— Потанцуйте со мной!

Они вместе убирали в кабинете, потому что Белла сидела за партой одна, и напарника по дежурству у нее не было, и это само собой постепенно переводило их отношения из деловых во все более доверительные. К Выпускному ничего не изменилось.

— Максим Викторович, Вы бы не хотели лишить меня девственности? — огорошила она его на тридцатой секунде танца.

«Ёпть! Ты что, с дуба рухнула?!» — было первой мыслью Максима.

— Не заставляй меня смеяться тебе прямо в лицо! — сказал он вслух.

— Я думала, Вы не будете смеяться… — грустно опустила Белла взгляд.

Этого диалога он никак не ожидал, но обижать девчонку высокомерными или «взрослыми» фразами не хотел, поэтому заставил себя вспомнить о том, что шестнадцать лет — это уже не мало. Зная, что ее воспитывает только мама, попытался испугать ее своим возрастом:

— Бел, я мог бы оказаться твоим отцом.

— Мой отец на год старше Вас. Ну и что?

Старался всячески контролировать собственную интонацию — девушки к таким мелочам весьма чувствительны. На минутку замолчал, пока рядом с ними покачивались еще две пары, но как только они чуть отодвинулись в сторонку, продолжил по-дружески:

— Малыш, почему тебя так угнетает твоя невинность? Угомонись, тебе всего шестнадцать лет, ты еще не «старая дева».

— Это означает «нет»? — снова смело подняла на него глаза. И пояснила в правильной логической манере девочки-отличницы: — Вы были правы, ложиться в постель надо с тем, кому, по крайней мере, не стесняешься признаться в своей неопытности. А Вы единственный, кому я так доверяю и кого я настолько не боюсь. Я уже несколько лет слышу на половом воспитании Ваше мнение об интимной жизни и Ваши принципы; я могу предположить, что Вы лучше всех знаете, как нужно обращаться с девственницей, да и вообще с любой девушкой. К тому же Вы взрослый и опытный, и Вы мне очень приятны внешне, ну и как друг.

— Столько лестных слов! Спасибо, ѓ- улыбнулся мужчина.

— Вы сами научили нас говорить приятное, если это искренне. Мне немножко неловко… Немножко, потому что я пока не поняла, Вы уже точно отказались, и мне пора сгореть от стыда? Или я еще смогу уговорить Вас?

Она говорила спокойно, с иронией, и Максим гордился ею: не многие девочки в ее возрасте способны быть такими взрослыми и уверенными в себе. Белла — словно его личная работа, его личное достижение. Сколько психологических вопросов они обсуждали за время совместного дежурства! Как интересно она менялась под его кропотливым руководством! И до слез доводил, и извинялся перед ней — и от извинений учителя Белла чувствовала себя значительнее в собственных глазах. И при этом Белла всегда знала свое место. Не задирала нос оттого, что дружит с ним, не демонстрировала их отношений сверстникам, не наглела, не фамильярничала… Девушка, которой он всей душой желает огромную гору счастья.

— Я отвечу на твои вопросы, но попозже, — пообещал он уверенно. — А пока скажи мне, зачем тебе это надо? Может, будет гораздо лучше не зацикливаться на девственности, а просто жить в свое удовольствие? Да, конечно, в школе тебе уже не на кого обращать внимание, потому что вы уже выпускники, и старше вас только учителя. Но сейчас ты поступишь в институт, там будут парни на выбор с разницей до пяти, а иногда и больше, лет. А обычно курса с третьего многие студенты устраиваются на работу, и это тоже новые знакомства. Терять девственность можно и в двадцать, и в тридцать — тебя никто не упрекнет.

Песня явно заканчивалась, и музыка становилась тише.

— Вы меня не убедили, — прошептала Белла, останавливаясь, но не желая отстраняться от учителя даже на расстояние вытянутой руки.

Здесь между песнями — несколько секунд тишины — и шороха блокнотов музыкантов, лязга вилок и ножей посетителей; и незаметные ранее чужие голоса после громкой музыки неожиданно превращаются в бурный галдеж.

— Я тебе расскажу кое-что, и ты сохранишь это в тайне, — легко и незаметно для окружающих ответил Максим Викторович. — Когда-то я упустил момент с любимой девушкой, и девственность она потеряла с другим парнем. Я всю жизнь думаю об этом: это мог быть действительно особенный день в нашей постели. И так должно было быть. Временами ты ассоциируешься у меня с ней, и мне кажется, что это могло бы стать для меня как бы эквивалентом: я взрослый, и со мной девочка-школьница… И я знаю много вариантов, как это сделать лучше всего… Мне хочется. Но я не соглашусь на секс с тобой ни при каких условиях как минимум в ближайшие года три, — и добавил ей глаза в глаза: — Не позволяй мужчинам за твой счет решать их собственные психологические проблемы.

Обескураженная такой откровенностью, Белла еще долго мучительно разглядывала пространство. Начался быстрый танец, и учитель за руку чуток подвинул Беллу в сторону от дергающихся выпускников. Не хотел оставлять ее в таком странном состоянии, и сам не хотел оставаться с этой тревогой — уже жалел о своей откровенности.

— А если я приду к тебе с этим же вопросом через три года? — спросила Белочка наконец.

— Так вот, о чем ты думаешь?! — вздохнул Максим с облегчением. — А я уже забеспокоился, не слишком ли много лишнего сказал!

— Ой, я к Вам на «ты» обратилась? — спросила она, сама не помня, как было.

Максим тоже заметил это только сейчас.

— Да наверно уже можно на «ты», — улыбнулся он.

— Спасибо. Мне было бы легче на «ты», — кивнула она, что-то обдумывая. — И большинству девчонок было бы легче на «ты». Хочешь, расскажу, почему?

Максим пошел за ней в укромное место, точнее, на лавочку на тротуаре, напротив кафе, на виду у всех, но так, что никто не рискнет подойти и помешать уединенному разговору. С первой же Белкиной фразы — тем более, что она сама произнесла ее с улыбкой — Максим начал смеяться, и с каждой новой все больше силился сдержать свой смех, потому что было чрезвычайно интересно услышать, что Белла скажет дальше.

— У нас в школе было что-то вроде твоего фан-клуба, — начала она с ностальгией. — Ты, наверно, этого не замечал — мы скрывали. Стоило тебе пройти мимо — и у нас начиналось помешательство: мы, фанатки, сбегались в кучу и выли: «Ой, мамочки! Он такой красавчик! Такой лапочка!» Мы называли это «максоманией». А после полового воспитания, когда ты уходил, мы оставались в зале одни, в смысле, без пацанов, и кидались в обсуждения: какой ты был сегодня. Строили предположения о твоем настроении, выдвигали гипотезы о причинах, делали выводы о выражении твоего лица, много выводов, разных… Мы, как папарацци, старались незаметно сфотографировать тебя на всяких школьных мероприятиях; бывало, караулили тебя неподалеку от школы, а когда узнали про «Эго» — еще и там. Любой новый снимок мы передавали друг другу; а потом кто-то из девчонок создал сайт, куда мы вывешивали для всех фанаток твои фотографии. Я скину тебе адрес sms-кой. Не знаю, будет теперь кто-то из младших поддерживать этот сайт… К нашему фан-клубу примыкали даже те, кто был к тебе вполне равнодушен, но, послушав наши восторги, они начинали сходить по тебе с ума вместе со всеми. Таких было много. Я не раз слышала: «Дайте мне смирительную рубашку! Вы меня заразили своим помешательством!» и еще множество подобных фраз. И мы просто умирали от зависти, когда ты упоминал о своей жене. Я знаю, ты считаешь, что мы еще дети, не готовые к серьезным отношениям, и поэтому выбрали тебя, такого недоступного, ты так уже говорил, только в теории. Но у многих из нас были парни, у кого-то и не по одному. Но мы все равно после уроков собирались на Цветном, занимали две лавочки возле памятника и сетовали: «Ну почему наши парни не такие сексуальные, как Макс?! Ну почему они не такие обаяшки?!» А у нас еще многие девчонки просто фигеют от длинных волос у парней.

Максим только начал привыкать к этой веселенькой информации и даже смог принять адекватное участие в беседе:

— Сейчас это сильно в моде, ваших ровесников очень много с длинными волосами. Не думаю, что вы можете кидаться на такого парня, как на диковинку. К тому же наши парни вполне следят за собой, умеют хорошо выглядеть.

— Ты нам нравишься именно потому, что ты не наш ровесник. Встречаемся мы с ними, а сходим с ума — по тебе.

Максим с задумчивой улыбкой смотрел в тротуар и снисходительно качал головой. Да, вот это молодцы его ученицы… Такое движение организовать!

— Ты меня здорово повеселила. Честно. Я давно так много не смеялся, — признался он, и это было чистейшей правдой. — А вообще, если абстрагироваться, я рад за вас. Я вижу ваш фан-клуб с другой стороны. Во-первых, вы привыкаете выражать свои чувства, рассказывать о них, делиться. Это замечательно, когда человек умеет высказать то, что у него на душе. Во-вторых, это элементарная тренировка речи. Слова надо связать во фразы со смыслом, надо подобрать синонимы, чтобы не повторять друг друга, а сказать что-то свое. Я не знаю, в фанатизме ли вашем дело, но мне кажется, многие из вас для своего возраста весьма неплохо владеют русским литературным языком. А в-третьих, общее увлечение сближает людей. Мне все равно, я этому причина или нет, но мне очень приятно, что мои ученики объединены в одну огромную диаспору. Это заметно, вы как одно большое целое. У вас нет такого разделения, как обычно бывает: мы вдвоем лучшие подруги, и они вдвоем лучшие подруги, и мы все шушукаемся по разным углам. Вы все друг с другом лучшие подруги. При этом я не уверен, что ты, Белка, внутри этой общины; ты с краю, и таких, как ты, есть еще некоторое количество наблюдателей. Ваше мнение не имеет там большого авторитета, но вас не прогоняют оттуда, вам разрешают знать все секреты, вам доверяют. А еще, мне кажется, что мальчишки ваши секреты тоже знают. Просто они считают себя принципиально другими существами и не воспринимают вашу болтовню всерьез. И все равно хранят ваши тайны. Вы у меня самые лучшие ученики в мире! Кажется, я успел вам это сказать…