Александра Торн - Бесстрашная

«Кто бы это мог быть?» – недоумевала она, поднимаясь с постели.

Если Алиция прощалась на ночь, то обычно до утра не появлялась.

– Кто там? – спросила Шарлотта.

– Это я, Патрик. Хочу поговорить с тобой несколько минут, если ты еще не спишь.

Сердце Шарлотты затрепетало, потом тяжело забилось, как кузнечный молот. О чем это ему понадобилось с ней говорить, если они провели вместе весь день?

А может быть, он пришел к ней совсем не ради разговора? Она выпрыгнула из постели, разгладила простыни, потом надела свой лучший халат, отороченный перьями марабу. Минуту она провела перед зеркалом, взбивая волосы и пощипывая щеки, чтобы вызвать румянец.

– Не хотел тебя тревожить, – сказал Патрик, входя.

– Ты вовсе не тревожишь меня. – Она указала на пару стульев у окна. Хотя внутри у Шарлотты все сжималось от ужаса, она умела скрывать свои чувства – брак с Найджелом научил ее многому. – Что ты хочешь обсудить? – спросила она, усаживаясь на один из стульев.

Патрик сел напротив, скрестив длинные ноги, и взял ее руку в свои. Он не стал бы к ней прикасаться, если бы был рассержен, подумала она.

– Нам надо поговорить о наших детях, – сказал он.

Она с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться, ощутив, как ее беспокойство сменилось надеждой. Поднимаясь в свою комнату, она слышала, как Патрик разговаривал с Улиссом. Должно быть, Улисс сказал Патрику насчет Алиции.

– Ничего не может быть для меня приятнее. Выражение лица Патрика изменилось – он посуровел.

– Надеюсь, ты будешь чувствовать себя не хуже, когда я закончу. Улисс просил у Велвет разрешения официально ухаживать за Райной. Я знаю, или, вернее, я думал, что ты лелеяла надежды насчет моего сына и твоей дочери. Но я хочу, чтобы ты услышала правду от меня.

Шарлотта почувствовала, как кровь отлила от ее лица. У нее вдруг возникло ощущение, что она перестала ясно видеть. «Не смей падать в обморок», – приказала она себе, силой воли стараясь отогнать надвигающуюся черноту.

– Я очень рада, что ты сказал мне, – ответила она со всем достоинством, на которое была способна. – Я желаю им обоим счастья.

– Ты не огорчена?

Огорчена? Нет, нисколько. Она почти лишилась разума от отчаяния. Теперь ей и ее дочери было негде преклонить голову – у них нет ни дома, ни денег, ни будущего.

– Конечно, я нисколько не огорчена. Это правда, я надеялась, что Улисс и Алиция привяжутся друг к другу. Но мне было бы ужасно тяжело оставить дочь в Техасе и вернуться в Англию без нее.

Шарлотте удалось пробормотать еще несколько ничего не значащих слов, и она почувствовала громадное облегчение, когда Патрик ушел. Как только дверь за ним закрылась, Шарлотта упала на постель, стараясь заглушить рыдания.

Она сама посеяла ложь и теперь пожинала горькие плоды.

Алиция ехала верхом по аллее от дома Прайдов к их почтовому ящику, благодарная случаю, позволившему на время вырваться из угнетавшей ее атмосферы дома, ставшей непереносимой с той минуты, как Улисс объявил о своем намерении ухаживать за Райной.

Вместо того чтобы вызвать радость, это сообщение повлекло весьма неприятные последствия: в доме теперь чувствовалась какая-то обреченность. Почему ее мать ходила повсюду с выражением печали и ужаса на лице и каждый раз, когда ей казалось, что ее никто не видит, заливалась слезами? И почему всякий раз, когда Патрик воображал, что Шарлотта на него не смотрит, на лице его появлялось выражение горькой печали?

Но больше всего поражало поведение Улисса, что, несомненно, было следствием его неурядиц с Райной. Когда Улисс участвовал в семейных трапезах, вид у него был рассеянный и не было ни малейшей возможности вступить с ним в беседу.

Но Алиция сама не имела причин веселиться. Даже с Терриллом она разговаривала резко, когда он в последний раз приезжал. Она не могла рассказать ему о причине своего плохого настроения, как не могла рассказать никому другому.

Тыльной стороной руки Алиция отерла влажный лоб. Предполагается, что дамы должны сиять, а не потеть, но июньская жара действовала на Алицию почти так же, как на ее кобылу: обе казались взмыленными. Или причиной было ее нервное состояние?

Прошло уже два месяца с тех пор, как она отправила свою рукопись в Нью-Йорк, и сердце ее было исполнено надежды. Теперь же надежда эта почти угасла. С каждым днем ей было все труднее казаться беззаботной.

Неужели издателю требовалось так много времени, чтобы прочесть рукопись? Неужели не было специального человека, который бы занимался тем, что отвечал на поступающие письма? Чувство собственного достоинства не позволяло ей отправить рукопись какому-нибудь другому издателю до тех пор, пока она не получит ответа от господина Бидла или от одного из его помощников.

Фантазия Алиции немедленно нарисовала некую каморку, наполненную мрачными тенями. Редактор сидел за столом, заваленным рукописями. На самом верху этой горы лежала ее книга.

С губы редактора свешивалась сигарета. Черты его лица выражали все большую скуку, он методично складывал из каждой страницы ее романа бумажного голубя и отправлял его в полет в раскрытое окно.

Вот подонок, подумала она, адресуя эпитет воображаемому издателю и иже с ним и мысленно обрекая их всех на вечные муки в аду.

Она подъехала к почтовому ящику и с такой силой дернула дверцу, что содержимое высыпалось на землю.

«Прекрасно, просто чудно», – пробормотала она, видя, как письма плавно опустились в лужу, образовавшуюся после ночного дождя.

Поездка в дамском седле обладала одним неудобством – было трудно спешиться без посторонней помощи. Когда Алиция попыталась изящно соскользнуть с седла на землю, ее юбка зацепилась за стремя. Тут ее кобыла, решив порезвиться, сделала шаг в сторону, и Алиция полетела в жидкую грязь.

– Черт возьми! – выругалась она, с наслаждением ощущая, как брань слетает с ее губ. Она уже собиралась встать, когда вид конверта с нью-йоркской маркой и с названием издательства Бидла привлек ее внимание.

«Не слишком-то радуйся!» – посоветовала она себе, чувствуя, что у нее захватило дух. Возможно, это был ответ с отказом принять ее рукопись.

Она подняла конверт вместе с остальной почтой и встала. Почему этот конверт был таким толстым? Неужели требовалось несколько страниц, чтобы сказать «нет»?

Кобыла стояла в нескольких футах от нее и мирно жевала траву.

– Тысяча благодарностей. Ты оказала мне огромную помощь, – сказала Алиция лошади и сунула почту в один из седельных мешков.

Она отерла грязь с конверта и вскрыла его, не обращая внимания на то, что юбка ее была заляпана грязью.

«Уважаемый мистер Деверо», – говорилось в письме.

Сердце ее остановилось. Кто такой этот Деверо? Алиция была слишком взволнована и еле вспомнила, что сама воспользовалась этим псевдонимом.

«Рад сообщить вам, что принимаю вашу книгу и готов ее немедленно опубликовать».

Счастливец этот мистер Деверо, кисло подумала Алиция. И вдруг ее будто поразил удар молнии. Ведь это она сама – мистер Деверо! Она читала первую страницу сквозь завесу слез.

Слова «азарт, подлинность, эмоциональная глубина» и «увлекательность» прыгали перед ее глазами, и Алиции казалось, что ее осыпают букетами цветов.

Господин Билл желает приобрести права на публикацию ее книги. Она ему очень понравилась. Он полагал, что автора ждет великое будущее. Поэтому он хотел заключить с ним контракт и получить исключительное право на публикацию пяти первых романов господина Деверо. Когда до Алиции дошло, какой гонорар он ей предлагает, она чуть не лишилась чувств. Теперь она была богата!

Последний абзац содержал следующие строки:

«Пожалуйста, при первой же возможности пришлите подписанный вами контракт. Буду весьма признателен, если вы сможете встретиться со мной в Индианоле, где я буду 10 августа».

Он хотел увидеться с ней лично, чтобы обсудить се планы на будущее, ее возможную карьеру, включая также и чтение лекций. Она тотчас же представила себя на сцене, читающей свое произведение и осыпаемой громоподобными аплодисментами. Свет газовых рожков должен придать ее облику таинственность и загадочность.

Однако было одно обстоятельство, которое никак не вписывалось в радужную картину, потому что в своем письме господин Бидл упорно именовал ее «мистером Деверо». Значит, он ожидал встречи с мужчиной.

Райна не стала возражать, когда Улисс предложил помощь в нотариальном оформлении завещания ее отца. Она согласилась и на то, чтобы он привел в порядок все документы, касающиеся ранчо, просмотрел все расходные и приходные книги. Она ни слова не сказала, когда он добровольно взял на себя эти обязанности.

Она была не так глупа, чтобы отказываться от квалифицированной юридической помощи. Но простить ему дружбу с Юсфулом она не могла. Улисс потихоньку приносил волкодаву лакомые кусочки и подкармливал собаку за ее спиной. Однако больше всего Райну раздражало то, как Улисс втерся в доверие к Велвет. Она теперь без устали пела ему дифирамбы, словно он был живым собранием всех добродетелей, в то время как Райна знала, что он отъявленный негодяй и трус. Если собаку Улисс подкупал лакомствами, то что же он пообещал ее матери?

Если бы Велвет не чувствовала себя такой одинокой, Райна с радостью вышвырнула бы Улисса вон, пригрозив отцовским ружьем. У нее было сильное искушение вымазать его дегтем и вывалять в перьях, хотя ради этого было бы жалко пожертвовать хотя бы одной курицей.

Его постоянное присутствие вынуждало Райну держаться подальше от дома и обречь себя на добровольную ссылку. Чем больше времени Улисс проводил с Велвет, тем меньше бывала дома Райна.

Вчера она подъехала к конюшне позже обеденного часа, при этом ее желудок властно требовал пищи. Девушка хотела быстро обтереть спину Старфайера и дать ему лишнюю меру овса, прежде чем отправиться ужинать. Когда она поставила жеребца в стойло, то заметила Улисса, убиравшего навоз с таким видом, будто он занимался этим каждый день.