Удачный день!


Когда сачкуешь школу, чувствуешь себя вором. А воры где укрываются после совершённой кражи? В своём убежище. Моё убежище — красная скамейка в дальнем уголке парка на берегу реки, там, где я провёл свою первую бездомную ночь, под огромным деревом с низкими кривыми ветвями, похожим на зонт с миллионами спиц.

Тут, на скамье, под защитой этого зонта я покорил миллионы потрясающих девушек, разрешил самые актуальные проблемы человечества, сделался супергероем в маске и уничтожил невероятное множество огромных упаковок чипсов со вкусом ветчины, самых моих любимых. Время тут бежит стремительно, опережая спокойное течение реки. Эта скамья определённо таит какой-то секрет времени, и тут осуществляются все мечты.

Так что сегодня как раз самый подходящий день, чтобы расположиться на моей деревянной скамейке под защитой дерева-зонта. Кидаю на неё свой рюкзак и ложусь на спину, согнув ноги. Небо голубое только местами, по нему движутся белоснежные облака. Не дождевые — морские. Из-за них голубой цвет становится ярче. Мой взгляд пробирается сквозь ветви с их зелёными овальными листьями к небу, и на нём, словно отпечатанный, возникает образ моего счастья: Беатриче. Никто не обращает внимания на небо, пока не влюбится. Облака становятся огненными, это её волосы, они разлетаются на тысячи километров, укрывая мир лёгким, мягким и прохладным плащом.

Я должен спасти Беатриче, пусть даже это будет последнее, что совершу в своей жизни, и сейчас я как раз там, где нужно. Только на этой скамье осуществляются мечты, и я незаметно засыпаю в тиши парка, как счастливый, напившийся красного вина бомж. Будь у нас время и нужная скамья, счастье было бы обеспечено. Но, к сожалению, кто-то придумал обязательное школьное образование.


Что-то коснулось моей ноги, и я очнулся от своего забытья. Вскочил, думая, что упало с ветки какое-то насекомое. Но оказалось, это мобильник. Сообщение: «Учила английского сказала, что видела тебя сегодня утром, а на уроке отсутствуешь. Думаю, что ты в дерьме. Джек». И радуется, идиот. А я действительно в дерьме! Ну почему так трудно оставаться счастливым, почему всякий раз, когда пытаешься окончательно разрешить проблему, кто-то мешает тебе? Почему Сильвия не прислала никакого сообщения? Впрочем, что теперь говорить. Что сделано, то сделано.

Пишу СМС без всякого адреса, только для того, чтобы разобраться в своих мыслях. Пишу тысячи сообщений, которые никому не отправляю: они помогают мне размышлять. «Мечтаю на своей скамье». И T9 опять выдаёт сюрприз. Подменяет всего лишь одну букву, и фраза приобретает совсем другой смысл: «Горю на костре».

В любую минуту скамейка может превратиться в костёр, разожжённый людьми, которым не нравятся мои взгляды на жизнь, как это делалось в Средние века. Привяжут к скамейке и подожгут её под этим удивительным небом, обвинив меня в том, что я — подлец, трус, дезертир, бездельник, лодырь. И моя мечта улетучится. Но именно поэтому я должен защитить её. Должен спасти от костра, разведённого моими родителями и училами, завистниками, врагами. Сейчас эта скамья куда важнее моей исцарапанной парты.

Я пропустил занятия не потому, что лодырь, а потому, что сначала мне нужно решить самую главную проблему — проблему счастья. Ведь и Мечтатель тоже говорил: «Любовь существует не для того, чтобы осчастливить нас, а для того, чтобы показать, способны ли мы пережить страдание».

Да, вот так и скажу родителям, когда отправят меня на костёр заслуженного наказания. Я только хотел любить. Вот и всё. И хочу излечиться от всех наркотиков — от лени, игровой приставки, Ю-Туба, «Симпсонов»… Можете вы это понять?

Достаю свой перочинный ножик, царапаю соседнее дерево и размышляю о своей жизни, о том, сотворю ли что-нибудь такое, что перевернёт её всю и сделает меня счастливым. Иногда посматриваю на небо и трогаю вековые складки коры этого растущего в самом центре парка дерева, такого сильного, такого крепкого и счастливого. Это просто дерево, и у него своя жизнь: оно тянется корнями к воде протекающей рядом реки и растёт. Следует тому, что предначертано ему природой. Вот и весь секрет счастья: быть самим собой, и больше ничего. Делать то, для чего существуешь. Мне бы хотелось быть таким же сильным, как это дерево, таким же шероховатым и твёрдым снаружи, живым и мягким внутри, где течёт лимфа. Я не решусь пойти к Беатриче. Мне страшно. Мне стыдно. У меня нет ничего, кроме меня самого, и я продолжаю не задумываясь терзать ножиком кору…

— Что делаешь?

Даже не обернувшись к сторожу, отвечаю:

— Провожу научный эксперимент…

— Но ты же нигде не учился!

Это говорит не сторож. Оборачиваюсь:

— Сильвия?

Она смотрит на меня, и я не узнаю её взгляда. Сильвия отлично учится, всегда старательно готовит уроки, школу пропустит, только если случится какая-нибудь тяжёлая болезнь вроде цинги или проказы, и не станет притворяться, будто заболела, нагрев градусник на лампочке, как это делаю я. Сильвия здесь, стоит передо мной. Сильвия прогуливает школу вместе со мной и из-за меня. Сильвия пришла бы за мной и в ад, лишь бы осчастливить меня. Сильвия — голубой ангел. Я знал это. Или, может быть, это похожий на Сильвию ангел, который накажет меня своим огненным мечом за то, что прогуливаю занятия.

— И что же? Мы ведь договорились вместе пойти к Беатриче. Когда увидела утром, как убегаешь, поняла, что идёшь сюда.

Подвигаюсь, чтобы она присела на эту скамейку, где осуществляются мечты.

— Ты тоже видела? Сегодня все меня видели, может, сняли для «Большого брата»[27], а я и не знаю?

Сильвия улыбается. Потом смотрит на дерево. На стволе моим ножиком вырезана математическая формула: Л + Б = Счастье. Смотрит серьёзно, вижу, как морщится, словно от боли, а потом спокойно предлагает:

— Ну, так пойдём и решим это уравнение.

Сильвия — это сила, придающая мне смелости, скрытая, но живая энергия, которая помогает мне двигаться дальше. Беру её за руку.

— Идём. Сегодня не будет никакого костра. Только мечты. Сильвия смотрит на меня, не понимая.

— Так, ничего, ничего. Очередной фокус T9…

Возле дома Беатриче меня охватывает синдром саранчи — как в «Братьях Блюз»[28], где для бегства годится любой предлог. Но Сильвия непреклонна. Крепко держит меня за руку, и мы поднимаемся по лестнице. Нам открыли, и вот мы сидим в гостиной перед синьорой с огненно-рыжими волосами, которую я видел сначала в больнице, а потом на снимке. Это мама Беатриче. Она знакома с Сильвией, но не со мной. К счастью. Говорит, что Беатриче спит. Очень ослабела. В последнее время особенно.

Рассказываю, как подарил кровь, как меня сбила машина, и про всё остальное. У мамы Беатриче спокойный голос, лицо усталое и постаревшее с тех пор, как я видел её, а молодость, что запечатлена на снимке, похоже, только на нём и осталась. Предлагает что-нибудь выпить. Я, как всегда в таких случаях, не знаю, что делать, и соглашаюсь. Всё время кажется, будто вижу взрослую Беатриче. И она будет ещё красивее матери, этой удивительной женщины.

Когда она выходит, чтобы принести нам попить, стараюсь запомнить обстановку в комнате. Ведь это всё вещи, на которые Беатриче смотрит каждый день, прикасается к ним. Ваза в виде стакана, цепочка каменных слоников, картина с изображением яркого морского пейзажа, стеклянный столик и на нём блюдо с блестящими разноцветными камушками. Беру один из них, переливающийся всеми оттенками синего — от рассветной бирюзы до глубокой ночной синевы, и кладу в карман, не сомневаясь, что Беатриче держала его в руках. Сильвия сердито сверкает на меня своими голубыми глазами. Возвращается мама Беатриче.

— А почему вы сегодня не в школе?

Сильвия молчит. Приходится отвечать мне:

— Любовь.

Синьора смотрит на меня с удивлением.

— Беатриче — это рай Данте. Вот мы и пришли навестить её.

Сильвия смеётся. Я — нет, только краснею, просто пунцовым делаюсь. Однако, когда вижу, что улыбается и мама Беатриче, тоже смеюсь. Никогда в жизни не чувствовал себя таким смешным и в то же время таким довольным. Улыбка синьоры удивительно нежная, какую редко доводится видеть на лицах взрослых, только у моей мамы ещё такая улыбка. Улыбаются даже огненно-рыжие волосы синьоры, местами блестящие, местами тусклые. Она встаёт.

— Пойду к Беатриче, узнаю, сможет ли поговорить с вами.

Сижу не шелохнувшись, окаменев от страха. Только теперь понимаю, что мы вообще творим. Я в доме у Беатриче и сейчас впервые заговорю с ней. От волнения даже ноги дрожат, куда-то испарилась вся слюна, и во рту теперь Сахара в миниатюре. Делаю глоток колы, но язык остаётся сухим, как дрова в камине.

— Проходите.

А я совершенно не готов. Одет как попало. У меня нет ничего, кроме меня самого, и я не уверен, что этого достаточно. Меня никогда не бывает достаточно. Но рядом Сильвия.


Оказываюсь лицом к лицу с улыбающейся Беатриче. Улыбка у неё усталая, но искренняя. Мама её вышла, прикрыв за собой дверь. Сажусь напротив кровати, а Сильвия устраивается на краю. У Беатриче совсем короткие волосы, отчего она похожа на солдата, но в то же время это идеальное сочетание Николь Кидман и Лив Тайлер. Её зелёные глаза — зелёные. Лицо осунулось, но такое же красивое и спокойное, с нежным овалом и необыкновенным разрезом глаз. Весь её облик — само обещание счастья.

— Чао, Сильвия, чао, Лео.

Она знает, как меня зовут! Наверное, мама сказала или узнала во мне автора эсэмэсок, которые я посылал ей на мобильник. Теперь подумает, будто преследую её, будто я — тот несчастный, что засыпал её сообщениями. Так или иначе, она назвала моё имя, и это «Лео» в её устах внезапно словно возвращает меня к жизни. Сильвия берёт её руку и молчит. Потом говорит:

— Он хотел познакомиться с тобой. Это мой друг.

Едва не плачу от счастья. Окончательно теряюсь и не знаю, что сказать.