Скажешь вслух – сделаешь настоящим. И я говорила.

Я захватила палочками комочек клейкого риса:

– Мама и я, как ты уже знаешь, в общем, дома у нас… непорядок. Но ничего другого я не знаю. У нее есть любимая работа, а я умудрилась одолеть школу и подготовить себя к какому-никакому будущему. То есть я хочу сказать, что она… мы выдержали, несмотря на…

Накопительство. Быстрый кивок Эшера завершил мысль, мне не пришлось произносить это вслух. Я продолжала:

– Отца не было рядом ни во время моей первой поездки в Диснейленд, ни когда я в первый рад пошла в детский сад. Все важные события отмечали мы с мамой, иногда еще и бабушка с дедушкой. Но теперь в комплекте есть еще и этот человек. Он тоже обо всем этом знал, хоть и находился на другом конце земли. Он настоящий, хоть я и делаю вид, что нет. Что это понарошку.

– И теперь ты будто бы добавляешь в фотошопе на фотографию лицо того, кто не попал на снимок, – сказал Эшер.

– На все детские снимки. Что, если бы отец отвез меня на удаление зуба мудрости? Что, если бы он всегда мог что-то починить, как папа Брин, и мне не приходилось бы ради мелкого ремонта просить брата Марисоль.

– Погоди, что?

Ой. Починить. Мелкий ремонт. Брат. Просить.

Дело было сделано, назад не отмотаешь. Я зашла слишком далеко, а причина в данный момент поправляла воротничок черного поло. Глупо во всем винить его, но, по правде сказать, Эшер просто был слишком как Эшер. Слишком добрый, с внимательным, нежным взглядом, с мягким, терпеливым сердцем. И нежная припухлость его губ, и широкие, напряженные плечи, за которыми не было видно металлического стула. Сидя напротив, он вытянул из меня километры слов, которые я хранила при себе всю свою жизнь.

Ну и ладно. Все в порядке. Эшер уже знал о накопительстве, так пусть знает и о побочных эффектах. Я сделала глубокий вдох. И начала с того, как мы многие годы не пускали в квартиру ни управляющих, ни рабочих, пока дело не дошло вот до чего: «Теперь, когда Марко уезжает, я хочу сама кое-что сделать. Так что если у тебя на примете есть дельные пособия по установке душевой лейки и аэраторов на краны, пришли мне, пожалуйста».

– Да на YouTube их миллион, но, по-моему, мне там работы минут на пятнадцать.

Ну все, мне конец. Съеденная рыба в желудке пошла косяком.

– Мы справимся, но все равно спасибо. Я могу научиться делать кое-какой мелкий ремонт сама. – Я старалась не встретиться с Эшером взглядом. Просто сидела и смотрела на сырые овощи и рис с соусом.

– Дарси, зачем тебе это, когда…

Я отмахнулась. Отмахнулась от него.

– Я сумею доказать, что Марисоль нисколько не преувеличила наши способности.

Сумею ли? А куда деваться. Слишком велика была разница: одно дело – рассказать Эшеру о маме и о нашей жизни, и другое – показать ему завалы в квартире. Я только начала привыкать к нему. Я робко подняла глаза: он изучал остатки тунцового поке на дне своей тарелки.

– И насчет твоего отца, – сказал Эшер после минутного молчания. И улыбнулся, выправив мою накренившуюся за последние пять минут вселенную. – Вот ты сказала, что он всегда был понарошку. Так, может, тебе послушать провидицу Марисоль и начать говорить о нем так, будто он настоящий? Можно даже представлять его себе и размышлять о том, какой он. Вслух размышлять. – Он раскрыл ладонь, словно приглашая меня накрыть ее своей.

Я так и сделала, а он сплел свои пальцы с моими и сжал руку.

– Ты вообще знаешь, как он выглядит?

– Как сейчас – не знаю. Могу только догадываться по фотографиям двадцатилетней давности.

Эшер наклонил голову и подмигнул:

– Моя мама очень верит в силу «заявлений». Особенно увлеклась этим, когда я только начинал восстанавливаться. Она заставляла меня говорить что-то вроде этого: «Меня зовут Эшер Флит, я пройду курс физиотерапии и смогу опять нормально ходить». Или, например, так: «Когда-нибудь я слезу со всех этих лекарств».

– И буду опять летать?

С его губ сошла улыбка, они вытянулись в прямую линию.

– Это я говорю каждое утро.

На этот раз я сжала его руку:

– Я уже верю в то, что ты будешь летать. Но как мне поверить в своего папу? Вот с чего, например, можно начать, скажем, письмо или телефонный разговор? «Ну… как там Таиланд в последние восемнадцать лет?» Или так: «А пад-тай там правда намного вкуснее?»

Я знала так много слов, что могла бы начать сотню разговоров. Но для этого разговора правильных слов не находила. Без актрисы в костюме и в белокуром парике я не справлялась.

– У меня не получается. Пока.

– Не обязательно, чтобы получилось сразу. Попробуй больше говорить о нем с Марисоль. – Эшер наклонился ко мне. – И со мной.

И с ним.

А Эшер продолжил:

– Начни включать его в свои «заявления», скажем, так: «Меня зовут Дарси Уэллс, у меня есть папа, и я в два счета напишу сравнительный анализ двух стихотворений для углубленной литературы».

Я рассмеялась. А потом решила попробовать сама:

– М-м, меня зовут Дарси Уэллс, моего папу зовут Дэвид Эллиот, и я в два счета осенью поступлю в университет штата в Сан-Диего.

Надо же! Заявление не показалось дурацким. Оно звучало вполне реалистично.

– Так даже лучше, – похвалил Эшер.

– Меня зовут Дарси Уэллс, моего папу зовут Дэвид Эллиот, и в следующий раз я не капну на джинсы.

Эшер усмехнулся, в его глазах мелькнул огонек.

– А как насчет такого: «Меня зовут Дарси Уэллс, моего папу зовут Дэвид Эллиот, и в субботу вечером я пью кофе с Эшером Флитом в клевой итальянской кафешке за углом», а?

* * *

Когда я была маленькой, каждый год в декабре бабушка Уэллс дарила мне рождественский календарь – тот, что был в виде тонкой картонной коробки со снежной рождественской картинкой. Весь декабрь, проснувшись утром, я открывала по линии перфорации одну дверцу и находила за ней маленький сюрприз. Там могли быть шоколадные трюфели или леденцы. Иногда я находила наклейки, или крошечные безделушки, или пластиковые игрушки. Двадцать четвертого декабря за дверцей всегда находился самый большой гостинец – миниатюрное украшение или шоколадный Санта-Клаус в фольге.

Вся прошлая неделя, пока я лучше узнавала Эшера, была похожа именно на это. То есть не на старика с белой бородой, в красном полушубке, а на рождественский календарь. Каждый день дарил мне немного Эшера. В воскресенье, например, был кофе в миленьком итальянском кафе в Северном Парке.

В другой день мы разговаривали по телефону, я в это время смотрела в потолок, который полночь залила темнотой, и Эшер сказал, что тоже лежит на кровати лицом вверх.

Когда мы уже проговорили целый час, я сказала:

– Ладно. Ты уже ужасно, ужасно устал. У тебя язык заплетается.

– Меня зовут Эшер Флит, я устал, и лекарства не помогают, но мне нужен ответ на один вопрос.

– Мне сейчас трудно что-то выбирать. – Я зевнула. – Так нечестно.

– Время от времени нам приходится делать трудный выбор. Итак, что ты выбираешь? Один раз и навсегда: флан или кексы?

Снова зевок.

– М-м, ладно. Флан.

– Я тебя понимаю. Приятных тебе снов, Дарси.

– Спокойной ночи… нет, погоди. Кексы. Точно, кексы.

– Д-да? – Уже полусонным голосом.

– Д-да.

А накануне, листая украдкой сообщения на высшей математике, я увидела фото и чуть не прослезилась. Подписи не требовалось – это был вид из кабины «Пайпера» на восход солнца в какой-то жаркой стране. «Ты будешь опять летать», – мысленно пообещала я и, надеясь на это всем сердцем, рассеянно вывела эти слова у себя в тетради.

Пока я сидела за стойкой в «Париках» и, как обычно во время перерыва, жевала имбирное печенье, а Тэсс готовила специальный заказ для танцевальной группы, звякнул мой мобильник.

Эшер: Привет из приемной врача. Медосмотр. Кроссворд со мной не порешаешь?

Была пятница. И так как именно в этот день Эшер предложил вместе разгадывать кроссворд, слово «пятница» навсегда вошло в список моих самых любимых. Эшер присылал мне вопросы, а я отвечала.

Эшер: Оперный хит, четыре буквы.

Я: Ария.

Эшер: Подходит! А тут вот застрял. Звучит так: «Хвалебная речь в честь виновника торжества», девять букв, начинается на «п».

Эшер: Ничего не подходит.

Я: Панегирик.

Эшер: Есть такое слово?

Эшер: Черт, отлично подходит по другим буквам.

Я: То-то же.

Эшер: Беличья еда, шесть букв, кончается на мягкий знак.

У меня перехватило дыхание. Я сидела и теребила висевший на шее серебряный кулон.

Я: Брось.

Эшер: Это пять букв. Неправильно. Вторая попытка. Орех дуба, шесть букв.

Я: Эшер, сам ты орех.

Эшер: *Подмигивает*Слушай, меня тут медсестра вызывает.

Эшер: Завтра собираемся у Джейса. Будешь?

Я: Буду.

Отложив мобильник, я взяла чай и снова проверила свой пульс. Пришлось сосредоточиться на дыхании, чтобы уханье в груди замедлилось, перестало походить на удары сердца скаковой лошади и вернулось к нормальной для чтения книг скорости. Глотая остывший зеленый чай, я размышляла над событиями недели и над тем, что история с Эшером оказалась не такой уж нереальной. И я даже понемногу училась быть видимой.