Джоанн Харрис - Блаженные

На приму явилась одна Виржини, зато с новостями. Клемента занедужила — впала в глубокое забытье, от которого ее никак не пробудить, а с утра у нее жар. Пьета покачала головой, заявив, что с самого начала опасалась холеры. Антуана безмятежно улыбалась. Маргарита твердила, что мы все одержимы демонами и достойны суровой епитимьи.

Принесла Виржини и вести пострашнее: Альфонсина снова слегла. Жара не было, но она побледнела и надсадно кашляла ночь напролет. Кровопускание немного помогло, только сил не прибавилось и аппетит не появился. Мать Изабелла навестила ее и определила, что Альфонсина не в состоянии исполнять свои обязанности, хотя та горячо убеждала в обратном. «Слепому ясно, что это дизентерия, — заявила сестра Виржини. — Если не выпустить дурную кровь, больная и недели не протянет».

Это встревожило меня сильнее вестей о Клементе. Вечно перевозбужденная Альфонсина и так ослабела от самоистязаний. Кровопускания и пост погубят ее куда быстрее, чем чахотка. Так я и сказала сестре Виржини.

— Прошу тебя не вмешиваться, — осадила меня Виржини. — Сестру Маргариту мой уход поднял на ноги.

— Сестра Маргарита выжила чудом, а ведь она не так слаба, как Альфонсина. Маргариту легкие не беспокоят.

Виржини зыркнула на меня с откровенным презрением.

— Если кому и следует беспокоиться, так это тебе, сестра. Лучше на себя посмотри!

— О чем это ты?

— Вчера ты отвертелась, но иные считают, что твой, хм, повышенный интерес к порошкам и снадобьям не так безобиден, как кажется отцу Коломбину.

После такого я держала свое мнение при себе, и об уходе за Альфонсиной, и о состоянии Клементы. Виржини не преувеличивала — как бы ни отмахивался Лемерль от опасности, я чувствовала ненадежность своего нынешнего положения. Виржини в фаворитках у Изабеллы — они чем-то похожи, да еще почти ровесницы, — а меня нынешняя хозяйка лазарета никогда не жаловала. Любой пустяк, одно слово Клементы, даже в бреду, и меня снова назовут ведьмой.

Хотелось поговорить с Лемерлем, но он сегодня не показывался — то ли навещал больных в лазарете, то ли отсиживался в кабинете среди книг. По моим расчетам, скоро ипомея перестанет действовать, жар у Клементы спадет, и она придет в сознание. Дальнейшие события зависят от Лемерля. Он хвастал, что совладает с Клементой, но я его уверенности не разделяла. Он при сестрах заступился за меня в пику ей, а такого женщины не прощают.

Всю ночь меня мучили кошмары. Я проснулась от звука собственного голоса и боялась заснуть: вдруг снова заговорю и ненароком себя выдам. В сторожке Лемерля горел неяркий свет. Я уже решила отправиться к нему, но тут Антуане понадобилось в уборную. Пришлось лечь поудобнее и закрыть глаза, притворившись спящей. За ночь она еще дважды бегала в уборную — видно, суп с черным хлебом не для ее желудка, — так что мы обе мгновенно среагировали на тревожный сигнал из лазарета.

Клемента очнулась!

Мы с Антуаной примчались в лазарет первыми. Друг на друга не смотрели — со всех ног бежали по аркаде к огороженному саду и, приблизившись, услыхали истошные крики Клементы. В окне лазарета горел свет — туда мы и ринулись, следом за нами Томазина, Пьета и Мари-Мадлен.

В лазарете у нас одна палата, большая и душная. Койки стоят у стены, их шесть, но можно поставить еще. Перегородок между ними нет, так что из-за кашля и стонов больных не заснешь. Сестра Виржини постаралась изолировать Клементу — уложила ее в конец палаты и поставила у койки ширму, чтобы отгородить от яркого света и посторонних взглядов. Альфонсину разместили у двери, подальше от Клементы. Широко раскрытые глаза Альфонсины во тьме сияли, как две ярких звезды.

Настоятельница уже стояла возле Клементы, рядом Маргарита с Виржини, перепуганные и возбужденные. Наверняка это они по указанию Изабеллы подняли тревогу. Поодаль от ширмы застыл Лемерль; в черной сутане, с массивным распятьем в руках он был сама степенность. Клемента растянулась на койке, ее ноги ремнями привязали к деревянной раме. Прикроватный столик залила вода из кувшина, у изножья притаилась зловонная «утка». Клемента сильно побледнела, зрачки расширились и почти съели голубую радужку.

— Помоги сестре Виржини привязать ей руки! — велела настоятельница Маргарите. — А ты, да, ты, сестра Августа! Принеси успокоительный настой.

Я замялась.

— Н-ну… М-может, лучше…

— Скорее, хватит ломаться! — гнусаво каркала она. — Бегом, неси успокоительное и чистое постельное белье!

Я пожала плечами. Чтобы семена ипомеи не навредили, принимать их нужно натощак. Однако я послушалась и минут через десять принесла слабый настой листьев шлемника, подслащенный медом, и чистое одеяло.

Клемента билась в бреду.

— Отстаньте от меня! Отстаньте, отстаньте! — вопила она и непривязанной левой рукой отмахивалась от чашки с питьем.

— Держите ее! — крикнула мать Изабелла.

Клемента открыла рот, чтобы завопить, и сестра Виржини изловчилась влить ей почти весь настой.

— Вот, сестра моя, сейчас тебе полегчает, — Виржини старалась перекричать Клементинины вопли. — Отдохни, успоко…

Не успела она договорить, как Клементу вырвало с такой силой, что зловонная жижа обрызгала стену. Меня передернуло, а Виржини, которую буквально окатило, завизжала. Мать Изабелла шлепнула ее, как избалованный ребенок, раскапризничавшись, шлепает няньку.

Клементу снова вырвало, по чистому одеялу потекла слизь.

— Приведите отца Коломбина! — заверещала она. — Приведите его немедленно!

Лемерль до сих пор молча стоял на безопасном расстоянии от койки, а тут приблизился, аккуратно огибая лужицы рвоты.

— Пропустите меня!

Вообще-то, путь ему никто не преграждал, но мы вняли его уверенному гласу. Клемента тоже вняла — повернулась к Лемерлю и жалобно захныкала.

Лемерль поднес к ней серебряное распятье.

— Святой отец! — На миг показалось, что одурманенный рассудок Клементы просветляется. — Вы обещали мне помочь. Обещали…

Лемерль заговорил на латыни, держа распятье перед собою, аки меч. Я узнала изгоняющую демонов молитву: сейчас он читал лишь отрывок, но впоследствии наверняка собирался провести обряд целиком.

— Praecipio tibi, quicumque es, spiritus immunde, et omnibus socus tuis hunc Dei famulum obsidentibus…[38]

У Клементы чуть глаза из орбит не вылезли.

— Нет!

— Ut per mysteria incarnationis, passionis, resurrectionis et ascensionis Domini nostri…[39]

Вопреки всему случившемуся я вдруг устыдилась, что заставляю Клементу страдать.

— Per missionem Spiritus Sancti, et per adventum ejusdem Domini[40].

— Пожалуйста, я не умышленно, я никому не расскажу…

— Dicas mihi nomen tuum, diem, et horam exitus tui, cum aliquo signo…[41]

— Это Жермена виновата. Она ревновала, не хотела ни с кем делить мою любовь…

Жанетта использовала семена ипомеи для своих обрядов и предсказаний, но очень осторожно, буквально по крупице. Клементу к этому не подготовили, и я представила, как ей жутко. Сейчас мое зелье раскроется в полной мере, его действие пойдет на убыль, и Клемента снова заснет. Лемерль осенил ее крестом.

— Lectio sancti Evangelu secundum Joannem[42].

От столь вопиющего безразличия неистовство усилилось. Клемента зубами вцепилась Лемерлю в рукав и едва не выбила у него распятие.

— Я все им расскажу! — прорычала она. — Гореть тебе на костре!

— Она от креста шарахается! — пролепетала Маргарита.

— Она больна, — возразила я. — В бреду мечется, не ведает, что творит.

Маргарита упрямо покачала головой.

— Сестра Клемента одержима! — заявила она с горящими глазами. — Одержима духом Жермены. Она же сама призналась.

Не вовремя мы поспорили, ох, не вовремя! Мать Изабелла украдкой следила за нами и услышала все до единого слова. Только Лемерля не проймешь.

— Демоны, вселившиеся в эту женщину, назовитесь!

— Демонов нет, — скулила Клемента. — Вы сами так говорили.

— Назовитесь! — повторил Лемерль. — Приказываю вам! Во имя Отца!

— Я лишь хотела… И не помышляла о…

— И Сына!

— Не надо, умоляю, не надо…

— И Святого Духа!

Тут Клементу прорвало.

— Жермена! — вопила она. — Мать Мария! Бегемот! Вельзевул! Аштарот! Велиар! Саваоф! Яхве! — Клемента давилась слезами и речитативом называла имена, которые я знала из книг Джордано, а она наверняка подслушала у Альфонсины. — Гадес! Бельфегор! Маммона! Асмодей!

Лемерль положил руку Клементе на плечо, но она с визгом отпрянула.

— Она одержима! — снова прошептала Маргарита. — Распятья как огня боится. Демоновы имена ей точно молитва.

Лемерль повернулся к нам.

— Скверные новости, — объявил он. — Вчера я по наивности искал иную причину недуга сестры Клементы. Но сейчас она сама избавила нас от сомнений. Сестра Клемента во власти нечистой силы.

— Позвольте помочь ей! — Неразумно привлекать к себе внимание, но терпеть я больше не могла. Сестра Виржини и наша юная настоятельница и так не сводили с меня глаз.

Лемерль покачал головой.

— Я должен остаться с ней наедине. — Казалось, он смертельно устал, рука с воздетым крестом дрожала от натуги. — Любой присутствующий подвергнет душу свою большой опасности.

Тут от раскрытой двери потянуло холодом, пламя свечей и факелов, озарявших палату, испуганно затрепетало. Я невольно обернулась, следом за мной — другие сестры. Во мраке коридора от света пряталась белая фигура. Она маячила далеко от двери, и разглядеть удалось лишь рясу, такую же, как у нас, и светлый кишнот, начисто скрывавший лицо.