В эту минуту дверь распахнулась, и в нее влетел Ульман, слышавший выстрел.

– Барин, барин, – воскликнул он, но вдруг, увидев парочку, остановился, словно превратившись в соляной столб.

– Да, старик, выстрел предназначался мне, – сказал Бернек, выпрямляясь, но не выпуская Паулы из своих объятий.

– Успокойся, ничего не случилось, мы оба невредимы.

Старый слуга был почти столько же напутан тем, что видел, как и выстрелом. Опомнившись, он поспешил на террасу и закрыл наружную дверь, снабженную крепкими ставнями, но все еще продолжал трястись всем телом.

– Я так и знал! – воскликнул он. – Это не кто иной, как Зарзо!

– Да, вот где засела его пуля, – ответил Ульрих, взглянув на стену, где обои были пробиты и штукатурка отвалилась. – Он хорошо стреляет, и я погиб бы, если бы не ангел-хранитель, стоявший возле меня. Посмотри на него, Ульман, он спас меня!

Он только теперь выпустил Паулу из своих объятий.

В этот момент вошла и госпожа Альмерс; она не знала, что случилось, но была очень встревожена.

– Что случилось? – спросила она. – Ведь это был выстрел около самого замка! Ты тоже слышал его, Ульрих? Надеюсь, что не случилось никакого несчастья?

– Нет, но чуть не случилось, – ответил Ульрих. – Не пугайся, тетя! Это была месть, направленная против меня. Я на днях прогнал одного из своих лесников, и за это он хотел убить меня.

– Господи, помилуй! – с ужасом воскликнула старушка, опускаясь в кресло, но тотчас снова овладела собой. – И ты стоишь тут так спокойно и даешь этому негодяю скрыться? Надо нагнать его! Созови людей, он не может быть далеко!

– Он ужедавно в безопасности, – ответил Бернек с хладнокровием, совершенно непонятным его тетке. – Он знает тут каждый уголок, и мои люди, конечно, не догонят его, а скорее только помогут ему скрыться. Они, пожалуй, ничего не имели бы против, если бы он попал в меня.

– Хороши порядки тут, – с негодованием воскликнула госпожа Альмерс. – Как ты можешь выносить это, Ульрих, идажедумать о том, чтобы жить совсем одному среди этих людей?

Ульрих, улыбнувшись, ответил:

– Теперь я буду не один: со мной будет мое счастье! Оно и тогда было подле меня, когда пуля чуть не задела меня, и я буду надеяться на него и в будущем. Паула, ты ведь знаешь, какие опасности таятся здесь? Только что грозившая мне была не первой и вероятно будет и не последней из них… Хватит ли у тебя мужества жить здесь несмотря на это, или же ты боишься?

– Я не боюсь ничего, когда я с тобой. Я останусь с тобойна жизнь и на смерть!

Тут Ульрих схватил свое счастье в объятия и так крепко прижал к груди, как будто никогда больше не хотел отпускать его от себя.

У Альмерс был теперь такой же вид, как пред тем у Ульмана: она совершенно оцепенела от изумления. То, что она видела и слышала, являлось осуществлением ее желания, и она понимала, что Ульрих, наконец, заговорил сам, но только никогда не подозревала того, что выражалось теперь на лицах племянника и Паулы, от которой она ожидала только повиновения своей воле…

Бернек подвел к ней невесту и снова серьезным голосом произнес:

– Ты ведь еще не знаешь, тетя, что собственно произошло. Ей одной ты должна быть благодарна за то, что видишь меня живым. Зарзо не дает промаха, и вероятно попал бы и в меня, но Паула заметила его в тот момент, когда он собирался выстрелить; она уже не могла предупредить меня, а потому бросилась ко мне на грудь и спасла меня от опасности. Сделай она хоть одним шагом меньше, пуля могла бы попасть в нее; она защищала меня своим собственным телом.

Альмерс, обыкновенно холодная и гордая, побледнела при этом рассказе; он наконец сломил лед. Ульрих был единственным существом в целом мире, которое она любила, единственным человеком, с утратой которого она никогда не могла бы примириться. Протянув молодой девушке обе руки, она воскликнула:

– Паула, дитя мое, ты спасла моего Ульриха? Поди ко мне! Я должна поблагодарить тебя за это!

Паула не знала, как это произошло, но она почувствовала горячие слезы на своем лбу, крепкий поцелуй и материнское объятье.

– Ну, Ульман, теперь ты можешь тожеподойти и пожелать нам счастья, – сказал Бернек, обращаясь к старому слуге, все стоявшему у дверей и старавшемуся осмыслить все эти неслыханные вещи. – Мы, вероятно, получим твое высочайшее одобрение нашей помолвки: ты уже давно был неравнодушен к своей будущей барыне и охотно подчинишься ее власти; я собираюсь подавать тебе в этом хороший пример.

Ульман схватил обеими руками протянутую руку и почти испуганно взглянул на барина, из уст которого после долгих лет снова услышал шутливое слово.

– Барин, – радостно воскликнул он, – поздравляю тысячу раз! Кажется, к нам снова вернутся прежние времена!

– Я тоже так думаю, старина! – улыбнулся Бернек. – Ты был вполне прав, говоря о „солнышке“. Я тоже почувствовал его, и теперь оно всегда будет у нас в Рестовиче.

Альмерс с удивлением смотрела на племянника; его тон и взгляд совсем напоминали прежнего Ульриха Бернека, и она невольно прошептала:

– Слава Богу!

VI.

Наступило утро следующего дня. Ночью шел проливной дождь, но теперь Рестович и его окрестности были озарены ярким солнечным светом. На террасе стоял хозяин замка со своей молодой невестой; он обнял ее рукой за талию, она робко прижалась к нему, еще смущаясь этой непривычной близостью. Пуля много лет тому назад разбила его блестящую будущность, и пуля жетеперь доставила ему счастье, и на этот раз он крепко держал его в своих руках!

– Ты думаешь, что Зарзо теперь далеко? – спросила Паула и с легким содроганием посмотрела на то место, откуда им еще вчера грозила смерть. – А вдруг он где-нибудь близко и еще раз…

– Он больше не вернется, – уверенно перебил ее Ульрих. – Я знаю этого парня; он не решится вторично на такую штуку. Он знает, что его узнали, и постарается спастись бегством. Мы в полной безопасности от него.

– А я еще защищала его тогда! – сказала молодая девушка. – Ты, конечно, знал его лучше, чем я!

– Да, я предчувствовал нечто подобное, когда отказал ему; но неужели же я стал бы держать этого парня из боязни его мести? Он тоже охотился за „благородной дичью“, и только был счастливее меня: он промахнулся, а я попал!

Паула умоляюще взглянула на жениха.

– Ульрих, справишься ли ты, наконец, с этим воспоминанием?

– Если ты будешь подле меня, то да, – ответил он, глубоко вздыхая. – Будучи одинок, я всегда был с этим ужасным воспоминанием, и мой бедный Ганс наверно не будет сердиться на меня, если я, наконец, похороню его. Я хочу научиться снова быть жизнерадостным… ведь теперь со мною ты!

Из долины, еще задернутой дымкой густого утреннего тумана, донесся слабый таинственный звук, являвшийся как бы приветом из далекой страны.

Над озером раздавался звон колокола из церкви Богоматери и, хотя его относил свежий ветерок, все жедобрался до старых, серых стен Рестовича, озаренных теперь золотым светом яркого весеннего солнца. В них было так мрачно-мрачно в течение многих-многих лет, а теперь стало светло!


Конец.