Лора Нейми - Библиотека потерянных вещей

– Так вот, по поводу обещания говорить с тобой…

Именно это я и сделала. Рассказала о маминой посылке из «Поттери-Барн» и о том, что это значило, о том, какие чувства я испытала, заметив эту коробку. В конце концов Марисоль перегнулась через подлокотник винного цвета и крепко меня обняла. Как это было и с полупьяной мамой у меня на кухне, подруга разделила со мной груз.

Я все-таки вспомнила, зачем мы вообще сюда пробрались, и, вскочив, бросилась в свою каморку за стойкой. Взяв худи, я натянула на себя черно-белый полосатый хлопок. Но тут взгляд кое за что зацепился.

Нужна монетка – возьми монетку.

Есть монетка – оставь монетку.

* * *

В монетнице, на которую я смотрела каждую свою смену, сегодня была не только медь. Среди потускневших монет серебрился другой металл. Я сдвинула брови, охваченная желанием раскрыть тайну, и протянула руку за предметом, которого совершенно точно не было здесь раньше, когда я то и дело обменивала книги на банкноты и кредитные карты.

У меня перехватило дыхание: на ладони лежал крошечный серебряный желудь.

Подвеска. Стебелек желудя был сделан в виде серебряной петельки, чтобы продеть цепочку и носить на шее или на запястье. В голову приходили самые разные мысли, самые разные истории. Точнее, только одна история. Нет. Быть этого не может.

Марисоль уже стояла рядом:

– Ты почему вся дрожишь? Что-то подозрительное в чае?

– Скорее, в монетнице. – На моей раскрытой ладони лежала серебряная безделушка с выгравированными на ней с особой тщательностью бороздками и другими деталями.

Марисоль улыбнулась:

– Ужасно милая вещица. Но что она там делала?

– Я почти не сомневаюсь, что кто-то ее нарочно оставил. Но здесь из работников только Уинстон и… я. – У меня подкосились ноги, и я стала оседать, все ниже и ниже, пока не села, скрестив их, на любимый ковер Уинстона.

* * *

Я. Значит, желудь-кулончик предназначался мне. Но это было похоже на сказку, которая низвергала любую известную мне действительность. Прежде чем разобраться с этим, пришло время еще кое-что добавить в реальность.

Марисоль начала сердиться:

– Ну что ж, давай-ка присядем. Ни о микробах, ни об уличной грязи волноваться не надо. Все в порядке. – Она села и перехватила мой взгляд. – Малышка, ты меня пугаешь. Давай, рассказывай.

– Да, обязательно, – прерывисто дыша, сказала я. – Но сначала я должна показать тебе одну книгу. – Я потянулась за сумкой.

– Опять книги? Ты все время показываешь мне какой-нибудь роман. А я все время какой-нибудь роман конфискую.

Я вытащила нового старого «Питера Пэна» и отдала подруге.

– Да я этого «Питера Пэна» сто раз у тебя в сумке видела, – сказала Марисоль.

– Но только снаружи. Теперь загляни внутрь.

Она повиновалась. И тут же раскрыла рот от удивления, как это сделала я, когда много недель назад впервые заглянула под потрепанную темно-зеленую обложку, стоя за этой стойкой.

– Вот это да. – Она вертела книгу и так, и сяк, останавливаясь, чтобы прочитать цитату или список. Стихотворение или вычеркнутый текст.

Там, на толстом персидском ковре, я рассказала Марисоль всю историю с самого начала. О том, как я наслаждалась этой книгой и как в трудную минуту искала ее совета. Таинственный автор заметок испытывала такие разные чувства. Знала она и о сердце, о том, как сильно оно умеет любить, как яростно и безраздельно. И как от одного слова оно может съежиться, став очень и очень маленьким.

Марисоль прочитала стихотворение «Бумажная кукла» и улыбнулась.

– Ах, какие эмоции. Эта книга должна была попасть к тебе. – Она закрыла обложку и вернула книгу мне. – Но какое отношение она имеет к желудю-кулону?

Сердце у меня подпрыгнуло. Тсс, успокойся.

– Кроме тебя, о том, что я читаю «Питера Пэна», знает только один человек. Эшер. Мы несколько раз обсуждали содержание, но до желудя из третьей главы дело не доходило.

– Эшер? Погоди-ка, а желудь что, из «Питера Пэна»?

– Питер дарит Венди желудевую пуговицу. – Подняв голову, я посмотрела Марисоль прямо в глаза. – После того как спрашивает, можно ли подарить ей… поцелуй.

Прошло пару секунд, прежде чем до сознания Марисоль дошел смысл сказанного, и она просто взорвалась в безмолвном возбуждении. Пришла в движение. Ее кожа загорелась ярко-коралловым цветом, Марисоль яростно жестикулировала и размахивала руками, трясла меня за плечи, будто тряпичную куклу. Она скакала по полу, ее лицо кривилось от воплей в стиле немого кино. Беззвучно шевеля губами, она перебрала все известные мне междометия.

Наконец к ней вернулся голос.

– Эшер Флит подает особые знаки? Эшер! Вот видишь, я знала, что здесь все не просто так. – Она помотала головой. – Но постой-ка, а тебе-то хоть…

– Не надо, – подняв руки, сказала я. – Марисоль, перестань. Пока не надо. Понимаешь, а как же Лондон? Ее пока нельзя сбрасывать со счетов, это как-то загадочно, и мне сначала надо во всем разобраться.

Она кивнула, а я приложила руку к груди, пытаясь унять жуткий стук и трепет.

Вдруг в дверь постучали. Мы обернулись. Тэсс кричала нам через стекло:

– Девушки! – Она приникла к витрине и, увидев нас на полу, покачала головой. – Мне плевать, чем вы там занимаетесь. Через двадцать минут начинается «Колесо фортуны»!

Расхохотавшись, мы помахали над головами ее ключом:

– Сейчас!

Я распрямила ноги, но Марисоль меня остановила:

– Но монетница! – Она выпятила губы. – Очаровательно.

* * *

Сердце колотилось в такт моим шагам, когда я на следующий день перебегала Юнивёрсити-авеню. Помахав Ханне, я решительно прошла по коридору «Юристов Мид-Сити», так крепко сжимая в руке желудь, что он впивался в кожу. Недавно установленная дверь в пристройку была полуоткрыта. Тяжело вздохнув, я вошла. Рабочий-шатен в джинсово-синем в одиночестве поправлял плинтуса.

– Эшер.

Он обернулся, замер, а потом вздохнул так глубоко, что складки на его рубашке разгладились на мгновение. Улыбка исчезла с его губ, едва появившись. Эшер вскинул руки к глазам и прикрыл их.

– Привет. – Большой палец указал на распахнутую заднюю дверь. – Выйдем?

– Хорошо.

Я последовала за Эшером. Снова проулок, знакомые резкие запахи и мусор повсюду. На этот раз было не спрятаться ни за париком, ни за красной кожей. Я пришла как Дарси Джейн Уэллс, открытая, уязвимая, и это было в сто раз страшнее, чем темные леса из сказок или злые королевы с волшебными зеркальцами. Неужели так будет всегда? Неужели я всегда буду сама себе ужасный злодей, решивший любой ценой украсть счастливый конец у моей истории?

Эшер остановился в полуметре, а может, и в метре от меня:

– Ну, привет.

– Привет. – Я раскрыла ладонь, серебряный желудь блеснул на солнце.

Теперь улыбка Эшера вспыхнула ярко – слишком ярко, будто тень прорезали ослепительные лучи солнца, а я уже так привыкла к темноте.

– Хорошо, что ты нашла его до того, как Уинстон его… э-э… уинстонул.

– И что же это значит?

– А ты как думаешь, что, Дарси?

– Это значит, что ты прочитал «Питера Пэна».

– И это тоже.

Говорить я не могла, просто рассматривала трещины, которых в проулке было полно, поэтому Эшер продолжил:

– На прошлой неделе прочитал. Купил себе экземпляр, когда у тебя был выходной.

Я мысленно схватилась за книжный буек в голове. Мне нужна одна книга. Нет, все книги сразу. Бумага и типографская краска опять не дадут мне утонуть.

– Наверное, минут за двадцать управился? – срывающимся голосом сквозь смешок спросила я.

– На этот раз никакого скорочтения. Я читал медленно.

– А почему?

– Причин несколько. – Он привстал на цыпочки, а потом снова опустился. – Во-первых, я знал, что книга много для тебя значит.

– А желудь?.. – спросила я.

– Потому что ты много для меня значишь. – Шаг вперед. – Мы с Лондон расстались. Сразу после вечеринки для участников постановки.

После нашего разговора на качелях. Да, это был прогресс, но…

– То есть когда – пять дней назад?

– Вроде бы слишком быстро, я знаю. – Еще шаг. Эшер был теперь совсем близко. Но меня не касался. – Я купил подвеску, когда прочел книгу, но Лондон я не видел всю неделю перед заключительным спектаклем. Позволь, я… все тебе объясню?

Я кивнула.

– Нам с Лондон уже давно следовало расстаться. – Он провел рукой по волосам. – Да вообще, не нужно было снова начинать встречаться. После аварии она пришла в больницу и потом много помогала, когда меня выписали. Она ужасно старалась. Тогда она действительно была рядом.

– То есть ты пошел на это из чувства долга? Просто из-за того, что она была рядом?

Он едва заметно поморщился:

– Скорее даже так: в мае мой мир опрокинулся, и для меня это было ужасно болезненно. Наверное, я просто вернулся к привычному. Но как бы мы оба ни старались, Лондон не подходит мне, а я не подхожу ей. Мы оба давно уже это поняли, но боялись признать правду. Надо сказать, отчасти и из-за того, что я не хотел оставаться один. Я уже и так страдал от одиночества, потеряв возможность летать.