Эльвира Барякина - Белый Шанхай

Надо придумывать себя заново. Решать: «Кто я?», «Какой я?»

Человек, который подстроится под требования Нины к «настоящему мужчине»? Переломится пополам, чтобы ей было удобно с ним? Закроет глаза на то, что ее мысли вечно крутятся вокруг трех «Б»: «богатство», «бахвальство» и «Бернар»?

Нет, конечно.

«Но я человек, который не бросит жену в беде – вот на этом надо стоять до конца».

А награда… Ну что ж – будем считать, что Клим ее уже получил. Десять лет страстной любви – не так мало.

Дон Фернандо перехватил Клима у лифта:

– Куда? Что это еще за мода – сначала пропасть, как сукин сын, потом объявления об уходе на весь Шанхай делать?

Клим сунул ему в руки длинный темный предмет:

– Это тебе – японский боевой веер тессен. Извини, вещь не новая, даже скорее древняя, но в хозяйстве пригодится.

Дон Фернандо раскрыл веер, пластины его были сделаны из металла.

– Говорят, удобная штука для отбивания стрел и нанесения колющих ран, – произнес Клим. – Ну или если сигналы войскам подавать надумаешь…

Дон Фернандо взглянул на него исподлобья:

– Ты что задумал?

– Я откупаюсь от тебя. В Нанкине во время осады мы вооружались, кто чем мог. У мистера Хобарта была коллекция японского оружия, мне достался веер. Самому Хобарту он уже не понадобится.

– Нет, ты мне объясни, – перебил дон Фернандо, – на кой черт ты едешь в Пекин?

Клим рассказал, что случилось с Ниной.

– И ты надеешься в одиночку спасти ее? – удивился дон. – Если дело политическое, то тебя даже не пустят к ней. Да и адвокатов, скорее всего, тоже.

– Мне нужно связаться с советским посольством в Пекине, – сказал Клим. – Посол наверняка сделает все, чтобы вызволить Фаню Бородину: все-таки она жена главного политического советника. Я надеюсь, что Нина будет с ней.

– Как ты выйдешь на посла? У тебя есть знакомые среди русских коммунистов?

– Есть один – здесь, в Шанхае. Невелика шишка, но все-таки. Он из агитаторов.

– А-а… ну ищи его в консульстве. Они сейчас там прячутся: ваши белогвардейцы взяли их в осаду. Вообще, дела коммунистов плохи. Чан Кайши открестился от них; в Ханькоу голод: все фабрики и лавки позакрывались. Жрать нечего, зато никакой эксплуатации. Последняя надежда – шанхайский пролетариат с Генеральным профсоюзом во главе. В Китайском городе четыре тысячи бойцов красной гвардии, но этого мало, чтобы совладать с Народной революционной армией. Они окопались в опорных пунктах – в Восточном библиотечном здании, в «Коммерческой прессе»… Коммунисты все двенадцать тысяч поставили бы под ружье – только ружья нет. На черном рынке патрона не достать ни за какие деньги.

– Кто-то все скупил?

Дон Фернандо многозначительно поиграл бровями.

Подошел лифт, мальчик в шапочке с галунами открыл дверь. Клим обнял Фернандо:

– Счастливо.

– Постарайся, чтобы тебя не прихлопнули! – крикнул дон и помахал боевым веером вслед уплывающему лифту.

Китти вылетела навстречу Климу:

– Папа! – С радостным воплем подбежала, уткнулась в колени.

Черные восторженные глаза, на щеке – след от наслюнявленного карандаша. Сколько раз говорил ей, чтобы не таскала его в рот!

Валентина что-то спрашивала. Клим отвечал невпопад: да… нет… Китти показала ему игрушечного утенка:

– Один мальчик подарил.

Вот те на, женихи объявились!

– Что за мальчик?

– Ну я говорю тебе – беленький. Он все время ждет, когда я на улицу гулять выйду. Сидит в окне и смотрит. Я ему язык показывала, а вчера не показала, и он мне утенка отдал.

Клим взял Китти на руки. Беленький мальчик влюбился в нее… Дурак не влюбится в такую красотку! Ох, солнце мое, как бы сделать, чтобы все у тебя было хорошо?

– К вам гостья, – сказала Чьинь, появляясь в дверях.

Клим нахмурился:

– Кто?

– Хуа Бинбин.

Клим направился в гостиную. Чьинь семенила рядом:

– Мисс Хуа такая замечательная! Я видела ее новый фильм – ох, сердце разрывалось!

Бинбин была в шелковом синем платье с короткими рукавами. Что на свете делается – китайские женщины начали руки выше локтя показывать! Она протянула Климу маленькую ладонь:

– Вы, наверное, не помните меня. Два года назад я работала на вашу супругу.

– Я помню.

Бинбин смотрела на Клима снизу вверх. Тень от надвинутой на лоб шляпки делила ее лицо надвое: яркие губы и нежный подбородок освещены, а глаза спрятаны.

– Я только что вернулась из Пекина, мы отвезли туда мой фильм. В столице все газеты пишут о процессе над Бородиной, ее кузиной и тремя дипкурьерами…

– Суда еще не было? – помолчав, спросил Клим.

– Чжан Цзолинь затягивал дело, надеясь выторговать у Михаила Бородина побольше. Но тот отказался идти на переговоры ради спасения своей жены. Сказал, что если он объявит перемирие, то получится, что жена значит для него больше, чем мировая революция.

Клим провел ладонями по лицу:

– Что им грозит?

– Либо смертная казнь, либо пожизненное заключение. Я сегодня слышала по радио, что вы собрались в Пекин. Вы едете из-за Нины?

Клим кивнул.

– Я пришла спросить: могу я что-нибудь для вас сделать? – проговорила Бинбин. – Мы повздорили с вашей женой, но я умею быть благодарной. Она помогла мне заработать деньги на фильм.

– Вы знаете кого-нибудь из чиновников в Пекине? – спросил Клим.

– Нет. Но здесь, в партии Гоминьдан, у меня много друзей.

– С кем именно вы знакомы?

– Помните Го, художника, который рисовал плакаты для мисс Нины? Все переговоры между Генеральным профсоюзом и штабом Гоминьдана ведутся через него. Есть еще…

– Погодите, – перебил Клим. – Он знает, как выглядит печать лидера Генерального профсоюза?

– Ван Шоухуа? Скорее всего.

Клим сжал ее руку:

– Познакомьте меня с ним.

Осада советского консульства продолжалась. Теодор Соколов смотрел в окно. Враг – Лазарев, полковник ничейных войск, – лупцевал по морде какого-то типа в гражданском. Вокруг толпились довольные зрители – белогвардейцы.

Соколов щурил близорукие глаза, стараясь разглядеть, кто на этот раз попался им в руки. Беляки не то чтобы никого не пускали в консульство, они делали невозможной его работу. Умно, умно… Обыскать, поставить к стенке и по всем правилам расстрела сфотографировать. Или спровоцировать драку. Властям жаловаться бесполезно – там один ответ: белогвардейцы патрулируют вверенную им территорию и, согласно директиве, обыскивают всех подозрительных. Если есть жалобы, после как-нибудь разберемся.

Предатели из Гоминьдана что-то затевали. Нескольким агентам удалось прорваться через белогвардейский кордон; они сказали, что военный губернатор требует разоружить рабочую гвардию. Предлог такой: под видом революционных отрядов в городе формируются шайки, которые грабят население. Отличить революционера от бандита невозможно, поэтому оружие будут изымать у всех.

Если это случится, революция умрет. Перетянуть солдат на свою сторону не выйдет. Им, набранным из деревень, невозможно объяснить, что такое социализм, им для начала надо пообкататься в городе. А это время – чертово время!

Телефон не работал – белогвардейцы оборвали провод. Связь с китайскими товарищами только через курьеров.

Тот, которого били, ловко влепил Лазареву между глаз, отскочил и побежал в сторону консульства.

Это был Клим Рогов.

Красноармейцы, охранявшие консульство, сначала не хотели пускать его, но он устроил скандал и потребовал немедленно позвать Теодора Соколова.

Кровь сочилась у него из рассеченной брови. Он тяжело дышал, скалил зубы:

– Слабоваты оказались господа офицеры. Не думали, что им сдачи дадут.

Соколов очень удивился, когда узнал, что Клим все эти дни провел в штаб-квартире Генерального профсоюза: служил переводчиком. В свое время он показался ему довольно жалким типом, неспособным на серьезные дела. Но, видимо, революция и его захватила.

– Против нас что-то затевается, – сказал Клим, вытирая кровь рукавом. – Ребята готовятся к обороне: запасают продукты и бинты на опорных пунктах.

– Почему вы вызвали меня? – спросил Соколов. – У вас ко мне какое-то поручение?

Клим быстро взглянул на стоявших рядом красноармейцев:

– Я сказал Ван Шоухуа, что лично вас знаю и что вам можно доверять. Он опасается за архив: если враги захватят нашу финансовую отчетность, то сразу будет понятно, кто платил за революцию в Китае. Уничтожить бумаги мы не имеем права: Гоминьдан и так распускает слухи, что фонды разбазариваются. У нас должны быть доказательства, что все до последнего цента было потрачено на дело.

Мы приняли решение вывезти архив в надежное место – в советское посольство в Пекине.

Соколов кивнул:

– Это разумно.

– Вот доверенность от Ван Шоухуа. – Клим вытащил из нагрудного кармана бумагу. – Он хочет, чтобы я доставил архив до места назначения, только скажите, кому его передать.

Соколов пробежался глазами по доверенности: она была написана по-китайски. Внизу – печать Генерального профсоюза.

– Посидите, я сейчас, – сказал он. – Мне надо показать это переводчику.

Соколов вернулся через пятнадцать минут:

– Вот вам адрес и записка. В Пекине поедете не в посольство, а к нашим девочкам – Паше и Глаше Заборовым. Вы их помните? Они сейчас работают в столице. Передайте бумаги им. Как вы собрались возвращаться назад? Белогвардейцы вас не пропустят.

Клим покосился за окно:

– Ничего, сейчас стемнеет, прорвусь как-нибудь.

Странно было видеть Большеухого Ду в кабинете Стерлинга Фессендена. Вот радиоприемник, электрические лампы, самопишущее перо на столе. А вот Ду – существо из другого мира, из другого столетия. Высокий, сутулый, с двухдюймовыми ногтями. Шелковый балахон – чуть ли не до земли. Только ботинки европейские.