– На Геро в первом акте будет надето платье цвета слоновой кости с похожим розовым жакетом-болеро. На свадьбу ей я шью длинную кружевную накидку с небольшим шлейфом.

Геро играет Лондон Бэнкс. Я попыталась вместо девушки Эшера в романтических нарядах сосредоточиться на их создательнице. Я рассматривала эскизы в цвете – видимо, те, что Марисоль показала миссис Ховард. Все четыре наряда были нарисованы цветными карандашами, к каждому наброску сбоку были приклеены лоскутки ткани.

– Гениально, – улыбнулась я. – Ты гений.

Марисоль пожала плечами:

– Я – это я. – Однако ее лицо на мгновение просияло, став похожим на пуговицу с драгоценным камнем, которая подошла бы к любому из созданных ею платьев.

– Ну, ты там всем им покажешь в этом Модном институте дизайна и мерчендайзинга.

Учиться в Институте дизайна в Лос-Анджелесе Марисоль мечтала уже давно. Она, можно сказать, родилась с наперстком на пальце и с прекрасным чувством стиля, так что ей было судьбой предназначено работать с красивыми вещами. Так же как мне – с красивыми словами.

– Знаешь, раньше казалось, что до этого еще так далеко. – Подруга вернула ткани на полку с нужной надписью. – А сейчас уже так не кажется. После Рождества начну готовить портфолио к поступлению. – Она выразительно посмотрела на меня. – Лос-Анджелес.

Лос-Анджелес. Сколько раз мы за нашим мозаичным столом пили кофе со льдом, поглощая углеводы, и говорили о будущем. Нарисованное черным маркером «Шарпи» крошечное сердечко Марисоль. Моя пятиконечная звездочка.

Раньше нам не приходилось жить на расстоянии двух часов друг от друга. Марисоль все время твердила о прекрасной программе по литературе в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, стараясь соблазнить меня подать туда заявление. Просто так, на авось.

– Ты же знаешь, почему я не могу уехать. По крайней мере, этой осенью точно не могу. К тому же не знаю, что будет с арендой, – прошептала я.

Уехать в Лос-Анджелес было все равно что перебраться к бабушке. Мне пришлось бы бросить маму как раз тогда, когда я ей очень нужна. И все же на сердце у меня стало так же тяжело, как в желудке, – еще один пункт добавился в список жертв, которые придется принести патологическому накопительству.

У Марисоль в руке оказались две пластинки жвачки. Подруга развернула их и отправила в рот.

– Ну, мы же договорились встречаться на полпути. Раз в неделю.

Я улыбнулась. Марисоль будет ехать час на юг, а я – на север.

– Обед или ужин плюс вагон шалостей.

– Само собой.

Марисоль соорудила из серебристых фантиков звездочку и вложила ее мне в руку. И я поняла, что даже в сумерках, скрывавших будущее, кое-что будет всегда сиять.

– Папа велел вам спускаться, там подают десерт. – В дверях появилась сестра Марисоль. Наталия Роблес, в обтягивающих джинсах и в балетках, подалась вперед, и ее конский хвост качнулся. – Предупреждаю: tia[22] Лусия просто не могла не принести свою карамельную катастрофу.

Марисоль застонала:

– И тебе придется все равно взять кусочек.

– Марисоль, но…

– Но ты не только положишь это себе в тарелку. Ты еще и проследишь за тем, чтобы она увидела, как ты это сделала. – Подруга понизила голос. – Я никому не расскажу, если ты незаметно выйдешь во двор и скормишь это Пепе и Кармен.

Наталия, театрально фыркнув, ушла.

– Ну-ка, рассказывай, – попросила я. – Что приготовила tia Лусия, если это только собакам годится?

– Помнишь мамин флан?

Еще как помню. И вдруг я ощутила облегчение в перегруженном желудке. Он казался теперь не таким уж и полным. Скорее даже совсем пустым. В нем было достаточно места для прекрасного десерта с заварным карамельным кремом.

– Так вот, – продолжала Марисоль, – мама готовит по настоящему кубинскому рецепту, который ей дала abuela[23] Роблес. А Лусия клянется, что она королева флана. Тот же у нее рецепт или другой, но получается всегда жесткое и безвкусное недоразумение. И потом она готовит его в прямоугольной форме. Маму это просто бесит. Уже много лет у них флановая война. Сегодня Лусия принесла свой флан только потому, что мама решила его приготовить.

– Надо ли мне опасаться? – Безусловно, придется съесть порцию из вежливости.

– Ешь маленькими кусочками и хорошо пережевывай.

Когда мы вошли в столовую, семья Марисоль уже собралась за деревянным столом в деревенском стиле. Ева Роблес и ее сестра стояли каждая у своего карамельно-пудингового шедевра, приготовив к дуэли сервировочные ножи. Но я смотрела на людей, которых заметила во главе стола. Луис Роблес стоял, положив руку на плечо Марко – единственному человеку, помимо Марисоль, который переступал порог моей квартиры и который точно знал, как захламлена моя жизнь. Мужчины улыбались, они явно были чем-то очень горды. В чем же дело?

– У нас замечательная новость, – начал доктор Роблес, стараясь заглушить шумное предвкушение десерта и мелодичный spanglish[24]. Папа Марисоль, кардиолог с дымчатыми волосами, был телосложения некрупного, но характера, несомненно, властного. – Она и стала поводом для того, чтобы все сегодня собрались. – Он посмотрел на Марко, но сын жестом попросил его продолжать. – Марко собирается переезжать. Он так хорошо проявил себя во время практики, что проектная фирма решила досрочно отправить его на учебу в головной офис недалеко от Сан-Франциско.

Родственники зааплодировали, но, когда я осознала все значение этих слов, мне захотелось только одного – убежать и стать по-настоящему невидимой. Но это вызвало бы вопросы, на которые я отвечать не хотела.

– В следующем семестре я переведусь в Калифорнийский университет в Беркли. – Голос Марко звенел. – Мне и работу обещали. По сути, к моменту окончания университета меня будет ждать должность моей мечты.

Пока родные, окружив Марко стеной, обнимали его и одобрительно хлопали по спине, я легонько пихнула локтем Марисоль:

– Ты знала?

Как она могла скрывать такое все то время, что я заглатывала такос? Молчала она и пока мы млели над свадебными платьями и тканями в цветочек и клялись, что никакие расстояния ничего в нашей дружбе не изменят.

– Пойдем. – Марисоль втащила меня в пустую кухню. – Мама с папой уже пару недель знают, но нам с Наталией сказали только сегодня утром. Клянусь.

Пришлось ей поверить. Марисоль никогда не врала.

– Я просто хотела, чтобы ты насладилась ужином. Развлеклась. И я хотела, чтобы Марко поговорил с тобой после десерта, но папа…

– Ясно. Ты ведь понимаешь, что это значит, да? – Моя подушка безопасности, мой таинственный эльф, который устраняет течь и меняет лампочки, после Рождества уезжает. Шесть месяцев. Аренда.

– Дарси, хватит. Ты уже сочиняешь историю, так ведь, amiga?[25] И уже задумала для нее плохую концовку.

– Иногда только такие концовки мне и видятся.

– Значит, нужны сюжеты получше. Вдруг у Марко в Калифорнийском университете в Сан-Диего есть друг, который сможет помогать. И потом ты скоро начнешь зарабатывать на eBay. И сможешь время от времени нанимать разнорабочих.

Я кивнула, кисло улыбнувшись. Но для этого пришлось бы впустить еще хотя бы одного человека в нашу дверь, перед которой не было приветственного коврика, и в нашу жизнь, где не осталось места гостеприимству.

Уже несколько лет я ждала, пока обещания психолога укоренятся и проявятся в маме, в нашем доме, – ждала, как Рапунцель в высокой башне. А вдруг это случится сегодня? Патологическое накопительство бывает нескольких видов. Поведение мамы было типичным для категории больных, которых спровоцировало трагическое происшествие. В ее случае страсть к коллекционированию превратилась в патологическое накопительство. Как сказал врач, необходимость бесконтрольно совершать покупки и ничего не выбрасывать ослабнет, как только мама осознает проблему, с которой все началось. Отрицание же питало болезнь. Мама начнет поправляться, как только признает свою боль и встретится с ней лицом к лицу. Но дело было в том, что мама уже это сделала.

Четыре года назад мы с бабушкой, сидя в кабинете психолога, впервые целиком услышали мамину исповедь. Обиды, о которых не знала даже бабушка, и пронзительные подробности того, как маму покинули. Это опустошило маму, и она отказалась ходить на сеансы дальше. Но ведь она все же рассказала про свою боль, и мы с бабушкой надеялись на то, что это поможет маме продвинуться вперед. Но прогресс шел медленно и был почти незаметен. Вскоре у бабушки Уэллс лопнуло терпение. А в последнее время от маминых улучшений в нашем доме и следа не осталось. Мама снова возвращалась в прежнее состояние. Только сегодня у нашей двери появились три коробки. Завалы дома росли, мы теряли время.

Послышались шаги. Я повернулась и увидела сеньору Роблес с двумя десертными тарелками.

– Лусия проследила за тем, чтобы я положила ее ужасную comida[26] рядом с моим фланом. – Одну тарелку мама дала Марисоль, другую мне. – Но, a ver, она отвлеклась на Марко и не заметила, как я выбросила ее стряпню в la basura[27]. – Ева заговорщически нам подмигнула, и я невольно рассмеялась.

Мама Марисоль подалась вперед. Я почувствовала слабый аромат духов «Сиреневая мечта» фирмы «Элиза Б.», их подарила моя мама. Пусть у меня не было новых идей по поводу болезни мамы, зато была эта семья. И лучший в мире карамельный флан. Я его попробовала. Ваниль и карамель, сладкие, холодные, бархатистые, таяли во рту.

– Как всегда, великолепно, – сказала я.

Сеньора Роблес улыбнулась и указала на гранитный остров в центре кухни: