– Когда… ее похоронят?

– В понедельник.

Дженни высвободила руки и, повернувшись, медленно зашагала к двери.

– Я хочу как можно быстрее начать работать, – проронила она.

И вновь Полу пришлось сделать над собой усилие, чтобы не совершить непоправимую ошибку. И все же он не удержался и сказал:

– Если хочешь, Джинни, то здесь тебя уже давно дожидается работа.

Она остановилась, но ответила через плечо:

– Спасибо, Пол.

Он спросил с колотящимся сердцем:

– Как ты относишься к тому, чтобы устроиться на нее? За домом присматривать и… за нами?

– Нет, я не могу. Но… спасибо.

И снова Пол не удержался, чтобы не спросить:

– А потом? Может быть – позже?

– Не думаю, Пол. Вряд ли. Только не упрашивай меня сейчас, ладно? Мне слишком плохо…

Когда Пол, вновь приблизившись к ней, снова взял ее за руку, Дженни подняла на него покрасневшие, заплаканные глаза, и он вдруг увидел в них невыразимые горе и муку, накопившиеся в ее исстрадавшейся душе за все эти годы. Дженни казалось, что всю жизнь она мечтала о том, чтобы этот прекрасный огромный мужчина ответил на ее любовь. Ей постоянно приходилось вести мучительную неравную борьбу, укрощая свои ревность и зависть к Бетт. Она думала, что стоило Полу лишь раз взглянуть на нее своими нежными глазами, хоть раз поцеловать и приласкать ее, и она была бы счастлива до последнего вздоха. И вот теперь он стоял перед ней, предлагая ей все то, о чем она даже не смела мечтать, а она… не могла принять его предложение. И, наверное, никогда не сможет. Ведь он не знал, не мог знать, что она, как и Лорна, втайне проклинала Бетт, искренне желая ей провалиться сквозь землю.

– Хорошо, Джинни, – кивнул Пол. – Я прекрасно понимаю, что тебе нужно отдохнуть, и не стану сейчас тебя уговаривать. Ты должна решить сама. Но я хочу, чтобы ты знала – мы с Лорной всегда тебя ждем.

Дженни нагнула голову и быстро вышла в холл. Внезапно Пол услышал, что из кухни доносятся какие-то звуки. Мэгги вернулась.

Вдруг широко улыбнувшись, Пол выскочил в холл следом за Дженни. Та в испуге обернулась.

– Мэгги вернулась, – радостно возвестил Пол, беря ее за руку и увлекая к кухне. – Пойдем поболтаем с ней. Ее устами глаголет народная мудрость. Пойдем послушаем, что она скажет. Хорошо, Джинни?

С трудом, словно в тумане, различая его лицо, Дженни вдруг подумала, что в эту минуту Пол напоминает мальчишку, легкомысленного и бесшабашного, но удивительно доброго.

Часть 5. МЭГГИ

Мэгги уже много лет не была в Ньюкасле, поэтому, сойдя с поезда и очутившись на новой привокзальной площади, поначалу подрастерялась. Однако затем, взяв себя в руки, рассудила, что Нортумберленд-стрит сгинуть с лица Земли никак не могла, да и церковь Святого Клемента навряд ли куда перепорхнула. Узнав, какой автобус довезет ее до церкви, она всю дорогу изумлялась бесчисленным переменам, в то же время отмечая про себя, что тут и там не мешало бы кое-что подновить.

Сойдя с автобуса на знакомой улице, Мэгги заковыляла к церкви. Старинная решетка ограды местами проржавела, да и кучи мусора совсем ее не украшали; церковь располагалась в бедном квартале и прихожане достатком не отличались, однако кто-то все-таки должен был бы позаботиться о порядке, подумала Мэгги. Прежде по четвергам вечером священник исповедовал верующих, и Мэгги всю дорогу молилась, чтобы этот порядок сохранился до сих пор – в противном случае вышло бы так, что всю эту нелегкую дорогу она проделала понапрасну.

Войдя в церковь, она сразу очутилась в полумраке, но уже в следующую минуту, присмотревшись, разглядела на скамьях перед исповедальней нескольких людей и поблагодарила Бога. Затем приблизилась к исповедальне и осторожно опустившись на деревянную скамеечку для коленопреклонения, приготовилась к исповеди.

К тому времени, как подошла ее очередь, за ней уже поджидали еще восемь человек, и Мэгги еще раз вознесла Господу хвалу.

Войдя в исповедальную кабинку, она ощупью разыскала скамеечку и подлокотник, а, опустившись на колени, подняла глаза и разглядела очертания руки священника, обхватившей мясистый подбородок. Остальные части его фигуры скрывались в тени, которую отбрасывала одинокая свечка.

– Отец мой, я хочу исповедаться, – начала Мэгги. Она и сама не знала, почему заменила этими словами обычное обращение: "Смиренно молю вас о прощении, отец мой, ибо я согрешила".

– Исповедуйся, дитя мое, – ответил священник.

Да, ну и дитя, подумала Мэгги. Как ласкали слух эти почти забытые слова. Она и вспомнить не могла, когда в последний раз их слышала.

– Исповедуйся, дитя мое.

И она заговорила:

– Я уже много лет не была в церкви, отец мой.

– А когда ты в последний раз причащалась на Пасху?

– О… – Мэгги осеклась, чуть не сказав "черт возьми!". – Очень давно, отец мой, даже припомнить не могу.

– Десять лет назад? Двадцать?

– Нет, я пару раз за это время приходила, но клянусь, что за всю жизнь прежде и мухи не обидела, вплоть до самых последних дней. Язык-то у меня резковатый, есть грех, но заповеди я чту, честное слово.

Мэгги замолчала, а священник терпеливо ждал. Однако, чувствуя, что продолжать каяться грешница не собирается, спросил шепотом:

– А недавно ты обидела кого-то?

– Да, отец мой, не то слово. Очень обидела. По правде говоря, я женщину насмерть отравила.

Она увидела, как вздрогнул палец священника, затем его голос зашептал, еще тише:

– Ты хочешь сказать, что совершила убийство?

– Можно сказать, что да, отец, хотя я к этому иначе отношусь. Я просто не могла поступить иначе. Я была вынуждена.

– Никого нельзя вынудить совершить убийство, дочь моя; это… самый страшный из смертных грехов.

– Убивать можно по-разному, отец. Можно каждый день наблюдать, как на твоих глазах кого-то убивают. И видно уже, что люди на последней грани от издыхания находятся, а спастись могут, лишь умертвив сами…

– Она была в возрасте?

– Нет. Нет, отец, она была совсем молода, но она не женщина была, а настоящее исчадие ада. К тому же она пакостную болезнь подцепила.

– И ты убила ее из-за этого? – в голосе священника прозвучал ужас.

– Нет, не из-за этого, а из-за того, что муж ее собирался развестись с ней – он уже не мог больше терпеть. А она крутилась с разными мужчинами, и эту гадость подцепила. А он уже готов был свою жизнь пожертвовать, чтобы за ней ухаживать… Он ведь себя винил во всем, что с ней случилось. А ведь они после свадьбы и вместе-то совсем не жили… И вот он готов был до самой смерти из-за нее страдать, а я… Я не могла этого допустить.

После долгого молчания священник спросил:

– И как ты это сделала?

– Я растворила в воде снотворные таблетки, пошла к ней, разбудила и заставила их выпить.

– Это ужасно, дочь моя, ужасно.

– Вы так на это смотрите, потому что Богу служите. На моем месте, вы бы все поняли.

– Но тебя гложет совесть?

– Честно говоря, отец – нет.

– Зачем тогда ты пришла ко мне на исповедь?

– Я хотела с Богом помириться, ведь то, что случилось – это наше с Ним личное дело. Он-то знает, зачем я так сделала, и прекрасно понимает, что иначе нельзя было. Я ведь не для себя старалась, сама-то я уж ее как-нибудь стерпела бы. Нет, Он знает, зачем я пришла.

Похоже, ее логика поставила священника в тупик. Он не видел за решеткой ее лица, скрытого в тени, а голос, крепкий и уверенный, не выдавал возраста женщины. Тем не менее свой долг был священнику очевиден: ему следовало втолковать этой женщине, что она совершила тяжкое преступление, и что это вовсе не было их с Богом личным делом. Он вздохнул и произнес:

– Я бы хотел поговорить с тобой еще. Ты готова встретиться со мной после исповеди?

Чуть подумав, Мэгги ответила:

– Да, отец, раз вы так хотите.

– Тогда подойди к алтарю девы Марии и вознеси скорбную молитву. Я скоро подойду к тебе. А сейчас – кайся!

Мэгги уже много лет не произносила слов покаяния, но вдруг они всплыли в ее мозгу, точно звучали всего лишь вчера:

– Прости, Господи, меня недостойную, ибо я согрешила. Господи Великодушный, прости меня, а я, Божьей милостью, никогда впредь не согрешу. Ныне, присно и вовеки веков. Аминь. Спасибо вам, отец.

– Ступай к алтарю, дочь моя.

Покинув исповедальню, Мэгги прямиком устремилась к выходу из церкви. Очутившись на темной уже улице, она заспешила к автобусной остановке. Мэгги была рада-радешенька, что за ней на исповедь выстроилась целая очередь – уж они займут священника какое-то время. Она свой долг выполнила, а страдать из-за этой твари не собиралась. Главное теперь – домой в Фелберн поскорее вернуться, ведь там он мучается. Господи, какой замечательный человек зря страдает.

Сойдя к автобусу и направляясь к вокзалу, Мэгги пришло в голову, что не мешало бы узнать адрес мисс Дженни в Швейцарии и черкануть ей письмецо. Дженни ведь не повредит, если Мэгги спросит, как им там отдыхается, а заодно выразит сочувствие насчет сестры. Мэгги всегда знала, как бедняжка сохла по нему, а, увидев, как она носик переделала, окончательно в том убедилась. Впрочем, и маленькая гадина все прекрасно поняла – Мэгги была в этом свято убеждена. Черт с ней, она сейчас была там, где ей и место, и Мэгги решила, что не станет больше о ней думать. Теперь для нее главное чтобы ему все устроить, чтобы он, родименький, наконец счастлив был. Мэгги всегда делала для него все, чтобы было в ее силах. Обо всем старалась заботиться. Разве не она заманила Айви в его постель? Придумала тогда предлог, когда его хворь одолела, что не может карабкаться по крутым ступенькам, прекрасно понимая, что молоденькая, кровь с молоком, вдовушка не устоит перед соблазном, обмывая его могучее тело. И ведь права оказалась! Жаль только, Айви раньше к ним не пришла. Впрочем, сейчас Айви была уже не нужна, ведь Пол все равно на ней не женился бы. Она бы сама в первую очередь против этого и возражала. Подумать только – Айви – хозяйка дома! Нет, не бывать такому. Вот мисс Дженни – другое дело. Она свое место знает, а в кухню соваться не станет, понимая, что там не ее епархия…