Лора Нейми - Библиотека потерянных вещей

Марисоль откинулась в кресле и воздела руки к небу:

– Ну все. Ты вообще не с планеты, которую мы называем Землей. Восемь лет я дружу с инопланетянкой. Рожденной с книгой в руках, гениально разбирающейся в Шекспире инопланетянкой.

– Ну это ты загнула. Строчка про «говорите тише» – одна из самых известных в пьесе.

Само собой, миссис Ховард наконец заметила ошибку Коннора и поправила его. Я одарила Марисоль удовлетворенной улыбкой.

– Все равно инопланетянка.

– Ну ладно. Назови инопланетянке третью причину. – Будто мне не все равно.

– Конечно, Лондон. И я не о городе. – Марисоль взмахнула рукой, ногти сверкнули лаком с блестками. – Из выпускного класса.

Я нашла глазами актрису, на которую показала подруга. Лондон Бэнкс сидела на бортике фальшивого фонтана. Надменная Лондон с кошачьим взглядом, которую все считали холодной (и она сама это поощряла). Ее длинные рыжие волнистые волосы облаком укрывали плечи. Она украшала сцену Джефферсона, будто была создана для нее, подобно другой хорошо знакомой мне артистке. Лондон Бэнкс и Брин Хамболдт – этим подругам нравилось быть в центре внимания.

– Эшер и Лондон уже года два то сходятся, то расходятся. Ты же знаешь.

– Знаю?

Неужели? Впрочем, что-то такое, кажется, я слышала.

– Наверняка бы знала, если бы постоянно не уходила с головой в книги. – Марисоль покачала головой. – И сейчас ты сама подтвердила мое предположение.

Остроумный ответ пришлось забыть, потому что во время нашего обмена репликами – просто комедия в комедии – я снова полезла в сумку, нашла там книгу «В поисках Аляски» и вцепилась в нее.

– Кажется, они снова вместе. – Будто мне не все равно.

Марисоль кивнула:

– Она после аварии объявилась. Помогала восстановиться и все такое.

– А откуда ты все это знаешь?

– Ах, Дарси, – сказала подруга и тихонько рассмеялась. – Ты меня поражаешь.

Я всплеснула руками, вскинув их к софитам над сценой, но тут же опустила, чтобы достать настойчиво звякавший мобильник. Прочитав сообщения, я показала экран подруге.

Бабушка Уэллс: Давай в 6:30.

Бабушка Уэллс: У меня дома, не в ресторане.

Бабушка Уэллс: Хочу опробовать новые кастрюли.

Бабушка Уэллс: Из дома выезжай до 6. В это время по дороге в Ла-Хойю ужасные пробки.

Марисоль весело хрюкнула:

– Ба Уэллс открывала для себя прелесть сообщений и – бах! – взорвала свой мобильник.

– И мой заодно.

Я отправила один ответ на все сообщения сразу.

– Как думаешь, что ей надо?

Я пожала плечами:

– Если она опять начнет про маму, до десерта мы не дотянем. Уже не могу больше это слушать. Особенно сейчас, когда за последние пару дней пришлось иметь дело и со счетами, и с почтовыми коробками, и с управляющим Томасом, который постоянно шныряет везде.

Марисоль кивнула, по-прежнему глядя вперед:

– Плюс Эшер Флит вытаращился прямо на тебя, что бы это ни значило.

– Что? Где?

Она пихнула меня локтем, незаметно, но чувствительно:

– Не смотри туда. Опусти голову. Я тебе все расскажу.

– Что значит – вытаращился?

Я послушно опустила глаза на лежавший на коленях роман Джона Грина. Краем глаза я заметила, как сидевшая слева от меня Марисоль немного опустила блокнот с эскизами.

– Вытаращился – значит вытаращился. Я сказала, не смотри, – прошептала она, как чревовещатель. – Успокойся и доверься мне.

Эх.

– Знаешь, что в «Много шума» персонажи подслушивают друг друга, прячась в арках, и из-за этого начинается путаница и всякие неприятности?

Слова Марисоль заставляют меня рассмеяться.

– Что я несу? Конечно, ты знаешь.

– Ну да, хорошо, но какое отношение все это имеет к Эшеру?

– Артисты репетируют, а Эшер прячется за аркой номер три. Но смотрит он не на своего друга Джейса. И не на Алиссу, и не на миссис Ховард, и не на Лондон. Он таращится на тебя. Ну, то есть таращился как минимум секунд десять подряд. Теперь разговаривает с рабочим сцены.

– Да ладно тебе, Марисоль.

Она ахнула:

– Дарси Джейн Уэллс, ты мне не веришь?

Я знала, она действительно все это видела и сказала правду. Марисоль Роблес украшала себя – лицо и тело, – бросаясь в модные крайности. Но со дня нашей первой встречи она ни разу не приукрасила свои слова. Она говорила всегда прямо и честно. В отличие от меня, Марисоль никогда не врала.

Ужин продолжался уже полчаса, но о маме она пока речь не заводила. Из-за этого я сидела на самом краешке бабушкиного обеденного стула в стиле королевы Анны и не могла расслабиться. Не могла насладиться жареным цыпленком, зеленой фасолью, обжаренной с беконом, и картофельным пюре с чесноком.

Бабушка дважды хлопнула в ладоши:

– На десерт я испекла тот замечательный шоколадный торт без добавления муки.

Она скрылась в кухне, взмахнув накидкой цвета морской волны, как павлиньим хвостом. Этот торт был моим любимым десертом. Что бабушка задумала?

Пока она возилась на кухне, я изучала комнаты, в которых не была уже много месяцев. Когда я маленькой девочкой носилась по ее дому в Ла-Хойе, он был похож на блошиный рынок. Повсюду стояли безделушки. Почти все горизонтальные поверхности ломились от игрушечных каруселей, декоративных часов и фарфоровых статуэток. Нетрудно понять, где корни маминого накопительства. Только вот в ней свойственный Уэллсам ген накопительства проявился гораздо ярче.

– Вуаля! – Бабушка Уэллс расставила на столе хрустальные тарелки, разложила десертные вилочки. Не забыла и большой нож. Идеально круглый торт был покрыт шоколадным ганашем и посыпан сахарной пудрой.

Я глотнула воды и вздохнула, пряча мысли в куклах-матрешках и хрустальных вазах.

– Спасибо, бабушка. Все это было не обязательно.

Проведя ножом по глазури, она умело разрезала торт:

– Что ты, мне же не трудно. И потом я так давно тебя не видела. А ведь у тебя скоро начнется новый жизненный этап. Чем не причина для маленького праздника?

Что в моей жизни стоило праздновать?

Взглянув на мое удивленное лицо, бабушка придвинула мне внушительный кусок:

– Примерно через месяц тебе исполнится восемнадцать.

Точно. Я с нетерпением считала дни до своего дня рождения – дня, после которого служба защиты детей больше не сможет наведываться к нам домой. И не сможет разлучить меня с мамой, которую я просто не в состоянии оставить.

Бабушка ласково улыбнулась, ее губы цвета клюквы и тронутые розовыми румянами щеки обрамляла шапка золотисто-каштановых волос, которым она так и не позволила стать седыми.

– И ведь скоро ты начнешь подавать заявления в университеты. Дорогая, ты делаешь такие успехи. Ты очень способная, тебя ждет большое будущее.

Но..? Я столько знаю о словах, что чувствую их, даже если они не были сказаны вслух. Это слово так и просилось сюда, я даже отложила вилку с тортом.

– Наверное. Начну с Калифорнийского университета в Сан-Диего. Там отличная программа английского.

– Конечно. Но в университете тебя ждут новые трудности. И они тяжелее школьной нагрузки, которая сейчас на тебя навалилась.

– Я об этом слышала. – Съеденному торту стало тесно в желудке. – Но я справлюсь. Я всегда справляюсь.

Бабушка накрыла мою руку своей – мягкой, морщинистой, как мятый бумажный пакет, и пахнувшей кремом для рук с ароматом гардении.

– Что, если я помогу тебе?

Ага, вот оно.

– Что ты имеешь в виду?

– Тебе пора уже подумать о переезде ко мне. – Бабушка обвела рукой вокруг. – Здесь один из самых безопасных и престижных районов, к тому же тебе будут готовить и помогать со стиркой, а ты сможешь спокойно ходить на занятия и учиться. Могла бы даже бросить свой книжный. Не надо было бы волноваться ни о счетах, ни о деньгах.

– Но мне нравится работать в «Желтом пере».

Бабушка тяжело вздохнула.

– Это очень щедрое предложение, – сказала я, как говорила обычно. Бабушка уже не раз мне это предлагала, только в другой упаковке. Сегодня оно было завернуто в «пугающий университет». – Но я нужна маме. У нее никого больше нет. – Ты ее бросила. Много лет назад.

Бабушка безучастно махнула рукой:

– Она сама выбрала свой путь. И тебе пришло время выбрать свой. Мне было сложно проявить к ней жесткость после ее лечения, но я должна была так поступить, чтобы сохранить собственное душевное здоровье, хоть она мне и дочь.

– Но…

– Дарси, давным-давно она приняла несколько важных решений.

И одно из этих решений живет и дышит. Это беременность Терезы Уэллс на втором курсе университета, то есть я. Женихом был преподаватель литературы, у которого появилась перспективная возможность год преподавать английский в Таиланде. Только вот один год превратился в восемнадцать. А потом началась совершенно новая жизнь. Та потеря в конце концов превратила маму из коллекционера в патологическую накопительницу.

– Я не такая, как мама, – возразила я.

– Конечно, нет. Но ты взрослеешь. В некоторых случаях это означает, что приходится выбирать более трудный, но более удачный путь. Я понимаю, почему ты раньше не хотела сюда переезжать. Девочкам необходима… – Бабушка запнулась, и непонятное мне чувство заставило ее нахмуриться. – Ну, им необходимы мамы. Но теперь настало время сделать выбор во имя себя и своего будущего.