Джоанн Харрис - Блаженные

Меня к ней не пускают, Антуану отстранили от работы в лазарете, и за одержимой Клементой ухаживает Виржини. Антуана со злорадством передает мне новости: Клемента, похоже, свихнулась и в себя не придет — так, мол, говорит Виржини. От таких вестей Антуана довольно щурится. Она вызвалась помогать Виржини — стирает одеяла, варит Клементе бульон, наверняка сдабривая его семенами ипомеи.

«Скоро прелестница Клемента всю прелесть растеряет, — воркует Антуана елейным голоском, прорезавшимся совсем недавно. — Волосы клочьями лезут, на личике следы останутся: то и дело ведь его раздирает!»

Хочется пойти к ней и, глядя в разодранное лицо, сказать, что я тут не виновата… Кому это поможет? Зелье Клементе дала Антуана, но приготовила его я. И в подобной ситуации приготовила бы снова. Лемерль знает это и очень разумно держит дистанцию. Он вновь спровоцировал меня, вновь разбудил мою темную сущность.

«Ворожеи не оставляй в живых»[43].

Ворожеи… Ведьмы… Джордано говорил, что на древнееврейском слова «ведьма» и «отравительница» звучат одинаково.

Узнал бы сейчас Джордано свою ученицу?

Дела мои идут по плану, как и ожидалось. Мать Изабелла по-прежнему сама покорность — пока. Много времени проводит она в молитвах, забыв о своем стаде, быстро отбивающемся от рук. К Клементе почти никого не пускают, ведь регулярно дурманить бедняжку не удается даже мне, и припадки у нее с каждым днем все яростнее.

Тем временем я методично запугиваю свою ученицу фактами и вымыслом, которые почерпнул из многих книг, как духовных, так и светских. Вроде бы успокаиваю ее страхи, а сам искусно подпитываю их байками и небылицами. Ужасов в мире хоть отбавляй: поджоги, отравления, колдовство, одержимость — отец Коломбин знаком с ними не понаслышке и четко представляет, как претворить жуткий вымысел в явь. Богатый жизненный опыт — отличное подспорье для обмана; так, у мадам де Севинье[44] я встречался с самим Жаном Боденом[45], знаменитым юристом, и чуть не умер от скуки, слушая его бесконечные россказни. Остальные примеры из исторических трудов — Эсхила, Плутарха и, конечно, из Библии… Клемента не ведает, что имена демонов, к которым она взывает в бреду, большей частью — тайные и забытые имена Господа. Это ее воспаленный мозг превратил их в богохульства.

Ученица моя не спит которую ночь. Глаза у нее запавшие, красные, губы белесые. Порой я перехватываю ее взгляд, брошенный якобы тайком. Интересно, подозревает ли она меня. Впрочем, для Изабеллы уже слишком поздно. Немного ипомеи, и я подавлю ее бунт на корню, хотя зельем воспользуюсь лишь в случае крайней нужды. Хочу сразить Арно наповал. Его надежды рухнут раз и навсегда.

Единственное утешение моей ученицы — воскресный праздник, день Успения и Вознесения Святой Девы Марии. Вот так парадокс! Монастырь отвоеван у еретической святой, значит, можно уповать, что Богоматерь узрит печальное наше состояние и поможет. Так искренне считает Изабелла и молится с удвоенным пылом. Я тем временем готовлю защиту от нечистой силы — множество латинских заклинаний и еще больше ладана. В день светлого праздника ни один демон к нам не проникнет!

Сегодня рано утром ко мне в сторожку явилась Жюльетта. Я это предчувствовал и не растерялся — тотчас оторвал взгляд от книг и посмотрел на нее. В чистом вимпле она была сама чопорность, ни одна кудряшка из-под накрахмаленного льна не выбивается и не смягчает ее бледное лицо. «Речь пойдет о Перетте, — догадался я. — Нужно утроить бдительность».

— Жюльетта, неужели солнце уже взошло? От тебя светлее стало в скромном жилище моем!

Выражение ее лица красноречиво показывало, что для лести сейчас не время.

— Довольно, Ги! — В ее голосе слышалась не злость, а скорее тревога. — Не впутывай Перетту в свои игры. Она же не понимает, сколь они опасны. Представь, что случится, если ее разоблачат.

Я промолчал, и Жюльетта добавила:

— Лемерль, она же еще ребенок!

Ах вот в чем дело! Материнский инстинкт взыграл. Попробуем отвлекающий маневр.

— Изабелла нездорова, — проговорил я елейным голосом. — Пока она отдыхает в покоях своих, могу устроить вам с Антуаной вылазку за ворота нашей обители. Можно же, к примеру, отнести корзину снеди семье бедного рыбака?

Жюльетта взглянула на меня горящими от тоски глазами и покачала головой.

— Очень в твоем духе, Лемерль, — без прежнего пыла отозвалась она. — Что случится за время моего отсутствия? Очередное явление Нечестивой Монахини? Очередная месса с плясками? — Она снова покачала головой. — Я же тебя знаю, — тихо продолжала она. — Просто так ты ничего не делаешь. Ты обязательно истребуешь долг, потом еще раз, потом…

— Милочка, ты заблуждаешься, — перебил я. — Вылазку я предложил лишь из заботы о тебе. Жюльетта, ты для меня не опасна, ты уже замешана в этой истории не меньше моего.

— Кто замешан, я? — Жюльетта вызывающе подняла подбородок, но в глазах у нее плескался страх.

— Твое молчание само по себе доказывает, что ты виновата. А историю с колодцем ты забыла? А отравление сестры Клементы? Про обет целомудрия я уже не говорю… — Я сделал эффектную паузу.

Жюльетта не ответила. Ее щеки залил густой румянец.

— Уверяю, в колдовстве тебя могут обвинить за любой из этих грехов. Шанс навредить мне ты давным-давно упустила. Сейчас никто на свете не настроит сестер против меня.

Жюльетта понимала, что это не пустые угрозы.

— Я непоколебим и безмятежен, как скала, — проговорил я. — Как якорь в бурю.

Долгая пауза.

— Зря я шанс упустила, — наконец сказала Жюльетта. — Зря не изобличила тебя.

Резкими словами меня не обмануть: глаза ее светились восхищением.

— Милая, ты бы не осмелилась.

Ее глаза ответили полным согласием.

— За последние недели Перетта очень мне помогла, — сказал я. — Она ловкая, почти как ты в свое время, и сообразительная. Когда вы впервые увидели Нечестивую Монахиню, она пряталась в склепе. Она была там все время, что вы обыскивали склеп, — таилась меж гробами.

Жюльетта вздрогнула.

— Но раз ты так сильно за нее беспокоишься, может… — Я притворился, что взвешиваю «за» и «против». — Нет, Жюльетта, я не откажусь от ее помощи. Даже тебе в угоду.

Жюльетта проглотила наживку.

— Сам же говоришь, что есть способ.

— Нет, увы, нет.

— Ги!

— Нет, Жюльетта. Зря я об этом заикнулся.

— Ну, пожалуйста!

Пред ее просьбами я не мог устоять никогда. Столько такта, изящества — истинное удовольствие для гурманов.

— Пожалуй, но только если ты…

— Что? Что?

— Если ты займешь ее место.

Щелк! — это ловушка захлопнулась. Жюльетта обдумывала услышанное. Она не дурочка, понимает, что ее ловко обработали. Но тут же еще ее доченька…

— Флер на материк не увозили, — вкрадчиво сказал я. — Она гостит у семьи рыбака в трех лье отсюда. Ты могла бы через час с ней свидеться, если…

— Травить никого не стану, — перебила Жюльетта.

— Это и не понадобится.

Шаг за шагом она сдавала позиции.

— Если соглашусь, клянешься, что перестанешь использовать Перетту?

— Конечно! — Умение делать честные глаза — моя гордость. Так смотрят люди, ни разу в жизни не мухлевавшие в кости или в карты. Неужели я еще не потерял навык? После стольких лет!

— Всего три дня! — пообещал я, чувствуя ее сомнения. — Три дня до воскресенья, а потом все кончится, слово даю.

— Три дня, — эхом повторила она.

— Потом Флер вернется к тебе навсегда. Все станет как прежде или… Поехали со мной, если хочешь.

Ее глаза загорелись не то от страсти, не то от презрения, но она не ответила.

— Разве это не здорово? — спросил я медовым голосом. — Снова пуститься в странствия. Снова быть Эйле. Быть самой собой. — Дальше шепотом. — Быть нужной мне как воздух.

Жюльетта промолчала, но я почувствовал, как спадает ее напряжение, и легонько коснулся ее щеки.

— Три дня, — повторил я. — Ну что может случиться за три дня?

Искренне надеюсь, что многое.

Как и обещал Лемерль, Флер ждала меня в трех лье от монастыря. Низенький домишко солевара с крытой дерном крышей и белеными стенами притаился за высоким гребенщиком. Я раз сто проходила мимо и не замечала его. За домом щипал траву кудлатый пони, рядом в большой деревянной клети держали бурых кроликов. Соляные болота, словно ров, окружали домишко со всех сторон. К колышку привязали две плоскодонки — на них подплывали к полям. В камышах стояли цапли, в пожелтевшей траве стрекотали цикады.

Лемерль знал, что я не брошу Перетту, и сей раз меня не сопровождал. Сей раз меня караулила Антуана, хитро щурившаяся из-под взмокшего от пота вимпла. А я, получается, караулю ее? Убийца и отравительница — подруги неразлейвода. У Флер при виде меня заблестели глазки. Я прижала дочку к себе, чтобы слиться с ней воедино и никогда не разлучаться. Кожа у доченьки нежная, поразительно смуглая по контрасту с выгоревшими добела волосами. Как хороша моя девочка! Красное платье ей уже коротковато, а на коленке свежая ссадина.

— В воскресенье, — прошептала я ей на ухо. — Я постараюсь забрать тебя в воскресенье. Жди меня здесь, у кустов гребенщика. Это наш секрет, Флер. Никому не говори, что я приду.

Лемерль меня, конечно же, провел. Он устроил новый спектакль, я поняла это по запаху гари и ладана, едва вернувшись от Флер. «Еще одна месса с плясками! — взволнованно вещала сестра Пьета. — Даже безумнее первой!» В ответ на мои расспросы она поведала о всеобщем экстазе, о том, как в нее саму вселился похотливый демон, о том, как несчастные сестры со звериным воем опустились на колени под действием нечистой силы, возмущенной святым причастием.