Снег тихо падал на праздничные толпы на Седьмой авеню, когда они шли в «Русский чайный дом», любимый ресторан Симоны. Они заняли круглую кабинку и заказали чай с пирожными.

— Жаль, что с нами нет Чу-Чу, — сказала Симона. — Это и его любимый ресторан. Козероги так чувствительны к социальному статусу.

— Кто такой Козерог? — спросила Джоан.

Симона уже раскрыла рот, чтобы ответить, как Лу прервала ее:

— Извини, мне надо позвонить в редакцию.

Когда она вернулась в кабинку, Симона заканчивала свой рассказ о звездах завороженной Джоан. Лу сказала, что девочке придется сегодня ехать в Филадельфию одной.

— Но ведь ночью Рождество. — На лице у Джоан отразилось горькое разочарование. — Почему ты должна работать?

— Это газета, дорогая, а один из репортеров заболел гриппом. Я должна быть на благотворительном бале вместо него.

— Они работорговцы, — заявила Симона, помахав рукой мужчине средних лет с маленькой бородкой.

— Кто это? — рассеянно спросила Лу.

— Один из постоянных посетителей. Прошлой зимой я встретила его в баре.

— Это нечестно, — надула губки Джоан. — Сейчас же Рождество.

— Я тогда думала, что у него больные легкие, но оказалось, что он играет на виолончели и влюблен в танцовщицу из балета Джоффри. Мы вместе провели интересный вечер. — Симона со значением посмотрела на Лу. — Ты меня понимаешь.

Лу допила чай и почувствовала усталость. Было только начало четвертого, но ей хотелось как можно быстрее посадить Джоан в поезд, вернуться домой и лечь спать. Возникло легкое чувство паники. Она молилась, чтобы удалось поймать такси.

— Балерины принимают такие сложные позы, что они не под силу нормальному человеку, — говорила Симона, пока Лу подзывала официанта, чтобы расплатиться. Джоан мрачно смотрела на недоеденное пирожное.

Когда Лу проводила дочь на вокзал и посадила ее в поезд, сердце у нее колотилось как бешеное. Чувство паники не только не исчезло, но еще больше усилилось. Мысли метались по кругу: Дэвид, Питер, а теперь и Джоан. Мертв, потерян, уехала. За год она растеряла всех их и никогда раньше не чувствовала себя такой одинокой. Царившее вокруг грубое веселье только подчеркивало ее одиночество, и она хотела, чтобы ей на самом деле нужно было писать о благотворительном бале, что-то делать, чтобы паника рассеялась. Она ни за что не сможет поехать домой и поспать в таком состоянии, но что остается делать? Куда пойти? Редактор детской одежды приглашала ее на вечеринку, но тогда Лу думала, что поедет в Филадельфию, и отказалась от приглашения. Она могла позвонить ей и сказать, что планы у нее изменились. Но сейчас ей меньше всего хотелось оказаться среди веселящихся людей. Ее передернуло. Ей нужна пара успокоительных таблеток, стакан теплого молока и крепкий сон. И тут она подумала о Роберте Фингерхуде.

— Да, у меня есть таблетки, — сказал он, когда Лу дозвонилась ему. — Заходи. Ты знаешь, где я живу.

— Я скоро буду. Спасибо.

Лу с чувством огромного облегчения села в такси и назвала адрес. Затем откинула голову на холодное кожаное сиденье и смотрела, как снег лениво покрывает землю. На следующий уик-энд она все-таки поедет кататься на лыжах.

Когда Роберт открывал дверь, Лу подумала, что они встречаются в третий раз и каждый раз в новых обстоятельствах. Дикая оргия на День благодарения. Отношения доктора и пациентки сегодня утром, а сейчас более спокойный и нежный тон разговора старых друзей, которые встречались и в лучшие, и в худшие моменты жизни, а теперь столкнулись на нейтральной территории.

— Надеюсь, я ничему не помешала? — спросила она.

— Нет. Я только вошел, когда ты позвонила. Хочешь выпить?

— С удовольствием.

Он открыл бар в столовой.

— Что будешь?

— Коньяк есть?

— «Реми Мартен».

— Чудесно.

— В ногах правды нет, садись.

Она прошла в гостиную и осторожно устроилась в гамаке. Роберт принес коньяк и два бокала, которые поставил на слоновий позвонок. Лу вспомнила, как она сидела на нем верхом в платье и в золотом трико. Хотя это было всего лишь в прошлом месяце, казалось, будто это случилось в прошлом году и в другой жизни.

Роберт открыл бутылку и начал разливать коньяк по бокалам.

— Скажешь, когда хватит.

На это понадобилась секунда.

— Ты очень интересно сидишь в гамаке, — сказал он, вручая коньяк.

— А что?

— Забавно, я заметил, что такие хрупкие девушки, как ты, сидят с краю, будто боятся, что гамак их проглотит, если они сядут поглубже. А крупные девушки без раздумий запрыгивают в него.

Лу одним глотком выпила коньяк, но сердце не успокоилось.

— И что это значит?

— Не знаю, рассмеялся он.

— И Беверли запрыгивала?

— В общем, да. — Он слегка покраснел.

Лу представила себе большое, чувственное тело Беверли, распростертое в гамаке, и у нее возникло чувство внутреннего протеста.

— Наверное, крупные женщины так поступают, чтобы почувствовать себя нежными и хрупкими существами, — сказала она.

— Возможно.

— Знаешь, это как девушки с толстыми некрасивыми ногами и бедрами носят самые яркие чулки, пытаясь доказать всем, что ноги у них нормальные.

— Но это все же не объясняет, почему маленькие женщины боятся, что гамак не выдержит их веса.

Лу ненавидела проигрывать, все-таки отец у нее был юристом.

— Ну, а они, с другой стороны, хотят казаться высокими и очень сильными.

— Кто здесь психолог? — спросил Фингерхуд.

— Кажется, я им становлюсь.

— Тебе нравится казаться очень сильной?

— Всегда. Но, должна признаться, часто я не права. Как сейчас. Я такой себя не чувствую. Наоборот, мне очень паршиво.

— Вот тебе таблетки. — Он подошел к камину и снял с него маленький флакон. — У меня только восемь.

— Больше, чем нужно.

— Хочешь выпить одну? Я принесу воды.

— Пожалуйста.

Коньяк обрушился на нее лавиной, и тут она сообразила, что не ела ничего с самого утра, кроме гренок. Ее затошнило, чувство паники усилилось, голова закружилась. Господи, только бы не вирус! Январь был великим месяцем для газеты, из Парижа ежедневно приходили новости, и именно в январе ей меньше всего хотелось сидеть дома и пить лекарства в момент, когда создается история моды.

Когда Роберт вернулся с водой, она проглотила таблетку в надежде, что голова и сердце успокоятся.

— Не надо выпивать, если принимаешь это, — сказал он, когда она плеснула себе еще.

— Ничего страшного. Хуже мне уже не будет.

И ошиблась. Через несколько минут ее затошнило, и она вскочила.

— Быстро. Где ванная?

— Первая дверь налево, — сказал он, когда Лу выбегала из комнаты.

В коридоре было темно, и она толкнула первую дверь. Там тоже было темно, ничего не видно. Не важно. Поздно. Ее вырвало во что-то. Потом ей удалось включить свет, и она поняла, что это был шкаф. Облевала носки Роберта. Жуть. Гадость. Так где же ванная? Она вышла в коридор и увидела, что ванная на другой стороне. Забрала мокрые носки и замочила их в раковине. Выстирав, развесила их на сушилке и захихикала, представив, как Роберт войдет и увидит сушащиеся носки. Она с улыбкой вернулась в гостиную.

— Ну, вид у тебя получше, — сказал он. — Как ты?

— Намного лучше.

И это правда. Головная боль, тошнота, чувство паники исчезли. Впервые после пробуждения сегодня утром она почувствовала себя нормальным существом.

— Поверить не могу, что еще утром была у тебя в офисе, — сказала Лу. — Будто вчера, если не месяц назад.

— Надеюсь, мои слова не слишком тебя огорчили?

— Переживу. Уже начала забывать.

Она рассказала о своем решении насчет Джоан и добавила:

— Дэвид Сверн оставил страховку для Джоан и деньги на мой счет до ее восемнадцатилетия. До сих пор я ежемесячно отсылала родителям деньги, но после разговора с тобой я переведу деньги на их счет. Если они в деньгах не будут зависеть от меня, может, они не будут зависеть и эмоционально. Станут более уверенны в себе. Будут более властными, более решительными. Как ты это назвал?

— Дисциплинарный контроль.

— Что-то вроде этого.

Она замолчала, ожидая награды.

— Хорошее начало. И очень быстрое.

— Только бы мне удержаться. Будет нелегко, но я постараюсь.

— Всегда трудно сознаться в ошибке, но никогда не поздно.

Лу опять отметила изобилие картин и украшений в квартире Роберта и полное отсутствие их в кабинете.

— Тебе нравится твоя работа? — впервые заинтересовалась она.

— Скажем, лучше работы я не представляю. Но скажу и то, что, как и в любом деле, я против начальников, которые сеют апатию и равнодушие. И в таких случаях обращаюсь к правлению.

— Странно. Никогда не думала, что в больницах те же проблемы, что и везде.

— Все думают подобным образом, но дела обстоят именно так. У нас есть исполнительный директор, который может вышибить любого из нас. Дакворт — чистый сукин сын. Честный подонок. Ты встречала человека, который занимает место без всяких оснований, ругается со специалистами и гипнотизирует совет директоров?

Лу подумала о Тони Эллиоте.

— Он похож на моего босса, только тот еще хуже.

— Господи, жутко, когда руки у тебя связаны такими засранцами. Он из тех, кто поет перед подчиненными днем, а вечером лупит свою жену. Однажды положил ее в больницу с переломанной рукой. И это руководитель психиатрической, извини за выражение, клиники.

Фингерхуд взглянул на часы.

— Я тебе мешаю? — спросила она.

— В шесть тридцать у меня встреча с Анитой.