Она ощутила беспокойство, проблемы напоминали о себе, даже в счастье.

— Что-нибудь случилось?

Энтони покачал головой.

— Он ждет, что его люди свяжутся с ним в ближайший час. Мне следует быть там, чтобы узнать последние новости.

— Я не слышала телефон, — заметила она и взглянула на часы на ночном столике. — Я тоже могла бы пойти с тобой.

— Тебе следует отдохнуть, — сказал он ей.

— Я совсем не чувствую усталости. Кроме того, я хочу позавтракать с тобой. — Она улыбнулась ему. — Почему бы тебе не встретиться с Полом, а я присоединюсь к вам после того, как приму душ.

Ему крайне не хотелось оставлять ее даже на пару часов, мысль об этом была почти непереносимой, но он был полон решимости никогда больше не видеть, как от утомления болезненно бледнеет ее нежное лицо, как это было в Париже. Он полагал, что несколько дополнительных часов сна принесут ей пользу, в его намерения вообще не входило будить ее. Но ее глаза сияли таким довольством и любовью, что надо было обладать гораздо более суровым сердцем и более сильной волей, чем его, чтобы отказать.

— Хорошо. Мы будем на террасе. Не торопись, Полу надо выпить по крайней мере полкофейника, прежде чем он станет разумным человеком.

Ее довольный смешок сопровождал его при выходе из комнаты, и он улыбался сам себе совершенно неосознанно, когда покинул номер и стал спускаться вниз. Проснувшись на рассвете, он наблюдал за тем, как она спит, и чувствовал себя невероятно счастливым. Он думал об утренних часах, которые ждали их в будущем, когда он будет просыпаться рядом с ней, чувствуя ее теплое тело, и ему было чертовски приятно.

Он прошел через тихий ранним утром холл и вышел на террасу, рассеянно подумав, что воздух еще прохладный, и когда Стефани присоединится к ним, они позавтракают внутри здания.

Пол сидел за одним из столиков с кофейником и телефоном перед собой. Он хмуро посмотрел на Энтони и кислым тоном сказал:

— Терпеть не могу людей, которые так бодро выглядят ни свет ни заря.

Энтони сел и налил себе чашку кофе.

— Рассвело уже пару часов назад, дружище. Ты сидишь здесь на холоде, чтобы не заснуть?

— Вроде этого, — согласился Пол, прикрывая ладонью широкий зевок.

Зная, что Пол уже несколько недель недосыпал и не имел возможности отдохнуть после расследования, которое проводил в Мадриде, Энтони просто сказал:

— Если это твоя первая чашка кофе, выпей следующую. У тебя слипаются глаза.

— Уже выпил три с четвертью, — пробормотал Пол, наливая себе еще кофе. — Но глаза все-таки слипаются. У меня было два телефонных разговора ночью, — добавил он ворчливо.

Энтони почувствовал, что его охватывает волнение.

— Ты не сказал мне об этом. Случилось что-либо неприятное?

— Черт побери, если бы я знал.

С поднятым воротником черной кожаной куртки, обрамлявшим его суровое лицо, и с нахмуренными густыми бровями Пол походил больше на бандита, чем на агента международной полицейской организации.

— Один из моих парней знает границу, как свои пять пальцев, и ему кажется, что здесь что-то не так. Он говорит, что место, в котором Говард предположительно пересек границу, слишком уж на виду. Никто не выберет его, если есть более легкий путь, а такой есть, но несколько восточнее. Я велел ему выяснить, удачно ли Говард пересек границу.

— Ну и?..

— Он отправился. Я еще ничего от него не слышал.

— А что за второй телефонный разговор?

— От полицейского по эту сторону границы. Он сказал, что не уверен, следовало ли ему звонить мне посреди ночи, но некоторые обстоятельства внушили ему беспокойство. Он остановил вчера машину за превышение скорости — до того, как вышел бюллетень о Говарде, — выписал шоферу штраф и забыл об этом, пока не увидел бюллетень и не сообразил, что шофером, превысившим скорость, был Говард.

— Итак, — Энтони внимательно посмотрел на друга, — Говард торопился.

— Да. Ужасно торопился, как сказал полицейский, но не проскочить с контрабандой через границу. Он направлялся в Инсбрук.

Энтони нахмурился.

— Полицейский, должно быть, ошибся.

— Я так не думаю. Я узнал его по голосу, хотя еще не отошел ото сна. Очень старательный и дотошный тип и патрулирует эти дороги много лет. Он также превосходно описал Говарда, вплоть до шрамов на его лице.

— В какое время это случилось? — медленно спросил Энтони.

— Одиннадцать тридцать утра, — ответил Пол. — Полицейский указал мне точное место, и я отметил его на карте. Это совсем не та дорога, по которой Говард должен был пересечь границу в полдень, согласно данным твоего информатора. Не могли ли твоего человека подкупить, чтобы он дал неверные сведения?

— Не думаю, но не знаю наверняка.

— В таком случае лучше предположить, что прав полицейский. Говард был еще в Австрии в одиннадцать тридцать вчера утром и направлялся в сторону Инсбрука.

— В этом нет смысла, — возразил Энтони. — Ему надо было бы лечь на дно на некоторое время, а не болтаться по стране.

— Может быть, он хотел выехать, но у него возникли какие-то неприятности. Или, может быть, он проделал все это ради того, чтобы мы думали, что он уехал.

Поразмыслив минуту, Энтони сказал:

— Он обычно держит при себе наемного убийцу. Предполагаю, он мог послать его через границу в надежде, что мы пойдем по ложному следу. Но возвращаться в Инсбрук… зачем ему это?

— Я могу усмотреть только одну причину, — сказал Пол ровным голосом.

Энтони отрицательно покачал головой.

— Он не вернется из-за меня. Только не с распятием в руках.

— Ты уверен в этом?

— Насколько я знаю, Говард никогда не будет рисковать чем-либо столь ценным для себя, как распятие, ради мести. Не имеет значения, как сильно он ненавидит меня. И он не доверит наемнику транспортировку распятия через границу. Это означает, что реликвия еще у него. Таково мое мнение. Итак, вопрос в том, куда этот ублюдок умчался?

Энтони замолчал, почувствовав зуд между лопаток. Он узнал это ощущение. Если нельзя определить точное местонахождение противника или, по крайней мере, направление, где его искать, нельзя быть уверенным, что он не приблизится сзади и не ударит в спину. Говард мог быть где угодно.

Рассеянно он сказал:

— Кейт и Лиз улетели?

— Да. Один из моих людей связался с ними около полуночи, после того как ты и Стефани ушли в свой номер, но у них не было никаких сведений.

— Итак, подождем, — сказал Энтони.


Отдельные фрагменты сна мелькали перед глазами Стефани, пока она стояла под душем, но не складывались в цельную картину. Что-то о статуе, картине и часах.

Пожав плечами, она решила забыть обо всем на текущий момент. Она вытерлась и оделась, думая о предстоящей ночи. Как ни странно, она не очень сожалела о двенадцати прошедших годах. Она была тогда слишком юной для него, слишком незрелой, чтобы понять его, слишком робкой, чтобы любить его так, как она желала. Если бы он женился на ней тогда, она могла бы никогда не приобрести уверенности в себе, и он мог бы оказаться связанным с женщиной, которая была бы ослеплена внешним блеском золота, вместо того чтобы замечать подлинные качества этого металла.

Теперь все стало на свои места. За несколько коротких дней изменилась вся ее жизнь. Несмотря на беспокойство о состоянии отца, она никогда не была счастливее, и будущее представлялось чудесным.

Напевая, она вошла в спальню, чтобы надеть туфли, и холодный ужас, который она никогда не испытывала ранее, охватил все ее существо, и судорожный вздох слетел с ее губ.

— Не делайте глупостей, — тихо сказал он. С первого взгляда, он выглядел, как обычный человек. Чуть выше среднего роста, с чрезвычайно широкими плечами, и в том, как он стоял, проявлялась свойственная ему грация и живость движений. Одет он был небрежно. Но все подобие нормальности кончалось у его шеи. Правая сторона его лица была покрыта страшными шрамами, правый глаз отсутствовал, а левый был бесцветен и холоден, как лед.

Стефани с трудом оторвала взгляд от обезображенного лица и взглянула на пистолет в его руке. Он был направлен ей прямо в грудь. Она никогда не думала, что замрет на месте, охваченная ужасом, глядя на смертоносное оружие и зная наверняка, что мужчина, держащий ее та мушке, способен убить ее так же легко, как какую-либо надоедливую муху.

— Что вы хотите? — прошептала она.

Холодная усмешка скривила его губы.

— Вы знаете, кто я?

— Вы… вы… Говард.

Он насмешливо поклонился, но пистолет в его руке не дрогнул.

— Полагаю, что этот ублюдок Стивенс рассказал вам… Ну, не имеет значения. Я хочу то, за чем вы сюда приехали, мисс Стирлинг. Распятие.

Ее удивление было так велико, что пересилило страх.

— Распятие? Но вы забрали его первым.

Говард усмехнулся. Он вынул из-за спины левую руку.

— Я забрал вот это.

Стефани минуту слепо смотрела на него, видя только распятие размером двенадцать на восемь дюймов. Оно было похоже на золотое и украшено тускло-коричневыми камешками. Но камней было слишком много, и отсутствовал рубин в центре. Откуда-то к ней пришла мысль, что оно фальшивое, и Стефани согласилась с ней. Это было не распятие Габсбургов, это было не то, что описывал ей отец.

— Я так торопился, что едва взглянул на него, — сказал Говард. — Затем присмотрелся. Это проклятая фальшивка.

С бешеной злостью он швырнул его через комнату, и оно, ударившись о стену, разлетелось на куски.

— Я хочу настоящее, и вы приведете меня к нему.

Она вздрогнула, когда он бросил распятие, и посмотрела на него в совершенном изумлении, когда до нее дошел смысл его требования.