Епископ Лондонский, которому доложили, что Губерта выволокли из храма, кощунственно нарушив неприкосновенность святого алтаря, и, опутанного веревками, доставили в Лондон, тут же отправился к королю.

Он указал Его Величеству, что противно установлениям церкви забирать из храма человека, ищущего там убежища. Неважно, каковы его преступления и сколь они тяжки, – в храме он неприкосновенен.

Епископ позволил себе быть излишне резким в беседе с королем. Он заявил, что король забыл о своей обязанности уважать церковные законы и издревле установленные традиции. Любой человек, независимо от тяжести совершенных им преступлений, на протяжении сорока дней и сорока ночей может пользоваться правом убежища, а кто осмелится тронуть его, тот, тем самым покушается на Святую церковь и оскверняет храм. По истечении этого срока преступник обязан покинуть пределы страны, и ему гарантируется защита от каких-либо нападений на всем пути следования от храма до морского берега.

Этот закон, как сказал епископ, был грубо попран в случае с Губертом де Бургом людьми, пленившими его у подножия алтаря.

Генрих вновь оказался в затруднительном положении. Епископ Лондона был очень суров и непреклонен, и, хотя он вроде бы обвинял солдат, захвативших Губерта в нарушение церковного закона, на самом деле его упреки относились и к королю.

Генрих считал себя глубоко религиозным человеком. Сама мысль о столкновении с церковью была ему ненавистна. Поэтому он немедленно согласился, что Губерта следует вернуть обратно в храм, где его будут охранять два шерифа. И слуги Губерта будут тоже при нем, чтобы доставлять ему еду и ухаживать за ним. Затем он может покинуть Англию, согласно закону о священном убежище, а если не сумеет этого сделать, то будет посажен в тюрьму, как подлежащий наказанию за измену королю и отечеству.

Губерт решил, что лучше ему действительно побыть короткое время вне Англии и подготовить на досуге и в спокойной обстановке доказательства своей невиновности, но тут обнаружилось огромное количество драгоценностей и золота, хранившихся в подвалах его дворцов и замков.

Враги Губерта сразу же заявили, что найденные сокровища на самом деле являются собственностью короны и это именно и есть доказательство того, что он обогащался за счет королевской казны.

Бесполезны были протесты Губерта и утверждения его, что добро нажито честным путем, что это вознаграждение за долгие годы верного служения Его Величеству. Возглавляемая Питером де Роше партия убеждала короля, что Губерта надо казнить.

Генрих вначале согласился, и казалось, что конец уже близок. Но вдруг Генриха стала мучить совесть.

Он вспомнил события прошлого, то, что Губерт был всегда рядом с ним во всех передрягах. Когда французы наводнили Англию во время кончины его отца, именно Губерт вместе с Уильямом Маршалом устроил ему коронацию и заставил народ поверить, что юный король, имея за спиной двух таких мудрых советников и опираясь на их поддержу, способен прогнать из страны захватчиков.

Питер де Роше вновь навестил Генриха и не мог скрыть злорадного торжества. Генрих внезапно почувствовал к нему величайшее отвращение и начал задаваться вопросом, почему он позволил такому человеку руководить им.

– Мы загнали волка в угол! – воскликнул Питер де Роше, и глаза его кровожадно сверкнули. – Его дни сочтены. Ничто уже его не спасет.

Какой же это служитель Божий, который потирал руки, ликуя в предвкушении пролития человеческой крови на плахе!

Генрих сказал:

– Я могу спасти его.

– Милорд, что у вас на уме? – вскричал епископ.

– У меня на уме то, что я еще не решил судьбы Губерта, – ответил Генрих. – Я не уверен, как мне следует поступить. Я много слышал рассказов о том, как в молодости своей Губерт хорошо послужил и дяде моему Ричарду, и моему отцу. Я склонен думать, что и мне он хорошо служил.

– Милорд! Он коварный человек.

Это был ошибочный выпад. Это был намек на то, что Губерт мог обманывать Генриха, потому что тот был глупее.

– Я решил, что надо сделать, – обратился король к епископу Винчестерскому с неожиданной холодностью. – Я верну в собственность короны некоторые его замки, а самого Губерта поселю в Девизе. Я назначу определенных лиц благородного происхождения наблюдать за ним, но оковы с него будут сняты.

Питер понял, что сейчас не время обращаться к королю с просьбой назначить его смотрителем замка Девизе. Идея эта мгновенно родилась в мозгу епископа и была необычайно соблазнительна. Если он получит такую должность, то вскоре Губерт скончается от какой-нибудь непонятной болезни, которую доверчивые люди сочтут следствием перенесенных им душевных страданий.


Жизнь превратилась в кошмар для некогда могущественного Верховного судьи королевства. Лишь одна надежда теплилась в нем, что король по причине своей неустойчивой натуры и извечных колебаний может передумать и изменить его участь. Но к лучшему ли? Или станет еще хуже? Разве есть смысл уповать на милость столь неверного и неблагодарного короля?

Губерт не укорял его. Генрих молод и не уверен в себе. Он не способен на собственные суждения, и никому не дано предугадать, как изменится его точка зрения под влиянием очередной беседы с каким-либо посетителем.

Он, возможно, повзрослеет, станет сильным и самостоятельным правителем, но Губерт в этом сомневался. Вероятно, Ричард Корнуолл был бы более уместен на английском троне.

Тот факт, что король все-таки вызволил Губерта из тюрьмы и поместил в замок Девизе, доказывал некую проявленную Генрихом волю. Он не стал слушать тех, кто желал казни де Бурга. Значит, какие-то остатки порядочности еще сохранились в глубине сознания короля? Если бы Губерт имел возможность приблизиться к королю, он, несомненно, вернул бы его расположение. А сейчас он вынужден залечь в норе и не высовываться в надежде, что враги удовлетворятся этим.

Однако он был потрясен, когда его доверенный слуга в большом волнении явился с известием:

– Один из людей епископа Винчестерского прискакал в замок. Сперва он скрывал, с какой целью прибыл сюда, но хорошее вино развязало ему язык. Оказывается, его послали вперед, чтобы подготовить вас к приезду их господина. Епископ Винчестерский добился от короля назначения смотрителем замка.

– Помоги мне, Господи! – воскликнул Губерт. – Это конец. Ты знаешь, какова его цель?

– Разумеется, милорд. Умертвить вас! Нам следует опять удалиться в святое убежище.

– Ты прав, друг мой!

– Я подготовлю побег. Двое из нас будут вас сопровождать. Мы захватим провизию и теплую одежду. Когда епископ Винчестерский заявится сюда, нас уже здесь не будет.

Ночью они скрылись из замка. Губерт переоделся слугой, и стражник его не узнал.

До рассвета их никто не потревожил в церкви, где они спрятались, но когда те, кому было поручено сторожить де Бурга, обнаружили его исчезновение, то испугались, что их обвинят в пособничестве беглецу, и решили, что лучше испытать на себе гнев Божий, чем прогневить епископа Винчестерского.

Все повторилось. Епископ Лондонский выразил протест против кощунства и нарушения права убежища, Губерт вновь оказался в церкви, а Генрих, опять попав впросак, качнулся в обратную сторону и принял у себя во дворце епископа Винчестерского.

– Что я могу поделать? – закричал он в ответ на осторожные упреки епископа. – Он постоянно проскальзывает у нас меж пальцев. Сейчас он снова в святом убежище. Ничего больше не остается, как махнуть рукой и оставить его там.

– Но без пищи, – дополнил высказывание короля хитрый Питер де Роше. – Сорок дней он не продержится. Голодом мы выманим его из убежища.

– Видит Бог, что я так и поступлю! – взревел Генрих. – Я уже убедился, что не будет мне покоя, пока этот человек жив.

Он отдал соответствующий приказ, и Губерту показалось, что на этот раз ему пришел конец. Никаким церковным законом не было запрещено препятствовать доставке еды скрывающемуся в храме от людского суда преступнику. Губерт оказался перед безрадостным выбором – умереть с голоду или сдаться.

Он еще выжидал, но знал, что долго без пищи не выдержит. Он выйдет по своей воле из убежища, позволит скрутить себя и отвезти в Тауэр. Кто знает, может, ему все же удастся опровергнуть обвинения, выдвинутые против него недоброжелателями? Поговаривают, что Питер де Роше лишился влияния при дворе, что король уже не так доверяет ему, как прежде. Это хороший знак, но у Губерта множество врагов и помимо епископа Винчестерского.

Наступила ночь, когда надо было принять какое-то решение. Губерт вконец оголодал и промерз. Он еще был в состоянии терпеть эти муки от силы день, но потом все равно вынужден будет сдаться королевским солдатам.

Тьма сгустилась. Тихо отворилась церковная дверь. На пороге стоял человек и взглядом выискивал, где, в каком углу мог прятаться Губерт.

Губерт видел его, но пришелец не видел Губерта.

Де Бург обратился к нему:

– Кто ты?

Пришелец ничего не ответил, но осторожно двинулся вперед на голос. Сблизившись, оба мужчины как бы материализовались во мраке, словно смутные призраки, обретшие плоть.

– Хочешь ли ты стать свободным, Губерт де Бург? – спросил незнакомец.

– Хочу.

– Тогда идем с нами.

– А кто вы такие?

– Враги епископа Винчестерского.

Губерт колебался. Незнакомец сказал:

– Оставайся здесь умирать или идем за нами…Только мы можем вывести тебя отсюда. И только нам решать, – жить тебе или умереть.

Всю жизнь Губерту приходилось принимать решения быстро и без лишних раздумий. Но никогда раньше он не делал это с такой поспешностью:

– Я с вами.

– Это хорошо. Наши люди сторожат снаружи, и, если бы ты не согласился добром, мы взяли бы тебя силой.

– И куда вы намерены меня отвезти?

– Узнаешь.

Покачиваясь от слабости, Губерт последовал за пришельцем к выходу. У церкви их ждали оседланные кони.

– Вперед! – воскликнул незнакомец. – Скоро мы остановимся, и я тебя накормлю. Вижу, ты совсем оголодал. Можешь ли ты держаться в седле?