Десять лет назад он обращался с ней бережно, его поцелуи были нежными, объятия — легкими. Она понимала теперь, что это было из-за ее юности и неопытности. Но в то время она видела в этом отчужденность, а не сдержанность, и поскольку он, казалось, не пылал к ней всепоглощающей страстью, ее собственное горячее влечение к нему принималось ею за нечто ошибочное.

Теперь она не сомневалась в его желании, и хотя Стефани знала, что, по меньшей мере, часть этой страсти предназначалась ей в наказание, она не могла не ответить на нее. Когда его объятия слегка ослабли, обе ее руки поднялись и, скользнув ему под пиджак, обвились вокруг его талии.

Он целовал ее так, как если бы брал то, что принадлежит ему по праву, и требовал все большего, сила его страсти сокрушала все. Но он не причинял ей больше боли. В глубине души она была удивлена этим, потому что он легко мог бы сделать ей больно и, казалось, был склонен к этому.

Внезапно Энтони поднял голову и сказал хриплым шепотом:

— Посмотри на меня.

Стефани с трудом заставила себя открыть глаза. Она задыхалась, голова у нее кружилась, тело трепетало, и она поняла, что упала бы, если бы он не держал ее так крепко.

— Я мог бы взять тебя прямо сейчас, — сказал он. — Мог швырнуть на пол, и через пять минут ты бы просила меня, чтобы я взял тебя. Я наслаждался бы каждой минутой, глядя, как ты сходишь с ума от вожделения настолько, что ничего больше не имеет для тебя значения. Придет время, и ты узнаешь, что значит попасть в рабство к кому-либо.

Она даже не могла обвинить его в высокомерии или тщеславии: ее ответная реакция была мгновенной и полной, и они оба знали, что она была не в силах побороть ее. Жар внутри нее угас, оставив озноб, ее руки бессильно опустились, когда он грубо оттолкнул ее от себя. Она почувствовала сзади себя край письменного стола и оперлась на него, потому что ноги не держали ее. Она подумала, что он глядит на нее, как кот на мышь, с которой собирается поиграть перед тем, как убьет.

— На этот раз ты не сбежишь, Стефани, — предупредил он почти небрежно. — Я догоню тебя.

Она хотела закричать: «Я ранила лишь твою гордость, но не твое сердце, зачем ты поступаешь со мной так?» Но она не была больше в этом уверена. То, что жило в его сердце, должно было иметь корни не только в раненой гордости, ненависть приходит только тогда, когда чувства задеты слишком глубоко.

Не в состоянии сказать ни слова, она смотрела, как он отвернулся от нее и направился к двери. Она снова полностью владела собой, ее эмоции и переживания снова были скрыты под элегантной, блестящей внешней оболочкой. Как будто ее — настоящей — и не было вовсе. Он не сказал «до свидания» и даже не взглянул на нее, просто вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

Минуту спустя Стефани оторвалась от письменного стола, подошла к стулу и села, невидящим взглядом уставившись на книги, карты, записки, лежащие на столе. Как гласит пословица, «дорога в ад вымощена благими намерениями». Ее намерения десять лет назад были, вероятно, эгоистичными и, в конце концов, глупыми, но не преднамеренно жестокими, и мотивированы они были детскими страхами и смущением восемнадцатилетней девушки. Она была одержима Энтони, как только это возможно в юности, ее чувства были болезненной путаницей любви, страха, неуверенности и ощущения своей собственной ничтожности.

Старше ее всего на семь лет, он был намного более зрелым, чем люди его возраста, и окружающие относились к нему с уважением, которому завидовали многие представители более старшего поколения. Британец по рождению, но американец по своим склонностям, он вырос, странствуя по всему миру. Его отец был известен своей страстью к путешествиям. По меньшей мере, раз в году его жена и сын переезжали с ним в другое место, часто на другой стороне земного шара, так что школьное образование Энтони было невероятно эклектичным.

Только сейчас Стефани пришло в голову, что такая кочевая жизнь вела к одиночеству, хотя Энтони никогда не выказывал, что она его угнетает. Любой мальчик почувствовал бы себя сбитым с толку, если бы его забрали из школы во Франции и отправили в школу в Гонконге или если бы он начал школьный год в Испании, а заканчивал его в Италии. Теплые семейные отношения могли бы сгладить подобные сложности, но из того, что Стефани слышала, этого не было в случае с Энтони.

Несмотря на то, что старший Стивенс брал семью с собой во все свои путешествия, он был известен как замкнутый и скрытный человек. Благодаря удачным спекуляциям на бирже он нажил громадное состояние, подобного которому старые аристократические семьи не видали уже столетия. Его жена была красивой, мягкой женщиной, лишенной какого-либо честолюбия, она казалась довольной, следуя повсюду за своим мужем, и не делала ничего, противного его желаниям.

В восемнадцать лет Энтони оставил родителей где-то на Востоке и приехал в Штаты, чтобы поступить в Принстон. Стефани понятия не имела, были ли у него какие-то более глубокие причины жить на одном месте, чем просто желание окончить свое образование. Во всяком случае, он оставался в Америке следующие четыре года, спешно изучая бизнес и искусство. За два месяца до окончания им университета его родители погибли, когда их собственный самолет потерпел крушение близ Касабланки.

Насколько Стефани могла припомнить, он никогда не упоминал о родителях и ничего не рассказывал о своем детстве. То немногое, что было ей известно, она вычитала из газет и журналов или узнала от других людей. Она ничего не спрашивала у Энтони, потому что не хотела совать нос в чужие дела. Совать нос в чужие дела! Он был мужчиной, которому она собиралась стать женой, а она чувствовала себя в его присутствии такой зажатой, что не считала удобным расспрашивать о его семье.

Ее чувства к нему были сумбурными, путаными. Она всегда была слишком эмоциональной. В детстве и подростковом возрасте чувства бушевали в ней, подобно шторму, бросая из одной крайности в другую. Затем умерла ее мать, и в пятнадцать лет Стефани столкнулась с горькой истиной, что любимые люди иногда покидают пас.

Подобно многим серьезным жизненным испытаниям, это изменило ее. Первый раз в жизни она была вынуждена проявить силу духа и поддержать отца, сраженного смертью матери. Скрывая собственное горе, она постаралась заполнить пустоту, образовавшуюся в семье после похорон матери.

Только Стефани знала, чего это стоило ей. Она притворилась тем, кем на самом деле не была. Она прятала даже от отца свои страхи и неуверенность в себе. Смерть матери оставила зияющий провал в ее жизни, и ей казалось, что преодолеть его можно, лишь стараясь быть такой, как была ее мать: уравновешенной, уверенной в себе, изящной женщиной.

И затем в ее жизнь вошел Энтони, как раз в тот момент, когда ее сомнения в самой себе достигли пика. Ее первым чувством к нему было восхищение. В возрасте, когда обожание бывает слепым и всепоглощающим, ей хватило одного его взгляда, чтобы без памяти влюбиться. Он казался… таким совершенным. Высокий, светловолосый, красивый. Его глубокий, низкий голос завораживал ее, а улыбка очаровывала. Он представлялся Стефани божеством.

В шестнадцать лет можно только поклоняться своему божеству. Двумя годами позже она согласилась выйти за него замуж. Но затем появились смущавшие ее вопросы и беспокойство. Что он чувствует? Он сказал, что любит ее, но его голос при этом был спокойным и деловым, без всякого намека на неистовые чувства, которыми была охвачена она сама. К ее любви примешивалось чувство беспокойства, когда он был близко от нее, она ощущала неловкость и исходившую от него угрозу, значения которой не понимала.

В конце концов, она сбежала от него к Льюису. В юношеском замешательстве она подумала, что пылкое обожание Льюиса сделает ее счастливее, чем сдержанная любовь Энтони.

Стефани не была достаточно зрелой эмоционально, чтобы распознать, что любовь Льюиса была эфемерной и недолговечной. Подобно ребенку, увлеченному новой игрушкой, он занимался только ей одной, пока она ему не наскучила и перед ним обещающе не засверкала другая.

Она думала, ощущая острый приступ боли, не обнаружила ли бы она в любви Энтони все, что ей хотелось. Оглядываясь в прошлое, она вспоминала, как он глядел на нее, как слегка менялся его голос, когда он говорил с ней, и как часто он прикасался к ней, хотя ей его прикосновения и казались бесстрастными. Он не был развязным, но его скрытность и сдержанность имели, должно быть, глубокие корни.

Сегодня вечером он позволил себе потерять контроль над собой. Она стала теперь взрослее и, если все еще не была уверена в себе самой, по крайней мере, научилась лучше распознавать других людей. Она не знала, почему он решил прийти сюда сегодня вечером, почему продажа ею изумрудов послужила толчком к тому, что он наконец выказал ей свою горечь и гнев. Единственное, что было ей известно, это его угроза обладать ею, и это была не пустая угроза.

Он не был жестоким, даже теперь она не могла в это поверить. Но он был зол, и, с его точки зрения, существовала причина считать ее жадной и бессердечной.

Она была не в состоянии защищаться отчасти потому, что слишком устала. Последние несколько месяцев после того, как ее отца разбил паралич, вымотали ее душевно и физически. Как будто ей было недостаточно переживаний по поводу обрушившейся на него болезни, она обнаружила, что он не застрахован, и они по уши в долгах.

Это было похоже на ночной кошмар. Счета за лечение отца, плата сиделке, содержание дома — все требовало денег. Тем не менее, ей как-то удавалось удерживаться на поверхности. Постепенно она распродала все, что могла.

Ее личные вещи ушли первыми — автомобиль, лошади, драгоценности.

Даже сейчас она не знала, куда делись все их деньги. Ее отец не был бизнесменом, но у них был большой доход, ценные бумаги, которые куда-то пропали. Она не могла даже спросить отца, где они, потому что не хотела его беспокоить. Его память пострадала от удара, и даже если бы он понял, что они на пороге финансового краха, то ничем не смог бы ей помочь.