Торопливо разложив узел на огромном бревне, Катя вытащила и развернула синий косоклинный сарафан с застежкой из затейливых медных пуговок и льняную рубаху с вышивкой, — все вполне чистое и пристойного вида, но немного слежавшееся и пахнущее горьким запахом полыни[1], - видимо, долго хранилось в сундуке. Еще в узелке, который оказался яркой, цветастой шалью, лежали обшитая пестрой тесьмой душегрейка, армяк из плотной черной сермяги, пара лаптей и шерстяные онучи, а также, к большой радости девушки — деревянный, тщательно выструганный гребешок и алая лента.

Катя начала переодеваться. Надев сарафан и душегрею, она немного поколебалась, глядя на свои башмаки, но решив, что костюм крестьянки будет смотреться на ней естественнее, если она наденет все детали, прикинула чуть великоватые лапти и принялась обертывать ноги онучами. Как ни странно, ей уже приходилось когда-то делать это, еще в детстве из любопытства научилась этому искусству у кормилицы. Закончив и обувшись, она наскоро расчесала волосы, заплела косу, повязала голову платком и накинула армяк. Вся одежда показалась ей немного широковатой, но довольно удобной, а главное — теплой. Жаль только, что зеркала нет.

Аромат съестного из корзинки не давал покоя и, несмотря на то, что ямщик многозначительно покряхтывал за дверью, давая ей понять, чтобы поторапливалась, Катя поспешно развернула лежавшую сверху тряпицу, схватила еще теплую лепешку и начала торопливо и с наслаждением жевать. Кроме лепешек в корзинке оказалось с десяток вареных яичек, здоровый ломоть солонины и три больших печеных репки.

— Эй, скоро ты там? — послышалось за дверью.

Запихнув в рот последний кусок лепешки, Катя поспешно облизала пальцы, схватила корзинку и аккуратно сложенный капот баронессы, и вышла наружу.

Ямщик внимательно оглядел ее:

— Совсем другое дело! — объявил он, ухмыльнувшись. — Красивая ты девка, жаль, тоща больно, ну да найдется, кому откормить. Идем, что ли?

— Подожди, — сказала Катя, приметив стоявший под навесом экипаж баронессы и копошившуюся возле него Магду. — Одежду верну…

Она приблизилась к горничной и та вскинула голову, не сразу узнав в молоденькой крестьянке гостью своей госпожи. В глазах мелькнуло недоумение и что-то вроде испуга. Катя протянула ей свернутый капот:

— Магда, пожалуйста, верни это баронессе.

— Госпожа спрашивала о вас… — пролепетала горничная и боязливо, словно ее могли укусить, приняла одежду хозяйки из рук Кати. — Вы уходите?

— Да, — Катя постаралась улыбнуться как можно лучезарнее. — Пожалуйста, передай своей госпоже, что я сохраню о ней и ее гостеприимстве самые лучшие воспоминания.

И не дожидаясь ответа горничной, девушка поспешила за Еремеем, который уже шел через двор к воротам. Идти в лаптях было очень непривычно и не слишком комфортно, но Катя понадеялась, что постепенно привыкнет. Они вышли на дорогу. Впереди расстилалась река, и спускавшийся к воде город, огни которого она видела прошлой ночью, оказался совсем рядом. Белые стены и купола монастыря мягко светились в лучах слабого осеннего солнца.

— Значит, слушай, — сказал Еремей, — в Торжок не ходи, неча там делать. Иди вдоль берега, — он махнул рукой в сторону от города, — с полверсты пройдешь, будет там деревня Ильинка, где мужики извозом занимаются. Спросишь там Федьку Новоторжанина, это кум мой, скажешь, что от Еремы и что я просил тебя до Москвы отвезти.

— И он… отвезет? — спросила недоверчиво слушавшая его девушка.

Ей страшно было поверить в то, что не придется брести по дорогам в одиночестве. Но Еремей спокойно подтвердил:

— Отвезет, куда он денется! А не хочешь с ним, можешь на станции остаться. Через два дня фура почту в Москву повезет, могу тебя туда пристроить.

Ждать еще два дня? Катя замотала головой:

— Нет, я лучше в Ильинку пойду.

— Добро, — кивнул ямщик. — Ты не сумлевайся, Федька мужик совестливый, не обманет. — Помолчал немного, помялся и вынув из кармана что-то звякнувшее, раскрыл заскорузлую ладонь, на которой лежали три серебряных рубля и несколько алтын. Покраснел, смущенно почесал макушку кнутовищем и пояснил: — Ежели что, хватит на проезд до Москвы, да на прокорм.

Катя растерянно молчала. В голове мелькнула невольная мысль, что получив ее кольцо, не только с лихвой возместившее убытки, но и обогатившее его, он мог бы быть и пощедрее. Хотя, на дорогу до Москвы этих денег должно было хватить. Но когда она представила, что возьмет из его рук эту так походившую на подаяние мзду, ее едва не замутило.

Видя, что девушка не двигается с места, глядя на него, точно кролик на удава, ямщик посопел еще немного, потом, взяв руку Кати, втиснул в нее монеты и, развернувшись, молча пошел прочь.

И только у ворот почтового двора на миг обернулся, и вздрогнувшая Катя услышала его оклик:

— Ильинка, Федька Новоторжанин, не забудь, слышь!..

Мощная фигура в красном форменном кафтане скрылась за воротами. Дрогнувшие пальцы Кати разжались и монеты, зазвенев, упали в прелую траву. Несколько минут она стояла на берегу, тупо глядя на мутную, серую, быстро бегущую воду. Ухо уловило звон почтового колокольчика, и Катя вовремя сошла с дороги, увидев надвигавшуюся на нее усталую тройку, которая ехала к почтовой станции. Увиденное напомнило ей о баронессе. С минуты на минуту здесь может появиться ее экипаж, пора уходить.

Уже не колеблясь, Катя быстро собрала раскиданные в пыли колесами кибитки монеты, отряхнула ладошки и, перекрестившись на монастырские купола, пошла по дороге.

Ей удалось благополучно миновать заставу на выезде из города: дежуривший там пожилой офицер благосклонно принял алтынник, застенчиво вложенный ему в руку Катей и, не задавая лишних вопросов, пропустил девушку. И, невольно окрыленная своей первой удачей, она подумала, что не так уж и сложно путешествовать без бумаг. Были бы деньги…

Дорога вовсе не была безлюдной. Люди, пешие и конные, крестьянские подводы, кибитки, дребезжащие почтовые кареты время от времени проскальзывали мимо, обдавая девушку облаком пыли. У спешащей, как видно, на рынок торговки, что проехала на нагруженной товаром телеге, Катя купила шипучих кислых щей[2] в баснословно дорогой бутылке, и вскоре, когда городские стены растаяли за поворотом дороги, нашла себе укромное местечко на опушке леса, чтобы основательно перекусить.

Несмотря на свою худощавость, Катя была девушкой весьма прожорливой, и голод переносила очень тяжело. Поэтому корзинка опустела почти наполовину, когда она наконец почувствовала себя сытой. Но холодная еда и питье отнюдь не согрели, да и от земли тянуло промозглым холодом, и вскоре Катя уже снова шла по дороге.

День был хмурый, тучи закрывали солнце, пару раз вдалеке послышались раскаты грома. В любую минуту мог начаться дождь, и Катя прибавила шагу. Лес сменился лугом, за ним потянулись опустевшие поля и наконец домики деревни показались вдалеке.

Надеясь, что это именно нужная ей Ильинка, Катя ступила на деревенскую улицу. Почуяв чужака, забрехали за заборами собаки. У распахнутых ворот дома, откуда доносился перестук кузнечных молотов, стояли, разговаривая, трое-четверо явно нетрезвых мужиков. Все они как по команде уставились на приближавшуюся девушку.

— Отколь такая будешь, красавица? — услышала Катя, проходя мимо и, на всякий случай, прибавила шагу.

Не хватало только, чтобы они привязались к ней. Но к счастью, мужики остались на месте, только крикнули вслед что-то еще, разразившись взрывом грубого хохота. Не дай Бог, Новоторжанин окажется одним из них, подумала Катя. Такие, чего доброго, завезут в лес, надругаются и убьют…

Между тем на глаза ей попалась молодица, несущая коромысло с полными ведрами.

— Да вон он, дом Новоторжанина, — отвечая на вопрос Кати, та мотнула головой, указывая в конец ряда.

Поблагодарив ее и не замечая, что молодица с любопытством смотрит ей вслед, Катя добралась до указанного дома и толкнула тяжелую калитку. Едва она успела сделать несколько шагов по двору, раздался бешеный лай цепного пса, и Катя нерешительно остановилась.

На шум из дома выскочила баба в сбившемся повойнике, с плачущим младенцем на руках:

— Ну что зашелся опять, ирод? Только дите укачала…

Она осеклась, увидев Катю, помолчала мгновение, пристально разглядывая незнакомку, и сердито сказала:

— Чего надо?

— Доброго вам здоровья, — сдержанно сказала девушка. — Мне Федя Новоторжанин нужен, меня его кум Еремей отправил.

— Опять Еремка, прости Господи! — хмыкнула баба и принялась трясти плачущего ребенка, не спуская с Кати хмурого взгляда. — Ну и чего?..

— Ничего, — процедила Катя. — Мне в Москву надо, Еремей сказал, что Новоторжанин может меня довезти. Деньги есть, так что заплачу.

Баба потопталась на крыльце, ее хмурое лицо чуть разгладилось, став виноватым.

— Так нет его дома. Уехал еще спозаранку, повез кого-то. Раньше чем через три дни, сказывал, и не жди.

Это был удар, которого она никак не ожидала…

За те мгновения, пока Катя пыталась собраться с мыслями, хозяйка окончательно рассмотрела ее с ног до головы и, похоже, увиденное ей не понравилось. Непонятная какая-то девка. Держится странно, говорит еще страннее и черномазая, словно цыганка. Пусти такую на порог, потом ночью последнее вынесут из клети. Да и как пускать чужого, ежели мужика дома нет?

— Через три дни приходи, — буркнула баба, настойчиво тесня Катю к воротам.

Устало понурившись, девушка молча вышла за калитку.

* * *

Мощным, нескончаемым потоком хлынул дождь, и деревенская улица мгновенно опустела. Катя приткнулась возле какого-то забора, под ветвями старой яблони, что свешивались наружу, и опустилась на корточки, сжавшись в комочек. Изломанная стрела молнии с грохотом расколола небеса, ударив, казалось, над самой головой. Катя содрогнулась, инстинктивно вжимая голову в плечи.