Мир для меня погрузился во мрак.

Моей последней мыслью было то, что я умираю.


***


Я очнулся от того, что мне было нечем дышать, весь мокрый от пота. Слабый утренний свет пробивался сквозь занавески. Я мгновенно осознал, что нахожусь в безопасности, и что после несчастного случая прошло достаточно много времени.

Это был тот самый кошмар, который снился мне каждую ночь.

Я сел, не обращая внимания на боль в голенях и бедрах. Чёртовы сны. Просидел так минуту, глубоко дыша и приходя в себя, освобождаясь от фантомной боли и парализующего страха.

И так каждое грёбаное утро. Я вставал, мокрый от пота, будто меня окунули в бассейн, вынужденный переживать самые ужасные моменты в жизни. Боль и страх. Агонию.

Я с нетерпением ждал, когда, наконец, приду в себя, чтобы прыгать снова.

Двигаясь к краю кровати, я не обращал внимания на боль, которая растекалась по моим бёдрам, когда я пытался перекинуть их через край. В голове раздался голос моего врача: «Линкольн, сынок, возможно, ты никогда больше не сможешь заниматься скайдайвингом. Даже при самом приземлении ты снова можешь сломать ноги, и, кто знает, заживут ли они, как положено», — сказал он. Я сердито ухмыльнулся. Он даже не знал разницу между скайдайвингом и бэйсджампингом.

Затем настал черёд самой ужасной процедуры. Держась за тумбочку, я медленно перенёс вес тела на ноги, оттолкнувшись от кровати. Боль сразу отдалась во всём теле, но я застонал и проигнорировал её, медленно приходя в себя. Мучительная вспышка перешла в тупую боль, которая не проходила, неважно насколько я восстановился. Я убрал руку с тумбочки и схватил трость, которую прислонил ранее к стене, после чего выставил её вперёд, делая шаг.

Было чертовски больно. Но, по крайней мере, я встал с коляски и мог сам передвигаться. Мне не требовалась помощь для того, чтобы встать с постели, я мог сам принять душ и почистить зубы. Я не хотел даже думать о том, что Обри могла увидеть меня в таком состоянии, со сломанными ногами и абсолютно беспомощным. Это жалкое зрелище, а я не из тех парней, которые терпят жалость.

Я пересёк комнату и зашёл в ванну. Каждый раз, останавливаясь возле зеркала и глядя на своё татуированное тело и трость, которая помогала мне ходить, я не переставал думать о том, как глупо было совершать тот прыжок.

По правде говоря, это было охрененно, один из лучших прыжков в моей жизни, но он стоил мне чертовски дорого. Столкновение с машиной, чудовищная боль, а затем пробуждение в больнице, где меня окружили адвокаты и копы, желающие узнать, как я забрался на то здание и осознавал ли я, как много законов нарушил, и ещё кучу всякой прочей чепухи.

Однако в одном мне всё же повезло. Во время слушаний нарисовался отец Обри и попросил судью отпустить меня по-хорошему. В конце концов, меня условно освободили на поруки, поэтому мне пришлось жить под присмотром Клиффа. По крайней мере, не пришлось возвращаться в тюрьму.

Я почистил зубы, быстро принял душ и оделся. Это занимало больше времени с тех пор, как хождение стало для меня изнурительной работой, но я не жаловался. Я бы предпочел сотни раз переломать свои ноги, чем жить, так как большинство, просто существуя изо дня в день.

Я чувствовал себя живым только там, наверху.

Наконец, после некоторого времени, которое показалось вечностью, я был одет и готов к новому дню. Посмотрел на часы, спускаясь вниз, застонал про себя, когда понял, что до прихода физиотерапевта и съёмочной группы остался всего час. Я похромал вниз, вздрагивая после каждого шага, и пошёл на кухню.

Обри сидела за столом и ела хлопья, а выглядела так, будто только что встала. Когда я вошёл, она бросила взгляд в мою сторону, а я, в свою очередь, ухмыльнулся ей, и странное чувство зародилось у меня в груди.

Мы не виделись много лет. Ни после свадьбы наших родителей, ни после неудачной попытки игнорировать то, что происходило между нами. Мы не поддерживали связь, возможно, потому, что она ботанила в своём колледже Нотр-Дам, а я был сильно занят тем, чтобы быть ужасным засранцем, прыгающим со зданий. Во всяком случае, так я говорил себе.

Но, правда заключалась в том, что я не переставал думать о ней ни на секунду. Я вспоминал её совершенную, бледную, гладкую кожу, прекрасное тело, и тот взгляд, который она кидала на меня, когда я слишком дразнил девчонку. Мы танцевали, не замечая времени на свадьбе наших родителей; наши вспотевшие тела были тесно прижаты друг к другу, несмотря на то, что мы внезапно породнились.

А потом была сцена на балконе в огромном доме её отца, после свадебного приёма, когда все разошлись по домам.

Её кожа при лунном свете. Её губы, раскрывшиеся, когда я подошёл к Бри совсем близко.

Я прыгал с самых опасных строений в мире. Я провёл месяцы в тюрьме. Но ничто не сравнится с тем чувством, которое возникло в тот момент. И вот она снова вернулась в мою жизнь, такая же шикарная, как и тогда.

— Доброе утро, Бри, детка, — сказал я.

Она удивлённо посмотрела на меня, прищурив глаза.

— Доброе утро, дедуля. Милая трость.

Я засмеялся и поплелся в её сторону. Она сидела на табуретке с противоположной от меня стороны.

— Ну что ж, зануда, милые очки.

— Я в них не похожа на зануду. — Она встала, и неосознанно их поправила.

— Ага, а это не трость. Это вспомогательное устройство для ходьбы.

— Мне больше напоминает трость.

— Твоя ошибка. Как Индиана?

— Отлично. А как это прыгать с высоток и переломать ноги?

Я снова засмеялся. Люди избегали этой темы, но к Бри это не относилось.

— Вообще-то, чертовски здорово.

— Ну да. Ты сейчас действительно «приземлён», не так ли?

Я кивнул. Бэйсджампинг был стилем жизни, состоянием духа. Один рэпер, Лил Би, прославил его. Это значит, ты делаешь то, что пожелаешь и тебе плевать на мнение окружающих. Ты крут, потому что чувствуешь свободу.

В начале карьеры мне дали ник «Бэйсд». Через некоторое время он превратился в бренд и включал в себя кучу всякой хрени, от одежды до снаряжения.

— Наверно. Наверняка лучше, чем быть маленькой занудной школьницей.

Она закатила глаза.

— Так классно снова встретиться.

— Согласен. А почему ты здесь?

— Ну, это мой дом. Я здесь выросла, помнишь?

— Ты проводишь каникулы дома?

Она замолчала и покачала головой.

— Обычно нет. Я первый раз приехала, честно говоря.

— Надо же. У нас есть что-то общее.

— А ты что здесь делаешь? Развлекаешься с симпатичными девушками?

Я засмеялся и покачал головой.

— Не всегда. Иногда с красотками.

Она фыркнула.

— Ты ни капли не изменился.

— Неужто ревнуешь?

— Даже не думала. Как долго будет длиться съёмка?

Я ухмыльнулся. Она пыталась сменить тему.

— Точно не знаю. Зависит от того, как скоро я смогу прыгать.

Она помедлила и вскинула брови.

— Ты собираешься снова прыгать?

— Конечно. Именно это я и собираюсь делать.

— Мне показалось, или ты раздробил обе ноги так, что с трудом ходишь?

Я засмеялся.

— Как я уже говорил, именно так, Бри, детка.

— Не называй меня так.

— Почему? И вообще, какое тебе дело, даже если я прыгну?

Она покачала головой, пытаясь найти причину. Я бы сказал, что Бри расстроилась, и мне это нравилось. Она, определённо, относилась к той группе людей, которые были против того, чтобы я прыгал снова. И, скорее всего, за всю свою жизнь не сделала ничего рискованного. Обри — папочкина маленькая принцесса, круглая отличница, светлый ум. Полная стипендия в Нотр-Даме плюс высшие баллы за все дисциплины, соприкасающиеся с биологией, которые она изучала. Несомненно, девушка была лучшей из лучших. Наверно, ей было довольно просто судить свысока о том, чем я занимался, но ей никогда не понять тех чувств, которые обуревали меня, когда я в первый раз оттолкнулся от твёрдой поверхности и упал в пустоту, а ветер свистел у меня в ушах.

Я был словно окутан коконом ревущей свободы. Или чем-то вроде этого.

— Откровенно говоря, мне всё равно. Просто это глупо.

— Легко сказать, зануда. По сравнению с тобой, все вокруг глупцы.

Она растерялась:

— Я не могу решить, чувствовать себя оскорблённой или нет.

Я снова засмеялся и медленно встал, пытаясь не выказать боль.

— И да, и нет, — сказал я.

Она молча смотрела, как я поковылял к холодильнику, взял молоко и залил хлопья. Затем похромал обратно и сел на табуретку. Меньше всего я хотел, чтобы Бри видела, как мне больно, но не мог ничего поделать. Курс физиотерапии помогал, но мне нужно было ждать ещё несколько месяцев перед тем, как снова нормально ходить.

— Сильно болит? — спросила она, прерывая молчание.

Я покачал головой. Так похоже на Бри, говорить именно то, что она думает.

— Иногда. Но я могу контролировать её.

Я отправил ложку хлопьев себе в рот, пока она наблюдала за мной. Мне казалось странным сидеть с ней за одним столом после стольких лет. Хотя мы и не проводили много времени вместе до свадьбы наших родителей, мы быстро нашли общий язык. А потом события той ночи изменили всё, или, по крайней мере, прояснили то, что происходило между нами.

— Что говорят врачи?

— Много чего.

— Я имею в виду о твоём восстановлении?

Я перестал есть, и посмотрел на нее.

— К чему все эти вопросы?

— Наверно, любопытство.