л'Эн Аликс де - Бестолковая святая

— Посмотрите на эти картины Шассерио в крестильном приделе, Полин, они восхитительны. А вот святой Филипп крестит евнуха королевы Эфиопии — забавный сюжет; справа святой Франсуа-Ксавье в окружении народов, которые он обратил в христианство. Итак, как ваши дела?

— Плохо. Да вы ведь все знаете.

— Идемте в придел святой Сусанны. Обожаю памятник аббату де л'Эпе. Да, пожалуй, как ни жаль, ваши поиски смысла были не слишком продуктивными.

— Это еще мягко сказано. Все очень просто: по моей вине страдают те, кого я люблю, мсье… э-э, Господи, ваше преосвященство… ну как же мне вас называть?

— Зовите меня Карлом. Когда мы встречаемся, я похож именно на него, не так ли? Вот и хорошо. Мне нравится идея миллиардов разных имен. Я отведу вас в трансепт, хочу, чтобы вы непременно увидели статую Фальконе «Христос в масличной роще», это шедевр барочной скульптуры.

Я взглянула и, хотя меня разбирала досада на Карла, без конца менявшего тему, восхитилась.

Он продолжил мягким тоном:

— Как сильно вы изменились, Полин. Тридцать девять дней назад вы бы меня уже раз десять перебили, тарахтели бы не умолкая, поучали, ругались, вы на многое были способны. Я знаю, что вы хотите сказать мне что-то очень важное, но терпеливо ждете. Вопреки тому, что вы сами об этом думаете, всего за месяц вам удалось приобрести три главные добродетели.

Я была так ошеломлена, что протрезвела.

— Идемте к приделу Девы Марии, он прекрасен. Сейчас я вам все объясню. Как вам, разумеется, хорошо известно — у меня ни на миг не возникает сомнения в вашем высоком культурном уровне, — главными добродетелями являются справедливость, стойкость, воздержанность и благоразумие. Ваше поведение доказывает, что вы приобщились к трем последним. Что до первой…

— Простите, что перебиваю, но речь именно о справедливости, — быстро проговорила я. — Из-за меня все страдают, а это несправедливо, ведь во всем виновата только я. У меня есть предложение: я берусь за ваш журнал, а вы за это все уладите в моей семье и с моими друзьями. Идет?

Бог остановился как вкопанный.

— Полин Орман-Перрен, вы что, предлагаете мне сделку?

— О, нет, нет, нет, нет. Вовсе нет. Я просто…

И тут мои глаза наполнились слезами. Он сделал вид, что ничего не заметил.

— Если так, я готов усмотреть в этом доказательство того, что за последние несколько недель вы приобрели и некоторые теологические добродетели, а именно веру, надежду и милосердие. Вы готовы пожертвовать собой ради других, вы верите, что я помогу осуществить ваш замысел. Тридцать девять дней назад вы мне поверили, Полин. А очень многие, окажись они в вашем положении, предпочли бы сказать себе, что встреча с Создателем им просто приснилась и можно жить дальше как ни в чем не бывало. Вы, Полин, поступили иначе. Мне это нравится.

Я разинула рот.

— Не стоит так удивляться. Наслаждайтесь приделом Богородицы. Во времена Революции он был поврежден, но все равно прекрасен. Архитектор Ардуэн-Мансар, скульпторы Ангье и Фальконе, центральная часть почти не пострадала.

— Великолепно. Ничего, если я еще разок отступлю от темы? Значит… Карл, вы согласны помочь моей семье?

— Не торопитесь, дитя мое! Помните, при первой встрече я сказал, что решил оставить человеку свободу воли? Вы сами делаете выбор в пользу добра или зла. Я крайне редко вмешиваюсь в земные дела и не думаю, что мне следует…

— Не говорите так, умоляю! Вы не представляете, как я их люблю! Я не вынесу их страданий! Они все замечательные! Даже мои начальницы! Даже Жермена Крике! Даже Мари-Анж Леприор! Даже Прут! Это ваши творения, вы не можете их покинуть! Все беды случились из-за меня, если нужно, отправьте меня прямиком в ад, но помогите им.

Карл поднял глаза к сводчатому потолку храма, улыбнувшись с едва уловимым кокетством, что ничуть не умаляло его достоинства.

— Какое совпадение! Мы дошли до придела Двенадцати Апостолов, вот полотно «Поучение святого Павла», вашего небесного покровителя. Я подумал, Полин, и решил, что НЕ приму вашего предложения.

Я поднесла обе ладони ко рту.

— Не думаю, что будет уместно забирать вас сегодня. Вряд ли вы в вашем теперешнем состоянии сможете оказать мне в раю существенную помощь. Я внимательно за вами следил, ПОП, и от души посмеялся над вашей неловкостью. Потом догадался, что сам направил вас по ложному пути. Я тоже могу ошибаться, не смотрите на меня с таким недоумением…

— Быть того не может, Карл, кто угодно, только не вы! Лишь человеку свойственно ошибаться…

— Советую перечитать Библию, дитя мое. Не забывайте, я создал человека по образу и подобию своему, так что имею право промахнуться. Скажем так: мое окружение не слишком падко на всякие побрякушки, так что вначале я вообще плохо вас понимал. Когда вы прибыли — сама категоричность! — я решил, что вы не способны на добрые дела в земной жизни. Но шли дни, и мне стало ясно, что прежняя ПОП приносила пользу обществу… по-своему. Причем куда большую, чем новая Полин. Ваших читательниц вы развлекали, смешили, поддразнивали, заставляли по-иному смотреть на вещи. Это талант, редкий и очень нужный в далеко не идеальном мире. Что до вашего журнала, все эти звезды, мода, новые тенденции, красота и все такое… В последнее время я много читал «Модель» и, должен сознаться, очень развлекался. Признаю — сделано неплохо. Если подумать, вас не за что предавать анафеме: мечтать не греховно. Надо же, мы вернулись к первой картине. Взгляните на название, это знаменитая «Noli me tangere». Знаете, как это переводится?

— Еще бы, моя мама преподает латынь! Это значит «Не трогай меня», так Христос сказал Марии Магдалине, когда они встретились у гробницы. Красиво, — шепнула я.

— На этом осмотр заканчивается. Я верну вас в прежнюю жизнь, Полин, и не только потому, что интервью с Гвинет Пэлтроу нравится вашим читательницам, а статья… глупая статья о «Новых заповедях Блаженства» бесит. Не обижайтесь, но тут я преуспел больше вас. Честно говоря, я раздобыл и перечитал несколько старых номеров, и давайте начистоту: раньше вы писали намного интереснее! Мне жаль, что вы утратили вдохновение! Не могу себе простить, что стал тому виной. Меня очень тронуло ваше огорчение. В сердце, что бьется под этим твидовым пиджаком, живет любовь, истинная любовь.

— Это чесуча, Карл.

— Выглядит великолепно. Во всяком случае, лучше ваших спортивных костюмов. С чего это вы стали так ужасно одеваться в последнее время? Неужели думали, что, если станете похожи на кулек, я буду милосерднее? Какая глупость. Я никогда не любил уродство, примером тому эта церковь. Короче. Прежде чем расстаться, хочу, чтобы вы еще раз внимательно посмотрели на эту картину… — Усеянной перстнями рукой Карл указал на фигуру Марии Магдалины. — Вспомните, что Христос сказал об этой столь любимой им грешнице. «Прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много»[46]. Это касается и вас, Полин Орман-Перрен. У вас удивительный дар окружать себя милейшими людьми: ваш муж — прекраснейший человек, а ваша мать — восхитительная женщина! Ваши дети очень в вас нуждаются, это несомненно. Итак, приговариваю вас к тому, чтобы вернуться к прежней жизни, какой она была до нашей встречи, и к тому, чтобы прожить ее до самого конца. А за близких не беспокойтесь: поскольку я чувствую себя чуточку виноватым в ваших злоключениях, обещаю помочь, в ближайшие же дни. Тихо и незаметно. Волшебства не ждите, я вам не Гарри Поттер. — Он от души рассмеялся этой своей шутке. — Так, одно-два небольших чуда. Не говорю вам «до скорого», Полин.

При мысли о том, что он сейчас уйдет, я почувствовала боль в груди.

— Не уходите, побудьте еще немного! — взмолилась я. — Вы… вы не хотите дать мне интервью? Я как раз ищу работу, сюжет всем на зависть: «Наедине с Ним».

Бог весело улыбнулся:

— Даже не мечтайте. Могли бы не спрашивать.

— Я… мне будет вас не хватать.

Я говорила правду. Карл это понял. Добродушно улыбнулся, погладил себя по хвостику на затылке.

— Ну-ну, Полин. Все хорошо. Благодаря нашей встрече вы познакомились с иным миром, он глубже и богаче вашего. Почему-то мне кажется, что вы еще не раз придете сюда, ко мне, даже если меня здесь не будет… во плоти. А меня вы научили, что в пустяках тоже есть свой смысл. Возможно, я подпишусь на «Модель»… Видите? Мы оба кое-чему научились.

Я не удержалась от попытки обнять Господа.

Карл Лагерфельд отступил назад со словами «Noli me tangere» и исчез за колонной из розового мрамора.

Одно-два небольших чуда, говорите? Ну конечно.

Всевышний напрасно скромничает. Он куда могущественнее Гарри Поттера.

Ровно в семь утра солнечный луч проник в щель между шторами и пощекотал мне веки. Омерзительный мелкий дождь, моросивший сорок дней без перерыва, наконец прекратился.

В восемь утра Пьер вернулся домой в сопровождении двух сотрудников бригады по борьбе с распространением наркотиков. От имени Парижской префектуры и полиции они принесли мне нижайшие извинения. Произошла чудовищная ошибка. Колумбийцев задержали на бельгийской границе. При них не нашли ни грамма наркотика, ни одного фальшивого евро. Были отметены все подозрения касательно войны между картелями, отмывания денег и разного рода мошенничества; единственным виновником изгнания семьи Перес Агилар оказалась наркомафия. Консуэло клялась, что они так поспешно покинули дом после ночного визита двух соотечественников в масках. Именно эти люди разгромили квартиру, подложили наркотики под матрас спавшего Поля и подбросили фальшивые деньги. Семейство Агилар бежало на рассвете, чтобы оградить от дальнейших бед нашу семью. Так-то вот. «Католическое содействие», возмущенное безобразным отношением к политическим беженцам с незапятнанной репутацией, — а я подтвердила, что они просто очаровательные люди! — потребовало от французских властей возмещения убытков и сразу нашло семью, готовую приютить Агиларов. Мы договорились не предупреждать несчастных доброхотов о том риске, которому они себя подвергают, решившись приютить эту банду психов: в конце концов, каждый имеет право на милосердие, даже колумбийцы со столь малоприятными замашками. Но одно я все-таки сделала — отослала новым благодетелям юного Адольфо трехмесячную порцию риталина для его лечения. (Две недели спустя Жозефина позвонит Полю, чтобы извиниться и попрощаться. Она сообщит, что пилюли начали действовать и Адольфо отказался от мысли выпотрошить морскую свинку хозяев, что Рамон нашел работу в банке, а ее саму должны принять в оркестр редких инструментов. Вешая трубку, мой сын будет улыбаться.)