимую ошибку! А за свои ошибки надо отвечать…

Трость в его руке взметнулась вверх и тяжелый, окованный металлом конец, со свистом разрезав воздух, обрушился на священника.

При звуке удара и отчетливом хрусте костей, Катя захлебнулась собственным криком, вся во власти панического животного ужаса. Обливаясь кровью, отец Адриан с глухим стоном упал на колени, но Стрешнев не прекратил избиения. Словно озверев, он ударял тростью снова и снова, то по трясущейся спине в залитой кровью ризе, то по лицу, которое на глазах превращалось в бесформенное, багровое месиво, пока священник не затих, судорожно вцепившись руками в траву.

— Зимин, — рявкнул Стрешнев, отбрасывая трость, — забери этого старого дурака, и пусть посидит в холодной до моего возвращения, может, малость поумнеет. А потом я сам решу, что с ним делать!

— Все понял, сударь, — не моргнув глазом, Зимин почтительно кивнул.

Когда слуги поволокли по земле неподвижное тело священника, Катя с силой оттолкнула увлекшихся зрелищем гайдуков и, как была, со связанными руками, помчалась к лесу. Страх отчаянно гнал ее вперед и, услышав окрик Стрешнева и тяжелый топот ног за спиной, она напрягла последние силы, пытаясь уйти от преследователей. Но тщетно. Сильный толчок в спину и девушка растянулась на мокрой траве, сжавшись от ужаса.

Взяв за шкирку, словно котенка, гайдуки рывком поставили ее на ноги.

— Добегалась, шлюха, — ухмыльнулся один, смачно шлепая ее по ягодицам.

Катя молчала, точно окаменев. Под безмятежно-спокойным взглядом Стрешнева, который посвистывал сквозь зубы, стоя спиной к неподвижному телу отца Адриана, гайдуки дотащили девушку до берлины и впихнули в салон.

— Едем в Тверь, — объявил Стрешнев, в свою очередь, садясь в карету, и лучезарно улыбнулся Кате. — Смотрите в оба на дорогу, и не пропустите карету баронессы, если она вдруг появится. Каждому отсыплю по пятиалтынному, если мне удастся встретиться с этой дамой!

— Будет исполнено, барин!

Дверца захлопнулась, и Катя вздрогнула от этого звука, затравленно глядя на Стрешнева. Перед нею сидел дьявол, извергнутый преисподней, теперь она знала это совершенно точно.

Берлина сдвинулась с места и покатила по дороге.

Глава 5. Торговец редкостями

Расположившись на подушках кареты, Стрешнев со сдержанной брезгливостью рассматривал свою перепачканную пленницу, которую гайдуки положили прямо на пол, к его ногам. Сверху они накрыли ее сравнительно чистой лошадиной попоной, — от чужого глаза, или же, чтобы не оскорблять тонкий эстетический вкус хозяина.

Кончиком хлыста Стрешнев сдвинул попону, открывая лицо девушки. Она лежала, вынужденно упираясь лбом в обтянутый запыленным бархатом край сиденья и едва не касаясь подбородком сапог своего мучителя.

Катя плакала, не в силах сдержать слез. Все дрожало в ней от унижения и отчаянного страха перед Стрешневым, преодолеть который она была не в силах. Изувеченное лицо отца Адриана так и стояло перед глазами, напоминая о том, что, возможно, ждет и ее. Выживет ли он после этих чудовищных побоев? Или смерть станет для него куда более милосердным избавлением от мук?

Между тем, ее собственная участь была не менее печальной и куда более туманной. Куда везет ее этот негодяй? И чего он хочет от нее? В памяти всплыли его слова о какой-то баронессе, и Катя невольно поежилась. Неужели речь шла о ее недавней спутнице? Едва ли. Что может быть общего у милой Габриэлы с этим выродком рода человеческого?

— Ну полно лить слезы, душа моя, — нарушил молчание молодой человек, — это становится скучно.

— Что вы хотите от меня? — шмыгая носом, выговорила Катя.

— Все, что я от тебя хочу, я сумею получить, будь спокойна. А теперь, слушай меня внимательно, — Стрешнев наклонился к Кате, и она уловила тонкий аромат гвоздики и нюхательного табака, исходящий от него. — Ты отныне принадлежишь мне. Возможности сбежать у тебя больше не будет, так что, даже не думай об этом. Будешь послушна, — останешься жива. А если проявишь непослушание, никто никогда не узнает, в какой грязной яме будут тлеть твои кости. — он мило улыбнулся. — Ты поняла меня?

Кате опять вспомнился несчастный священник, и она нервно сглотнула. Способа бежать от этого безумца она не видела, — по крайней мере, пока. Без посторонней помощи ей не обойтись, но смельчаков, готовых выручить ее, все равно не найдется. Так что, пренебрегать угрозами такого, как Стрешнев, явно не стоило.

Но гордость, еще жившая в глубине смертельно напуганного сердца, не позволила ей смиренно согласиться. Она промолчала и тогда Стрешнев, приподняв ее голову за подбородок, властно произнес:

— Не испытывай мое терпение, красавица! Отвечай!

Его пальцы сжимали подбородок, словно клещами, и Катя не выдержала:

— Да! Да, я поняла.

— Вот и умница. А теперь открой рот.

Увидев в его руке свернутый платок, она взмолилась:

— Пожалуйста, не делайте этого! Обещаю, я не буду кричать…

— Разумеется, не будешь, — усмехнулся Стрешнев. — Кричать с кляпом во рту крайне затруднительно.

В следующее мгновение платок оказался у нее во рту. Она всхлипнула, едва не подавившись, дышать стало очень трудно. Закончив, Стрешнев тщательно вытер пальцы и откинулся на подушки.

Катя едва удержалась, чтобы не заплакать снова. Но ее мучитель, сделав предупреждение, оставил ее в покое. Усладив ноздри понюшкой табаку, извлеченного из табакерки с обнаженной нимфой на крышке, он отвернулся к окну и, казалось, забыл о девушке.

Ее связанные руки и ноги уже затекли, и невозможность переменить положение тела или хотя бы вытянуться во весь рост, была просто невыносима. Катя попыталась устроиться поудобнее, и постепенно ей удалось принять наименее мучительную позу. Высокие рессоры берлины немного смягчали тряску дороги для того, кто ехал с комфортом, но Катя ощущала спиной и затылком каждую неровность пути и неимоверно страдала от боли и ломоты во всем теле.

Прошло совсем немного времени, когда берлина внезапно остановилась, и снаружи послышались голоса. А вслед за тем дверца распахнулась, и в салон забрался памятный Кате господин в черном. Садясь, он нечаянно наступил на нее, и девушка сдавленно замычала.

— О, бедняжка, — Зимин явно смутился, и его лицо приняло виноватое выражение. — Тысяча извинений…