— Что? Конечно, могу. Я бывала в Европе раньше.

— Это не довод, Стефани. Вы слушали, когда я говорил о тех коллекционерах? Вы можете нарваться на крупные неприятности.

— Я могу сама о себе позаботиться, — сказала она упрямо, хотя и не была в этом уверена.

— Вы умеете обращаться с оружием?

От такого прямого вопроса дрожь пробежала по ее спине.

— Если вы пытаетесь напугать меня…

На этот раз его взгляд выражал нетерпение и что-то еще, что она не могла распознать.

— Я молю Бога, чтобы так и случилось. Вам следовало бы испугаться. Это распятие стоит миллионы. Есть люди, которые готовы убить даже черта и за гораздо меньшую сумму.

Стефани не хотела думать об этом: в конце концов, что могла она сделать, кроме как проявлять осторожность? Но сказанное им возбудило в ней любопытство:

— Это звучит как совет бывалого человека. Вас что же, пытались убить, когда вы собирали свою коллекцию?

— Раз или два, — ответил он с тем же нетерпением в голосе. — Стефани…

— Я не могу представить вас в ситуациях, где надо применить насилие, — сказала она. — Вы всегда такой хладнокровный и спокойный… Я имею в виду, что знала, что вы отправлялись в самые отдаленные места в поисках редкостей, но мне никогда и в голову не приходило, что вы брали с собой оружие. А вы брали?

— Да, довольно часто. И, опережая ваш вопрос, отвечу, что должен был использовать его несколько раз.

Стефани решительно смотрела сквозь ветровое стекло, едва сдерживаясь, чтобы не задрожать от резкости его голоса.

— Извините, что спросила. Я знаю, ваша жизнь меня не касается.

Хладнокровный и спокойный, подумал Энтони. Куда же девались эти его качества? Он глубоко вздохнул:

— Нет, это вы меня извините. Я не хотел обрывать вас, но мое прошлое сейчас неважно. Предмет разговора — ваше непосредственное будущее. Вы должны воспринимать мои слова серьезно, Стефани. Некоторые люди, собирающие редкости, очень опасны. Они не останавливаются ни перед чем, чтобы добыть то, что хотят. Вы будете далеко от дома, в незнакомой обстановке, и вы не знаете других игроков. Вам могут причинить вред.

— Если вы пытаетесь поколебать мою уверенность в своих силах, — сказала она слегка дрожащим голосом, — примите мои поздравления — вы с этим успешно справились.

Энтони приглушенно выругался и резко свернул автомобиль с дороги в нескольких ярдах от въезда на ферму. Он заглушил мотор и повернулся к ней, стараясь быть сдержанным.

— Мы, кажется, видим лишь самое худшее в мотивах поступков друг друга, не правда ли?

Она пожала плечами и настороженно посмотрела на него.

— Черт побери, Стефани. Я знаю, о чем говорю.

— Да, вы, вероятно, правы, и я рискую головой.

Она коротко вздохнула.

— Но это ничего не меняет. Я отправлюсь за распятием, что бы вы ни сказали мне. Так почему бы вам не согласиться с этим?

— Потому что ваша затея обречена на провал. Вам следует быть с Джеймсом в его последние дни, а не гоняться за журавлем в небе.

Она замерла на минуту, потом сказала мягко:

— Большое спасибо. Добавьте еще и чувство вины напоследок. Вы в самом деле умеете воткнуть нож в рану поглубже, не так ли?

Энтони посмотрел на ее побледневшее лицо, увидел, как от беспокойства на какой-то миг потемнели ее глаза, и в первый раз не задал себе вопрос, правильно ли он понял ее чувства. Ее преследовал страх, страх, что отец умрет, пока она в далекой стране будет гоняться за миражом.

— Господи, извините меня, — пробормотал он, обнимая ее за плечи, чтобы успокоить. — Я не имел в виду… Стефани, я не старался причинить вам боль.

— Безусловно.

Она слегка пожала плечами, как будто для того, чтобы сбросить его руки, затем сказала:

— Отпустите меня, я выйду. Вам не надо ехать к конюшням.

Последние двадцать четыре часа выбили Энтони из колеи. Снова впустив в свою жизнь Стефани, Стирлинг, он открыл для себя ящик Пандоры с мучительными, неразрешимыми проблемами, с которыми был не в состоянии разобраться. Прошлой ночью он полагал, что просто возьмет то, что принадлежало ему, — ее! И то, что он заставит ее полностью покориться себе, удовлетворит его, но сегодня до него дошло, что не все так просто.

Он был зол, обеспокоен, расстроен, и разговор с ней только ухудшил положение. Их обоюдное недоверие заставило их обоих подозревать самое худшее независимо от того, что было ими сказано.

— Черт побери, Стефани…

Ненавидя ее невозмутимо спокойный внешний вид, он внезапно притянул ее к себе и прикоснулся к ее рту своими губами.

Стефани хотела остаться неподвижной и не отвечать ему, хотя бы ради спасения своей гордости. Но не смогла. При первом же прикосновении его теплых губ легкое головокружение от удовольствия охватило ее с удивительной силой, и руки, которые она подняла, чтобы оттолкнуть его, вместо этого вцепились в отвороты его пиджака. Все ее мысли отошли на задний план, затопленные физическими и эмоциональными ощущениями такой силы, что они граничили с болью. Как будто он открыл в ней какую-то дверь, которую она захлопнула давным-давно, и освободил дикий шторм ее чувств, которые она никогда не была в состоянии контролировать. Ничего не имело значения, кроме него и того, что он заставлял ее чувствовать, ничего на свете. Каждый нерв и каждая клеточка ее тела ожили и требовали его так, что это было похоже на безумие.

Позднее она гадала, чем бы все кончилось, если бы их не прервали. Но громкий сигнал автомобиля отбросил их в разные стороны, как смутившихся подростков, и Стефани обнаружила, что изумленно смотрит сквозь ветровое стекло на отъезжающий автомобиль и смеющиеся лица, смотрящие в их направлении.

Энтони выругался хриплым голосом, затем тронул машину. Он не сказал ни слова, пока не подогнал автомобиль прямо к конюшням. Когда он заговорил, голос его был слегка напряженным.

— По меньшей мере, есть одно, из-за чего мы не сражаемся.

Стефани уже поставила одну ногу на землю, когда он поймал ее за руку.

— Признай это, Стефани.

Ее дыхание и сердцебиение только-только начали приходить в норму, она все еще была охвачена лихорадочным возбуждением и не хотела ничего говорить, потому что знала: голос выдаст ее. Но она также знала, что он заставит ее произнести то, что хочет; услышать. Не глядя на него, она промолвила:

— Да.

— Это лишь вопрос времени. Ты знаешь это?

— Да, — тихо повторила она.

Его пальцы сжали ее запястье, затем внезапно отпустили. Она вышла из автомобиля и закрыла дверцу, затем твердым шагом направилась к конюшне, где оставила шлем и перчатки. Она не оглянулась, даже когда услышала, как сердито взревел отъезжающий спортивный автомобиль.

Внутри конюшни Стефани прислонилась к двери и закрыла глаза. Впервые она поняла, почему ощущала себя нервной и испуганной вблизи него все эти годы. Потому что в глубине души она знала правду, которую только сейчас признал ее ум, и понимание не сделало этот факт менее пугающим.

Она теряла себя, едва он прикасался к ней, мгновенно становилась его, и у нее не было желания спасать себя. Впервые взглянув в его глаза, она была связана с ним, принадлежала ему на самом низшем, почти примитивном уровне своего существа. Вероятно, она так отчаянно влюбилась в него, потому что была очень юной, или, может быть, это случилось, потому что должно было случиться. По той или иной причине, но она знала, что принадлежит ему. Так все просто. Так ужасающе просто.

Она знала это и десять лет тому назад, хотя его сдержанность удержала ее тогда от полной потери контроля над собой. Находясь с ним, она готова была отдать ему все, о чем бы он ни попросил, больше, чем он бы попросил, даже собственную душу. Но тогда ее ум восстал против этого, и она подсознательно почувствовала, что, отдавшись ему, полностью погубит себя, если он сам добровольно не поступит так же.

Она не верила, что он способен на такое. Такой хладнокровный и спокойный, такой сдержанный, казалось, что она не затрагивала глубокого его чувства, и неосознанный ужас от того, что она пропадет навеки в случае его охлаждения, побудил ее отказаться от него. И она убежала к другому мужчине, мужчине, который ничего не требовал от нее, за исключением того, что она была фокусом его бурного увлечения.

Теперь она не могла убежать. Стефани знала это. Потому что на этот раз он намеревался обладать ею. Он не рисковал ничем, даже своей гордостью, и подобная неуязвимость делала его безжалостным. Она знала, что он может быть безжалостным, и знала, что не может бороться с ним. Как он сказал, это был только вопрос времени.


Когда Томас разбудил ее рано утром в субботу с новостью, что дом ограбили, ей стало смешно. Ограбили? В доме не оставалось ничего стоящего, кроме копий бесценных оригиналов. Неужели грабитель не сообразил этого?

— Что он взял? — спросила она Томаса, когда они шли по коридору к лестнице.

Педантичным тоном Томас ответил:

— Все, что мог унести, сказал бы я. Включая содержимое сейфа вашего отца.

Стефани остановилась у лестницы и посмотрела на него, ее легкая ирония исчезла.

— Вы имеете в виду бумаги? Копии, которые я сделала со всех бумаг, папы?

— Да.

Она почувствовала легкий озноб.

— Как открыт сейф?

— Профессионально, — ответил Томас без всякого выражения.

— А система безопасности?

— Не было ни единого сигнала тревоги, но система функционирует. Я не знаю, как грабителю это удалось.

Хотя установка системы безопасности стоила дорого, плата за ее функционирование была небольшой, и Стефани не была вынуждена отключить ее. Ее отец однажды сказал, что ни одна система безопасности не дает стопроцентной гарантии, и, если грабитель очень захочет забраться в дом, он заберется, но и страховые компании и владельцы дома, имея такие системы, спят спокойнее, думая, что их ценности находятся под защитой.