Марина Одинец - Блуждающий огонек

— Пресвятая Владычице моя, Дево Богородице, — по привычке зашептали губы и тут же, прервав молитву, Катя в отчаянии разрыдалась: — Драгомир… Драгомир, черти чтоб тебя взяли! Почему ты ушел один? Почему не взял меня с собой?!..

Если бы на свете еще могли случаться чудеса! Если бы Драгомир вдруг оказался рядом… Что бы только ни отдала она, чтобы увидеть перед собой гибкую фигуру цыгана, его светлую, как солнце, улыбку и услышать родной голос с мягким акцентом:

— Ну вот и я, княжна. Заждалась меня?

Но нет никого и ничего вокруг, только стена бесконечного дождя и полная безысходность. Катя плакала, захлебываясь от рыданий, и слезы текли по ее лицу, смешиваясь со струями дождя. Она осталась совсем одна. И ей отсюда не выбраться…

[1] Листья полыни использовали как средство от моли.

[2] Кислые щи — старинный русский медово-солодовый напиток, разновидность шипучего кваса.

За околицей деревни, там, где проселочная дорога уходила под уклон в сторону леса, виднелся среди сосен мокро блестевший купол узкой, стрельчатой часовни.

Едва кончился ливень, но дождевые капли еще срывались с ветвей на проходившую мимо девушку. Катя давно вымокла до нитки и продрогла, и хотелось ей сейчас только одного: найти хотя бы ненадолго крышу над головой, где можно согреться и отдохнуть.

Часовня стояла возле небольшого кладбища. Увидев ряды могильных крестов за деревьями, Катя с досадой покачала головой и мысленно вознесла краткую молитву Богоматери с просьбой уберечь от неприятной встречи. Взошла на залитое водой крылечко и толкнула отпертую дверь часовни.

В ноздри сразу ударил аромат ладана и горящего воска. Пылали свечи, зажигая золотистые блики на окладах икон, а посреди маленького помещения стоял на возвышении гроб.

Отпрянув, Катя торопливо осенила себя крестным знамением. И тут же, не смущаясь святостью места, тихонько выругалась сквозь стиснутые зубы.

Гроб. И наверняка, не пустой. Она должна была догадаться об этом сразу, как только увидела, что дверь незаперта. Для чего же еще использовать кладбищенскую часовню, как не для того, чтобы содержать там покойника до погребения?

Но почему никого нет возле усопшего? Катя выглянула наружу, предположив, что человек просто отлучился на минуту, но поблизости никого не оказалось. Подождав несколько минут, она все-таки переступила порог и, собравшись с духом, приблизилась к постаменту.

В сколоченном из сосновых досок гробу лежала совсем юная девушка лет четырнадцати-пятнадцати. На ней был надет красный свадебный крестьянский наряд, расшитый мелким речным жемчугом. Из-под украшенного перламутром венца спускалась на грудь великолепная белокурая коса. Кукольно-хорошенькое личико было таким белым и нежным, что едва ли могло принадлежать крестьянке. Холеными оказались и сложенные на животе руки с длинными, изящными пальчиками, меж которыми была вложена зажженная свеча.

Катя смотрела на покойницу, не в силах отвести взгляда. Казалось, с каждым ударом сердца кровь все сильнее вымораживается в жилах и скоро застынет совсем, скованная леденящим, слепым страхом. И внезапно воспоминание об увиденном ночью сне яркой вспышкой озарило мозг: «Берегись мертвой невесты…»

Этого не может быть. Просто не может! Она бы никогда не поверила прежде. Но с прошлого дня, когда Смерть дышала ей в лицо, ожидая новую жертву, привычный мир рухнул. И детская уверенность в том, что она хозяйка своей судьбы, рухнула вместе с ним. «Mene, tekel, fares». И нет смысла льстить себя надеждой, что это не так. Вот она, мертвая невеста. Недолго же пришлось ждать встречи…

Катя встряхнула головой, пытаясь прийти в себя, и отступила на несколько шагов, тяжело переведя дыхание. Чем же может навредить ей эта несчастная, похожая на ангела малышка, которую так рано прибрал Бог? Почему нужно беречься ее? До сих пор она не верила в вещие сны, да никогда и не видела их прежде…

Разум был в полном смятении, суеверный страх и природная рассудительность безуспешно боролись в нем. Как быть? Уйти, не тревожа покой усопшей, или все-таки остаться, отдохнуть и обогреться, как собиралась?.. Спаситель бесстрастно смотрел на нее с иконы. Ее мелкие, суетные метания не имели для Него никакого значения. И как бы ни поступила она — Господа и судьбу не обманешь…

И вместе с неимоверной усталостью на Катю неожиданно навалилось чувство обреченности. Что ж, будь что будет…

Шагах в трех от гроба, у самого входа, стояла узенькая лавка. Распустив мокрые волосы, Катя улеглась на ней, повернувшись лицом к гробу. Жар от свечей, накаливший крохотную часовню, уже начал понемногу согревать ее, но, несмотря на это, она едва сдерживала колотящую все тело непроизвольную дрожь.

Сквозь неплотно прикрытые ставни струился тусклый дневной свет, но даже это не ослабляло цепкие объятия страха, которые сжимали ее сердце при каждом шорохе. Снаружи капли дождя время от времени вновь начинали барабанить по крыше, ветер с шумом гнал по земле опавшую листву. Здесь едва слышно потрескивали свечи и, глядя на этот магический квадрат из подсвечников, с четырех сторон окружавших гроб, Катя поняла, что не осмелится даже сомкнуть веки, чтобы подремать хоть четверть часа.

Она неотрывно смотрела на луч света, врывавшийся в щель между ставнями, и думала о той, что лежит в нескольких шагах от нее на последнем смертном ложе. Несмотря на то, что незнакомка вполне могла оказаться крепостной, лишь воспитанной хозяевами как благородная барышня, какое-то внутреннее чутье подсказывало Кате, что перед нею дворянка. Как ни странно сознавать это, но между ними было что-то общее. Они почти ровесницы, — Катя, должно быть, лишь чуть старше. И обеих жестокая судьба, презрев благородное происхождение, заставила одеться в крестьянское платье. А если бы не Драгомир, лежать бы и ей сейчас мертвой, — только на дне реки…

Так для чего же свела их судьба, — двух девушек дворянского сословия, попавших между Сциллой и Харибдой житейского моря, только одну живую, а другую мертвую? И как нашла свою смерть эта бедняжка?

Ответа не было. Суждено ли ей когда-нибудь раскрыть эту страшную загадку?.. И если все это — происки Лукавого, то избави Бог их души, — и свободную, и обремененную телом, — от вечного огня…

И хотя Катя не знала, умерла ли незнакомка внезапной смертью или же болела перед кончиной, на устах сама собой возникла молитва, которая не покидала ее мысли со вчерашнего дня:

— Неисповедимы судьбы Твои, Господи… Неизследимы пути Твои… Даяй дыхание всякой твари и вся от не сущих в бытие приведый, Ты овому посылаеши Ангела смерти в День, егоже не весть, и в час, егоже не чает…

Но раньше, чем молитва была произнесена до конца, бессонная ночь и усталость все-таки взяли свое. И Катя сама не заметила, как заснула…

Она пробудилась, как от резкого толчка, как ей показалось, — в ту же самую минуту и, испуганно встрепенувшись, села. Сердце бешено колотилось. На первый взгляд, ничего не изменилось в часовне. Все так же сияли свечи, и домовина стояла на месте, но запах… Откуда этот запах гари?

На негнущихся ногах Катя с опаской подошла к гробу и бросила взгляд на тело девочки. Так и есть! Оплывшая свеча в ее руках прогнулась от жара, и огонек жадно лизал массивный серебряный браслет, обжигая и нежную, белую кисть. Торопливо, пока не занялась ткань савана, Катя задула свечу и, выдернув ее из плотно сведенных пальцев умершей, отбросила прочь. Поколебавшись, нагнулась, чтобы заново аккуратно сложить ее руки. Но когда она, пересиливая страх и брезгливость, взяла эту изувеченную огнем ладонь, та неожиданно раскрылась, совершив едва заметное, но вполне ощутимое движение.

Катя похолодела. Не веря своим глазам, уставилась на пальцы мертвой девушки, которые задрожали и ожили, скользнув по ее руке.

С криком отшатнувшись от гроба, она опрокинулась на пол. И в наступившей тишине услышала тихий всхлип и серебристый голос, звук которого объял все ее тело беспредельным, мертвящим ужасом:

— Как больно… жжет…

Сердце готово было разорваться, но Катя не могла даже сдвинуться с места: руки и ноги не слушались ее, точно парализованные. И только сдавленный хрип вырвался из онемевшего горла, когда гроб заскрипел, маленькие руки схватились за его края и покойница медленно села. Распахнув огромные, голубые глаза и не замечая Катю, она сдернула с запястья раскалившийся браслет, прижала к губам пострадавшую руку и заплакала.

В этот миг снаружи послышался шум подъехавшего экипажа. Быстрые шаги простучали по крыльцу, скрипнула, отворяясь, дверь и Катя, уже в полуобморочном состоянии, уставилась на юношу в зеленой лакейской ливрее, который показался на пороге. При виде сидящей в гробу усопшей, он издал ликующий вопль:

— Она жива! Я же говорил, что она жива, а вы мне не верили! Ох, скорее же, барин!

Но, не дождавшись тех, чьи шаги уже слышались снаружи, юноша в три прыжка подбежал к постаменту и обожающе уставился на плачущую девушку. По его щекам тоже текли слезы. На забившуюся в угол Катю он не обратил ни малейшего внимания.

— Ну что за представление ты здесь устроил, Тимошка? Выдрать бы тебя, дурака! — недовольно проговорил, входя, красивый молодой человек в элегантном кафтане ярко-синего сукна. Но при виде ожившей покойницы, рыдающей в гробу, он подался назад и торопливо перекрестился. — Господи Иисусе! Что за дьявольщина?

Его спутник, чопорного вида молодой мужчина в черном, тоже испуганно замер и побелел, едва переступив порог. Юный слуга по имени Тимофей, размазывая по щекам слезы, обернулся к своему хозяину:

— Я говорил вам, барин, говорил, что слышал, как бьется ее сердце! Оно билось так редко и тихо, что я с трудом уловил этот звук. Это летаргия, я читал о таком. Бывает, что люди засыпают сном, похожим на смерть, и случается, что их даже хоронят заживо! Боже, какое счастье, что этого не произошло!