— Никаких «может быть», папа, — строго возразила Эмма. — Наши сбережения растут. Я отправила заявку на место в Клеркенвеле. Это, конечно, не Мейфэр, но шаг в правильном направлении.

— Место управляющей в мясном ресторане.

Управляющей в таверне. Но она не стала говорить это отцу.

— Шаг за шагом, и в конце концов мы вернемся в свой мир.

Отец улыбнулся:

— Моя дорогая девочка, разве я не говорил тебе, что упрямством ты можешь поспорить с мастифом?

— Говорил один или два раза. Интересно, откуда во мне это качество? Не припоминаю, чтобы мама страдала подобным недостатком.

Отец засмеялся:

— Ну конечно, это моя вина. Яблоко от яблони… — Он нежно потрепал ее по руке. — Иди посиди со мной. Ты ведь наверняка устала, работая весь вечер.

Эмма опустилась на стул напротив него.

— Не так уж я и устала. — И хотя у нее болели ноги, это была правда. Она подумала про Неда Стрэтхема и про тот разговор, который состоялся между ними этим вечером, и улыбнулась. В этом человеке не было ни намека на мягкость. Он был, пожалуй, самым опасным из всех, кто приходил к ним в харчевню, а посетители «Красного льва» были не из тех, с кем захотелось бы встретиться в темном переулке. Определенно самым опасным, поправила себя Эмма, вспомнив, что он сделал с черноволосым и его приятелями. И все же в нем было что-то отличавшее его от других. Отбросив эти мысли, она снова сосредоточилась на отце. — Как сегодня дела в доках?

— Как обычно. Но есть хорошие новости. Завтра мне дадут работать дополнительную смену.

— Опять? — Его усталое лицо тревожило Эмму. — Тебе слишком тяжело работать в две смены. — Даже одна смена работы на складах лондонских доков была слишком тяжела для человека, который был воспитан и прожил всю свою жизнь как джентльмен.

— Что подходит гусыне, сгодится и для гусака, — откликнулся отец. — И прошу тебя, Эмма, не начинай.

Эмма вздохнула и слабо улыбнулась. Сегодня у отца был день рождения, и ей хотелось, чтобы он чувствовал себя хорошо. Они поговорят об этом в другой раз.

— Ладно.

— Возьми себе чашку. Я хочу сказать тост.

Она сделала, как просил отец.

Он налил в ее чашку каплю портера. Поднял свою кружку.

— Господь подарил мне еще год, я рад и благодарен ему за это. — Однако глаза отца затуманила тень грусти, и Эмма понимала, о чем он думает. — За тех, кто нам дорог и кого нет с нами, — продолжил он. — Где бы ни был теперь Кит. Что бы он ни делал. Пусть Господь хранит его и вернет домой. К нам.

— За тех, кто нам дорог и кого нет с нами, — повторила Эмма, пытаясь справиться с бурей противоречивых чувств, которые охватывали ее каждый раз при упоминании имени Кита.

Они чокнулись и одновременно выпили свой портер. Горечь заставила Эмму передернуться. Было время, когда в день рождения отца они пили из хрустальных бокалов самое изысканное шампанское и самый сладкий лимонад со льдом. Было время, когда они жили совсем другой жизнью.

Словно догадавшись, о чем она думает, отец взял руку Эммы в свои и пожал ее. Их глаза встретились и на мгновение затуманились темной тенью общих воспоминаний, но потом Эмма прогнала эти мысли прочь. Никто из них ничего не сказал. Это было не в их правилах. Эмма заставила себя улыбнуться.

— Ешь свинину, пока не остыла.

— С удовольствием, моя дорогая. — Отец улыбнулся ей в ответ и принялся за еду.


На следующий день на другом конце города в столовой дома на Кавендиш-сквер состоялся весьма примечательный ланч.

Камин украшал искусной работы резной портал из черного мрамора. На стенах красного цвета расположились изысканные картины с изображением Шотландии и заморских стран, где Нед никогда не бывал. Над столом висела огромная люстра, вспыхивавшая тысячами танцующих хрустальных капель при легком дуновении воздуха. В комнате имелись два окна, оба большие, арочные, обрамленные длинными тяжелыми гардинами из красного дамаска с фестонами понизу. Оба окна были снабжены кремовыми маркизами, поднятыми вверх в это время дня.

Снаружи полуденное летнее солнце окрасило ясное небо в золотистые тона. Его лучи играли на серебряных приборах и хрустальных бокалах, на полированной поверхности длинного стола красного дерева, напоминавшего столы, за которыми в старые времена пировали короли. За этим столом хватало места для восемнадцати человек. Однако сейчас роскошной трапезой наслаждались лишь пятеро мужчин. Место почетного гостя занимал министр торговли. Слева от него сидел секретарь министра. Прямо напротив министра восседал самый крупный владелец мукомолен с севера, а рядом с ним — корабельный магнат, основным родом деятельности которого было морское сообщение с Вест-Индией и Америкой. Место хозяина в этом собрании влиятельных людей занимал Нед Стрэтхем.

Он потчевал их самыми изысканными блюдами и соусами, приготовленными шеф-поваром, в свое время состоявшим на службе у принца-регента. Его дворецкий и лакеи своевременно наполняли бокалы гостей самыми лучшими французскими винами. К каждому блюду был приставлен отдельный лакей.

Нед знал, как вести эту игру. Он понимал, чтó нужно, чтобы добиться успеха в делах и влияния в политике.

— Я не могу ничего обещать, — сказал министр.

— Я и не прошу вас это делать, — ответил Нед.

— А какой порядок цен вы предполагаете?

— Разумный.

— Думаете, это получится?

Нед кивнул.

— Вы рискуете не меньше нас, а учитывая, что деньги ваши, возможно, даже больше.

— Чем выше риск, тем больше прибыль.

— Но если нас не поддержат и билль провалится…

— Вы это переживете.

— А вы? — спросил министр.

— О, это уже не ваша проблема. — Несколько секунд Нед смотрел прямо на министра, пока тот, в конце концов, не кивнул.

— Я завтра же пущу в дело свои рычаги.

— Значит, решено. — Нед протянул руку для рукопожатия.

Министр сглотнул. Его взгляд затуманила тень сомнения. Одно дело — говорить, другое дело — ударить по рукам. После рукопожатия на кону оказывалась честь мужчины.

В наступившей тишине все почувствовали себя неловко. Все, кроме Неда. В такие моменты, когда ему удавалось воспользоваться в своих целях неловкостью, вызванной у джентльменов его сомнительным происхождением, он испытывал какое-то порочное удовольствие.

Остальные трое в нервном напряжении ждали, что сделает министр.

Нед продолжал смотреть ему прямо в глаза. И не убирал руку. Оба стояли не шелохнувшись.

Наконец министр улыбнулся и пожал руку Неда.

— Вы меня убедили, сэр.

— Я рад это слышать.


Было уже больше шести вечера, когда ланч наконец закончился, и четверо мужчин, считавшихся одними из самых влиятельных в стране, покинули дом на Кавендиш-сквер.

Дворецкий и два лакея вернулись в столовую и встали спиной к стене. Они смотрели прямо перед собой, сосредоточившись на какой-то удаленной точке. Неда поражало, что джентльмены могли обсуждать самые секретные детали бизнеса в присутствии слуг, как будто не считали их за людей, которые могли видеть и слышать то, что происходит у них на глазах. Нед так не считал и никогда не допускал подобных ошибок.

Он сидел за столом в одиночестве, держа в руке бокал, до половины наполненный вином. В солнечных лучах, которые, проникая из окон, окрашивали портвейн в темно-красный цвет, на поверхности бокала вспыхнула выгравированная монограмма — «С».

Министр колебался, но в конечном итоге дело было сделано. И теперь Нед испытал чувство мрачного удовлетворения.

Дворецкий откашлялся и подошел к нему сбоку.

— Еще вина, сэр?

— Нет, спасибо, Кларксон. — Нед подумал, что стал бы делать Кларксон, если бы он вдруг попросил портер. Но нет, джентльмены из Мейфэра не пили пива. Ни в дорогих заведениях, ни даже в собственных домах. И Нед должен был держать марку.

Однако портер напомнил ему об Уайтчепеле, о «Красном льве»… и об Эмме де Лайл. Ему вспомнились темные проницательные глаза, то живое тепло и радостная уверенность, которые исходили от нее.

Нед посмотрел из окна на солнце, на проезжающий мимо экипаж и почувствовал, как прохладный воздух свежей волной проник сквозь висевший в столовой сигарный дым.

У него были и другие дела. Но не сегодня.

Нед поставил свой изящный хрустальный бокал на стол и встал.

Рядом с ним снова возник дворецкий.

— Я ухожу, Кларксон.

— Хорошо, сэр. Должен ли я распорядиться насчет экипажа?

— Нет, экипаж мне не понадобится. — Там, куда он собирался, уж точно. — Сегодня приятный вечер. Я прогуляюсь пешком.

Нед переоделся в свою старую кожаную куртку и сапоги.


В душной застывшей атмосфере «Красного льва» жар с кухни смешивался с горячим воздухом летнего дня. Все окна и двери харчевни были открыты, но это почти ничего не меняло.

Воспользовавшись этой жарой, Нэнси заставила прислугу вытащить несколько столов на улицу, чтобы посетители могли сидеть там и наслаждаться пивом в прохладной тени.

— Три кувшина эля! — крикнула Нэнси.

Эмма поспешила на зов. Она чувствовала, как пот стекает каплями у нее по спине и между грудей. Эта смена казалась ей особенно долгой. У нее разболелись ноги, а ступни, казалось, горели огнем. Она подняла поднос и, попытавшись отбросить упавшие на глаза пряди, выбившиеся из прически, торопливо пошла по комнате к выходу как раз в тот момент, когда Нед Стрэтхем входил в харчевню.

Эмма наткнулась на него и едва не уронила поднос. Неду пришлось поддержать ее, не давая кувшинам соскользнуть на пол.

— Нед Стрэтхем, — сказала она, чувствуя, словно внутри вспорхнула стайка скворцов, устремившихся к закатному небу. — Работали два вечера подряд?

Эти голубые-голубые глаза встретились с ней взглядом и задержались на секунду дольше.